— Нет, он, папа. Я точно помню — это придумал легендарный командир партизанского отряда Пётр Наливайко.
При этих словах отец поперхнулся, и огурец выскочил у него изо рта.
— Саша, кто вам это рассказал? Бывший политрук, Пётр Наливайко — предатель, он служил фашистам.
Мальчик от обиды, что ему не хотят верить уже начал шмыгать носом.
— Папа, он не был предателем. Предателем был бывший штабс-капитан белой армии Андрей Вронский. После смерти героя Вронский стал командиром отряда, но чекисты разоблачили предателя. В ночь, когда его должны были арестовать, ему удалось бежать. Наша пионерская дружина носит имя героя-партизана Петра Наливайко.
Состояние, в котором оказался Николай, шоком не назовёшь. Его просто парализовало. Разум отказывался верить в то, что слышат собственные уши. Отец приблизился к сыну и, еле выговаривая слова, спросил:
— Кто тебе всё это рассказал?
— Папа, да в нашем музее все стенды этому посвящены!
— Пошли, покажешь, — Николай схватил ребёнка за руку и выбежал на улицу.
Разве может быть известно человеку, когда осенит его гениальная мысль? Ньютон, как известно, никогда бы не стал гением, если бы яблоко не упало ему на голову. Разве современники знали бы кто такой Менделеев, если бы периодический закон не приснился ему во сне? Можно сколь угодно долго обдумывать что-нибудь великое, но никогда так и не придумать. А можно подставить голову под яблоко, или того проще, просто лечь спать, и ты уже не простой смертный, а гений или как минимум дарование. Справедливо это или нет, не нам судить. Так устроен мир и с этим приходится считаться. Посудите сами: там, на новоселье Наташа могла разве что порезать свою руку от злости, а сегодня? Разве она узнала бы, что к этой сучке приехал хахель, если бы она не сидела и не смотрела от скуки в окно? А теперь они вместе с Шурой наблюдают, как их враги сильно подвыпившие и крайне возбуждённые выбежали из дома и направились к школе.
— Интересно, что им там надо? — спросила Наташа.
— Давай проследим за ними, — предложила подруга.
— Я не могу, у меня ребёнок спит.
— Ничего с твоим ребёнком не случится. Запрёшь его на ключ. Мы же ненадолго. Такого шанса может больше не представиться.
Долго раздумывать было некогда. Наташа закрыла дверь, и подруги начали слежку по всем правилам сыскной науки.
Доведя объект наблюдения до школы, сыщицы спрятались за пожарным щитом и через щель стали наблюдать.
Николай с ребёнком подошёл к школе и открыл дверь. Однако войти им не удалось. Вход преградил школьный сторож.
— Вы куда? Школа закрыта.
— Пусти дед, нам на одну минутку.
— Да хоть на час, в школе никого нет.
— Отец мне никто и не нужен. Мы зайдём в школьный музей, посмотрим и тут же уйдём.
— Не пущу. Не положено. Приходите завтра и смотрите сколько хотите.
Поняв, что со сторожем не договориться, Николай оттолкнул деда рукой.
— Сашка, веди меня в свой музей, сейчас разберёмся.
Сторож отлетел в сторону и растянулся на полу. Пока дед поднимался на ноги, из школы донеслась брань и звон разбитого стекла. Из дверей выскочили Николай с сыном и быстро направились домой. Маша еле поспевала за ними.
— Ну, гады, ну уроды, я доберусь до вас, я до самого верха дойду! — кричал Николай на ходу.
— Пошли, посмотрим, — прошептала Шура.
Обе сыщицы вышли из-за щита и подошли к сторожу.
— Что случилось, дедушка? — спросила Шура.
— Кажись, школу ограбили, — пожаловался он.
— Надо милицию вызвать, — посоветовала Наташа.
— Да я ещё и сам не видел. Надо посмотреть, а то вдруг напрасно вызовем. Вы бы сходили, дочки, глянули, а то мне пост оставлять нельзя.
Женщинам два раза повторять не пришлось.
— На втором этаже! — успел вслед крикнуть им сторож.
Войдя в зал школьного музея, Шура с Наташей увидели всего несколько стендов с разбитым стёклом.
— Мелковато будет, — сказала Шура, — еле-еле на хулиганство тянет.
— А так?
Наташа вытаскивала из стендов фотографии, документы, рвала их и бросала на пол.
— Так уже лучше, — похвалила её Шура.
Она подошла к бюсту Сталина, который стоял в середине зала, подняла с пола тяжелый кубок и со всего размаха ударила по бюсту.
— Ты что?! — перепугалась Наташа.
— Я ничего, а вот им теперь из тюрьмы будет не выбраться.
Женщины спустились вниз и подошли к сторожу.
— Ну что там, дочки? Было ограбление?
— Вызывай, дедушка, милицию. Здесь не просто ограбление, здесь дело политическое, — ответила Шура.
Прошло всего несколько часов, как Николай встретился с Машей. Всего несколько часов наслаждения, и розы, которыми, казалось, был устлан их путь в будущее, показали свои острые шипы. Семья, которая столько лет ждала соединения, вновь готовилась к разлуке. И уже не дома, сидя за столом, они смотрели друг на друга, а в кабинете следователя, сидя на скамейке, прикрученной к полу винтами.
Следователь, закончил писать протокол и посмотрел на Николая.
— Что же ты Ферзь, не успел на свободу выйти, как опять…
— Что опять? Я ничего не понимаю! — Возмущалась Маша.
— А вам, гражданка, и понимать ничего не надо. Вы ведь не заходили в школу?
Маша отрицательно помотала головой.
— Вы здесь находитесь из-за своего несовершеннолетнего сына. Он участвовал в погроме, и я вынужден снять с него показания.
— А что такое погром? — спросил Саша у мамы. — Это когда всё портят и ломают?
— Да, это когда всё портят и ломают, — подтвердил следователь.
— Я только нечаянно разбил одно стекло на стенде, — пояснил ребёнок.
— И всё? — улыбнулся следователь.
— И всё.
— А потом, что вы с отцом стали делать?
— Ничего. Пошли домой.
— Ферзь, ты готовишь себе достойную смену. Такой маленький, а врёт прямо, как профессионал.
— Мальчик говорит правду, — буркнул Николай.
— Слушай, ну ребёнка можно понять, он выгораживает своего отца, но ты-то тёртый калач. Неужели думаешь, что мы не заходили после тебя в школьный музей?
— Ну, если ты заходил, начальник, то сам всё видел.
— Нет, лично я там не был, это сделали оперативники.
При этих словах следователь вытащил из стола протокол осмотра места происшествия и показал его Николаю.
От увиденного, даже у него, уголовника и фронтового разведчика, глаза вылезли из орбит.
— Лажа всё это, начальник, ты же сам знаешь. Зачем дело шьёшь, я же ничего никому плохого не сделал?
И снова в комнате, где на комоде чередой стоят слоники, а за ними икона Божьей матери, на коленях стоит женщина и в который раз просит всевышнего вернуть ей мужа, а сыну отца.
В комнату без стука вошёл Кузьма и тихо, стараясь не разбудить ребёнка, спросил:
— Пустишь?
Маша прекратила свой разговор с Богом, встала и подошла к гостю.
— Проходи. Чай пить будешь.
— Выпью. Я тут тебе принёс кое-что.
Кузьма вытащил из сумки какие-то свёртки и сложил их на столе.
— Что это? — спросила Маша.
— Вот только не надо задавать дурацких вопросов. Николай мой друг и боевой товарищ. Я ему своей жизнью обязан. Ты поняла меня?
Маша молча кивнула головой.
— Тогда возьми и это, — Кузьма протянул небольшой свёрток. — Здесь деньги. Не ахти какие большие, но на первое время хватит.
— Я сама зарабатываю.
— Вот приклеют ярлык жены врага народа, тогда посмотрим сколько ты заработаешь.
Женщина, молча, взяла деньги.
— Не приклеят, мы с ним так и не успели расписаться.
— Много ты знаешь, как ярлыки клеят. Прилепят и свидетельства о браке не спросят.
— Я не верю им, — тихо сказала Маша. — Коля не мог этого сделать.
— Всё бы ничего, если бы не бюст Сталина, — задумчиво сказал Кузьма, — тут сама понимаешь, что может быть.
— Конечно, понимаю. Саша уверяет, что они с отцом ничего такого не делали. Я допускаю, что ребёнок мог соврать следователю, но обманывать меня у него нет никакого резона.
— У тебя есть враги?
Маша задумалась.
— Есть. Это Мишка, которому Саша глаз выткнул и твоя жена.
— Моя жена? С чего ты взяла?
— Помнишь твоё новоселье? Она так сверкала глазами, глядя на меня, что от злости даже разрезала себе руку.
— Твои подозрения основаны только на этом?
— Разве этого мало?
— А разве нет? — ответил вопросом на вопрос Кузьма. — Это эмоции. Что касается Наташи, то у неё нет, и не может быть никакого мотива, чтобы недолюбливать тебя.
— Почему же нет? Я дворничиха, а она жена прокурора.
— Маша, перестань. Что за табели о рангах? Ты знаешь, кем Наташа была до женитьбы? Она работала уборщицей в управлении НКВД.
— Ну и что?
— Как что? Она такая же, как ты.
— Нет. Она жена прокурора, а я дворничиха, сожительница уголовника, и нам с ней вместе по одной половице не ходить.
