— Пока, ребята. Я на две минуты. Сейчас вернусь. — Быстро, с напором. Охранник за стеклом не успел разглядеть, кто идет. Но другой, в вестибюле, увидел мое лицо, увидел на мне чужую фирменную куртку — не знаю, предупрежденный или нет — заподозрил неладное, бросился ко мне, приказывая остановиться. Я вынул пистолет и вдавил дуло ему в живот: — Молчать! Руки на затылок, спиной ко мне!.. Застрелю как свинью!..
— Эй, чего там? — Охранник за стеклом приподнялся и выглядывал наружу, заметив некую странность в нашем поведении.
Я стоял так, что ему не был виден мой пистолет, а приподнятые руки второго охранника могли сойти за обыкновенное потягивание.
Правой рукой я расстегнул кобуру у него, действуя скупыми движениями, со стороны ничего конкретно нельзя было различить, забрал пистолет. Переложил к себе.
— Иди со мной к двери, — приказал я.
И когда оставалось несколько шагов, рванулся, дверь отлетела от удара ногой. Я выбежал на свободу.
Отбежав со всех ног порядочное расстояние, заметил, что продолжаю держать наизготовку, на удивление и страх прохожим, оружие — тут же опомнился и спрятал в карман.
Подумал — милиция если схватит меня с таким арсеналом, долго мне придется объяснять и оправдываться.
Чем ближе к метро, тем я стал внимательней настраивать себя на расслабление и спокойствие. Потер руками лицо, провел по волосам.
Перед самым контролем сбавил шаг. Но шагал достаточно быстро.
Фирменная куртка, несомненно, помогла мне.
— Там за мной, — показал я контролеру большим пальцем за спину себе.
И пока она соображала, что бы могло это значить, — я был по ту сторону пропускного пункта. Соскочил вниз по ступенькам. На мое счастье, открылись двери поезда, и я ступил в вагон.
Дальше был переход на кольцевую линию и второй переход на Октябрьской; я перелетал через три-четыре ступеньки, лавируя в людском потоке, обходя препятствия — как в слаломе.
И снова я в вагоне на нужном радиусе. Стоял и ждал — вез поезд. От его скорости зависело.
На Профсоюзной вылетел наверх. Без четырех минут два. Воспользовался первым же проходом во двор. Мчался по двору на предельной скорости, еще издали стал вглядываться — вон там подъезд, крыльцо возвышалось метра на полтора над землей. Мужская фигура на крыльце — мой тесть?
Я сменил беговую дорожку — побежал не по тротуару, а вдоль стены дома.
Черная «волга» — да, вот она с моей стороны. Куча машин припаркована на газонах, затянутых снежно-ледяной коркой, на тротуаре, на проезжей части двора.
Где-то сидит с дистанционным пультом. Как узнать? Никак, ничего не даст. А может, не в автомобиле — спокойно стоит и наблюдает с торцевого конца за углом параллельного дома. Потом выйдет на улицу, сядет в машину и укатит без помех.
— Борис Михайлович!.. Борис Михайлович!.. — закричал издалека, махая руками. Он не видел. Я подумал — выстрелить в воздух? Он не узнаёт меня в этой куртке — расстегнул ее и кинул на землю. Кажется, тесть обратил внимание. — Борис Михайлович! назад!.. Уходите в подъезд!.. назад!..
Он смотрел на меня в недоумении.
Даже зло взяло — такой умный, и недогадливый.
Редакционная машина стояла перед крыльцом, подгазовывая. «Волга» оказалась у нее наискосок с хвоста.
Я впрыгнул на крыльцо.
— Митя?..
Некогда было разговаривать. С разбега схватил его, толкнул перед собой, потащил к другому краю, мы оба свалились вниз.
Я обернулся, успел увидеть, как крыша и весь салон «волги» раздались, устремляясь к небу.
— Уши! — единственно смог крикнуть ему, зажимая ладонями уши себе и падая на него.
Раздался грохот невиданной мощи. Отгороженные каменным крыльцом, мы почувствовали, как вздыбилась земля, нас тряхнуло словно песчинки. Взрывной волной оторвало меня от тестя и ломая мое тело — забросило к соседнему подъезду.
Столб яркого черного пламени гудел и полыхал над тем, что секундой раньше выглядело как полированная красавица «волга».
Телохранитель в редакционной машине, увидев человека, бросившегося на его подопечного, открыл поспешно дверцу и стал выходить, доставая оружие. Он-то и пострадал сильнее всех. Редакционная машина перекувырнулась два раза, ее словно отжали толкателем с ее места; шофер в ней отделался средними травмами.
А я потерял сознание — во второй раз в этот день.
Очнулся я, лежа на спине на каком-то движущемся возвышении. Серый потолок; проплывают по временам тусклые лампы.
Вдруг показалось родное лицо. Склонилось надо мной. Я попробовал улыбнуться и пошевелить языком и губами:
— Зачем слезы, лапонька?..
— Солнышко мое… мой любимый… все будет хорошо… Я с тобой. Я всегда буду с тобой…
— Конечно, хорошо… Не плачь, Анечка… Я тебе не говорил одну вещь?
— Что?
— Я тебя очень люблю.
— О-о… — Она плакала, не могла перестать, и улыбалась сквозь слезы и смотрела мне в лицо. Прильнула, чтобы поцеловать. Я застонал поневоле. — Больно? Лапонька — больно? Все будет хорошо. Правда?
Эта ее «лапонька» — я собрался с силами и сказал:
— Правда… Любимая повторюшка моя… Мы где?
— Институт Склифосовского. Тебя должны оперировать.
— Я хочу сделать заявление прокурору. Очень важно… Скажи папе — куртку бросил… два пистолета… Сдать в милицию, следователям… Из них, может быть… убийство…
— Не волнуйся, заинька мой. Папа должен скоро приехать. Тут столько охраняет нас… Не волнуйся…
— Я не волнуюсь.
На самом-то деле было одно, что огорчало и тревожило меня: февральская моя поездка в Питер на сборы, похоже, не состоится.
И в соревнованиях чемпионата Москвы — я мимо.
Но — посмотрим… Еще посмотрим.
позор.
Джаляб — горе, беда (араб.)
