— Что ни день — новая мода. Ну и ну. — Пожав мне руку, дядя Свет повел нас в комнаты. — Молодежь выросла перевернутая: сначала муж — потом свадьба. Когда это видано! Все наоборот. Сейчас старика какого-нибудь подними из гроба — он глянет и от ужаса в тот же миг перекинется… Катерина!.. — позвал он, — Анечка пришла. Представь себе, она с мужем… А это сын мой Павел. Наши друзья Виктор, поэт, и Галина, театральный художник, Данила исполнитель авторских песен под гитару, Вадим юрист, борец за справедливость, приехал из Хабаровска, его там хотели то ли арестовать, то ли убить, Сергей драматург и Стелла поэт, Нина мать и опекун шестнадцати беспризорных собак, не считая кошек, содержит их и себя зарабатывая уроками иностранных языков от английского до японского, полиглот, служит в каком-то невидимом ведомстве, просто хороший человек. Галина Сергеевна Шувалова, вечномолодая женщина, самая прелестная, не говоря о том, что моя двоюродная тетка. Известна каждому вменяемому жителю российскому от пяти лет и до ста, человек будущего века, Валерий мой коллега, помогает страждущим лечебным голоданием, учит, как исцелиться йогой и покаянием, последнее может показаться странным, но если вы наслышаны об исправлении кармы, то вот он весь перед вами, к тому же бессребреник, палат каменных не построил, образно говоря, и даже более того. Митя, Аня, садитесь, нальем вам сейчас наш чай. Аня знает. Катерина, забери мою чашку, ополосни, дай Анечке. Еще какая-нибудь посудина найдется в доме?
— Сиди спокойно. Я все сделаю. — Жена его поднялась и вышла из комнаты, ступая по холодным паркетинам босыми ногами. Мне захотелось спросить у Ани, может, это такая секта; впрочем, Катерина была в платье и в кофте. Она показалась мне не намного старше Павла, сына, который выглядел мужичком лет за тридцать. А дяде Свету никак нельзя было дать больше сорока, притом, со слов Ани я помнил, что ему приблизительно пятьдесят шесть. Когда он, открыв нам дверь, поздоровался со мной, то с неожиданной силой сдавил мне руку.
— Ну, что ж, Палыч… меня ты совсем из списка убираешь? Переводишь в высшие миры — бесплотные и неощущаемые… Или?.. — Грубоватым голосом, небрежно и отрывисто, как будто с ленивым пренебрежением, человек в дорогом костюме, в блестящих лакированных туфлях и с многоярусными мешками под глазами, с одутловатым крупным лицом большого начальника, уронил ленивые слова, откинулся в кресле и не стал заканчивать своего вопроса.
— Прости, дорогой… Конечно. Конечно. Слона-то я и не приметил. Леонид банкир и бизнесмен. И политик. В прошлом в некоем министерстве не из последних был. Но главное… — Интересно было наблюдать, как обращается к нему дядя Свет: в выражении лица и рта присутствовало какое-то отталкивание, почти неприязнь, словно он выстраивает непроницаемую преграду, но при последних словах прорезались в голосе непроизвольно интонации нежной размягченности, в глазах явились искорки оживления. — Главное — Леонид мой друг детства, мальчишками на одной улице носы друг другу отделывали. Было дело под Полтавой, есть что вспомнить.
— Да, было дело, — грубоватым голосом повторил Леонид, так же слегка умягчаясь и разнеживаясь непроизвольно; но высокомерие, даже чванство сохранялись на одутловатом лице. — Светлый отчаянный был пацан, на улице не раз отличился: взрослый урка какой-нибудь мог убить его, но не принудить к отступлению.
Катерина подала нам теплый травяной чай, вкусно пахнущий.
Разговор возобновился.
Шувалова, сухощавая и подвижная, объясняла Валерию свой взгляд на лечебное голодание. Она мне показалась пожилой женщиной, далеко не старой, но впоследствии, узнав ее истинный возраст, я более не осмеливался брать в расчет количество лет, прожитых человеком на свете: все зависит от самочувствия и способности каждого сохранить здоровье и молодость. Особенное впечатление на меня произвел рассказ о переходе этой удивительной женщины несколько лет назад с группой таких же энтузиастов через раскаленные Каракумы, когда к тому же участники выпивали в день по одному литру жидкости — против рекомендованных официальной медициной пяти-восьми литров — и обходились ежедневным одноразовым приемом пищи, вегетарианской и фантастически малого объема.
Валерий сидел на стуле, подогнув под себя одну — конечно же, босую — ногу, смотрел на Галину Сергеевну задумчивым, полностью отрешенным взглядом, изредка кивая головой, чтобы подтвердить свою причастность к разговору. Его бесстрастные руки иногда меняли положение, кисть правой руки охватывала запястье левой, и руки снова замирали в неподвижности.
Поэт Стелла вертелась на месте, словно на иголках, как если бы ею была поставлена самой себе задача ни на мгновение не задержаться в какой-нибудь одной позе. Она подносила руку ко лбу, закатывала глаза и порывалась говорить о своих недомоганиях и болезнях, но многочисленное общество стесняло ее. Сергей драматург, по-видимому муж ее, не мог скрыть тревоги и обожания, с ревнивым вызовом оглядывал слушателей, как видно, готовый в любой момент оказать ей поддержку; иногда стыдливое чувство брало верх, и он добродушным баритоном просил Стеллу переменить тему. Томная его спутница жизни реагировала на удивление послушно.
— Милая, — Галина Сергеевна сказала доброжелательным и одновременно сухим тоном, не допускающим возражения, — приходите ко мне в будний день… днем. Вы творческий человек и, если сможете проявить немного воли и характера… Здесь, мне кажется, не такие сложные проблемы — вы сможете быстро от них избавиться, моя роль сведется лишь к установлению диагноза и выработке рекомендаций. Все сделаете вы сами.
— Да, я творческий человек, — подхватила Стелла, пожимая плечами, спиной, крутя головой и жестикулируя. — Я, конечно, творческий… Но как быть с кофе, с чаем… я так привыкла, и к… ну, в общем… э-э… от всего этого так трудно сразу, вы понимаете?..
— Возможно, — сказала Галина Сергеевна, — ваш случай имеет большее касательство к практике Валерия. Договоритесь с ним, благо он рядом с вами, и молча все слышит, и видит, и, возможно, многое из того, о чем мы не говорим и чего не показываем.
— Ясновидение! — Стелла подпрыгнула и всплеснула руками от восхищения и страха. — О, он — ясновидец! — Она лихорадочно стала поправлять одежду и закончила тем, что скрестила руки на груди, обхватив себя за плечи, как бы прячась, кажется, на какое-то время уменьшила свои пожимания и подпрыгивания.
Галина Сергеевна рассмеялась весело:
— Неловко, не правда ли? Но только вы не смущайтесь. Он не видит сквозь одежду, не тело наше видит, это нечто другое. — Она повернулась опять к Валерию:
— Действительно пациентка по вашей части.
— А что, это такая способность, когда читают чужие мысли? — Грубоватый голос из кресла, но отнюдь не такой уверенный, как прежде, — беспокойный, торопливый: — Мысли можно угадывать?.. Светлый, ты мне ничего не сказал… Ты тоже мысли читаешь?
— Более того, — сказала Галина Сергеевна, весело посмотрев, — тончайшие шевеления чувств. И желания и помыслы о будущем. Так что трепещите, друг мой.
— Если вы замыслили преступление, или успели привести в исполнение — я к вашим услугам, господин банкир, — сказал Вадим юрист из Хабаровска.
— Уймитесь, прошу вас. Над Леонидом нельзя шутить: он — человек без юмора. — Дядя Свет сделал плавные движения руками. — Леня, возрадуйся — никто ничьи мысли не читает, под одеждой не видит. Галина Сергеевна правильно сказала, это совсем другое — энергетика. Отчасти можно сказать, что чувства. Но не мысли. Хотя они и влияют на состояние нашей души.
— Но Галина Сергеевна — врач, несмотря на то, что нетрадиционный… А ты и твой друг… Валерий? — вы экстрасенсы.
— Я тоже врач.
— Бывший.
— Ни Валерия, ни меня — если быть точным, я ему в подметки не гожусь — неверно называть экстрасенсами.
— Неважно. Кстати, ты обещал мне протекцию у Галины Сергеевны… Ради вас я сегодня отложил все дела и пришел сюда. Много слышал о вашем таланте.
— Спасибо, я польщена.
— Не могли бы вы назначить мне день и час приема?
— Конечно. Позвоните мне завтра.
— Спасибо. — Леонид поднялся, показывая в полный рост приземистое, грузное тело на коротких ногах, великолепный костюм, заметно вьпирающий из пиджака живот, — вновь самоуверенный и важный. — Свет, я попрощаюсь. Мне пора. Шофер мой, видно, сто чертей послал мне в печенку — то-то она не отпускает всю дорогу… До свиданья, — буркнул себе под нос и направился к выходу. Дядя Свет последовал за ним и что-то говорил ему такое о карме, об энергетике, от чего тот отмахнулся решительно: — Нет, нет!.. Мне не надо, я не хочу, чтобы в мои мысли залезли посторонние люди. Не хочу!..
Валерий, не меняя позы, с открытыми, вовнутрь обращенными глазами, казалось, улетел далеко в неведомую высь, оставив на стуле одну только оболочку свою.
