Я поняла, что ему мучительно хочется верить в то, что я действительно пришла для того, чтобы спасти его. Но чем доказать, что я на его стороне, я не знала. Удостоверение показать? Я пошарила по карманам. Ни удостоверения, ни телефона. Ясное дело, тюремщик опустошил мои карманы до того, как бросить меня в погреб. Не дурак же он, чтобы средство связи мне оставлять. Надо убедить Дрона при помощи его отцовских чувств к своей дочери. В той ситуации, в которой мы оказались, это было жестоко, но другого выхода я не видела. Призвав на помощь все свои способности к убеждению, я произнесла:
– Послушайте, я детектив. Частный сыщик. Наталья наняла меня для того, чтобы отыскать вас. В том, что с вами произошло что-то плохое, ее убедило сообщение, которое прислали похитители. В сообщении говорилось, что вы уехали на рыбалку и вернетесь через неделю. Она сказала, что вы никогда не отчитывались перед ней, куда и на какой срок уезжаете. Но главное не это. В сообщении вы назвали ее «Натуля». Она сказала, что вы терпеть не можете уменьшительно-ласкательные обращения. А тут вдруг «Натуля»! Тогда она поняла, что послание составляли не вы. Просто кому-то очень нужно было, чтобы про вас на время забыли. Не звонили, не искали, не беспокоились. Я знаю, кто виновник ваших злоключений. Ваш бывший однокурсник Толик Зиничев. Сюда я прибыла потому, что узнала, что именно здесь он работал после той проклятой драки. Я надеялась найти место, где вас удерживают силой. И нашла. Но по роковой случайности сама угодила в ловушку похитителей. Ваш тюремщик обыскал меня. Он забрал удостоверение и телефон. Теперь он знает, кто я. И у него мой телефон. Скоро Наталья будет звонить мне, чтобы отчитаться, как идут поиски пакета в рыбацком домике. И тогда похитители узнают, что Наталья ослушалась их и прибегла к посторонней помощи. Дрон, ей грозит опасность. Вашей дочери грозит опасность, это вы понимаете?
В темноте я не могла видеть, какое впечатление произвели мои слова. Оставалось надеяться, что он воспримет все, что я сказала, всерьез. Пауза затягивалась. В отчаянии я заговорила снова:
– Прошу вас, не молчите, скажите хоть что-нибудь! Мы теряем драгоценное время. Как только стемнеет, и от вас, и от меня попытаются избавиться. Если вы рискнете и доверитесь мне, мы еще можем спасти Наталью. Если же вы будете упорствовать, то ни у нас, ни у нее шансов на благополучное завершение дела не останется.
– Это Зиничев убил того парня, – глухо произнес мужчина.
– Что? – не веря своим ушам, переспросила я.
– Что слышала. Я Дрон. Это меня ты разыскивала. Вот, нашла. И я заявляю – это Зиничев убил тогда парня. Случайно, в драке.
– Откуда вы знаете? – не поверила я.
– Я видел, как все произошло. Паренек тот боксером был или что-то вроде того. Умел драться, одним словом. Он подмял под себя Зиничева и метелил его не по-детски. Еще бы немного, и от Зиничева осталось бы мокрое место. Тогда-то Зиничев и вытащил нож. Откуда он его взял и зачем вообще с собой таскал, я не знаю. Парень тот успел крикнуть, что, мол, дерись честно, а нож брось. А Зиничев уже не мог остановиться. Он успел ударить его несколько раз, прежде чем патруль подоспел. Зиничев бросил нож в кусты.
Патруль скрутил парней. Всех, кроме меня. Не знаю, как так вышло. К тому времени вокруг дерущихся толпа из наблюдающих образовалась. Меня каким-то образом оттеснили из круга. Я стоял в стороне и наблюдал за тем, как их всех увозят. Будто в ступоре был. Потом я подобрал нож и ушел домой. А утром узнал, что парнишка тот скончался в больнице. Я не собирался доносить на Зиничева. В конце концов, парень сам выбрал свой путь. Меня тогда так и не вызвали в милицию. То ли никто из участников драки про меня не вспомнил, то ли специально не сказали. Судьба – штука странная.
А потом я узнаю, что в убийстве парня обвинили Никаря! Якобы это он того ножом пырнул. Я тогда еще думал: что за бред? А после узнал, что Никарь подписал признание. Из всей компании Никарь был ближе всех мне. Я пытался бороться за него. Через знакомого я выбил разрешение на свидание с Никарем. Чтобы этого добиться, мне пришлось продать единственную ценную вещь, которой я тогда владел. Отцовский «Москвич», доставшийся мне в наследство. Но я не жалел.
Так вот, на свидании Никарь сообщил, что именно Зиничев указал на него. Следователь ухватился за прекрасную возможность раскрыть дело об убийстве по горячим следам. Он и разбираться не стал. Есть свидетельские показания, сказал он Никарю. Подпишешь признание, скостим срок. А потом, когда Никарь все подписал, начал бахвалиться, что накрутит срок на всю катушку. Я сказал Никарю, что пойду к следователю и расскажу правду. Обещал, что его отпустят, но Никарь уже ничему не верил.
На следующий день я действительно пошел к следователю. Там и узнал, что Никарь повесился в камере. Когда я начал рассказывать, как все было, следователь выгнал меня. И пригрозил, что, если не буду держать язык за зубами, он сделает так, что меня обвинят в соучастии. Никарь, мол, бил, а я помогал. Ну, поведение молоденького следователя понять можно. Одно дело, когда у тебя в СИЗО убийца счеты с жизнью сводит, и совсем другое – невиновный, которого ты к тому же еще признательные показания подписать заставил.
Я пошел домой. Состояние, в котором я тогда находился, словами не опишешь. Я не мог допустить, чтобы моего лучшего друга считали убийцей. Я решил обелить его имя, пусть даже посмертно. О моем намерении узнала мать. Она валялась у меня в ногах, умоляя не губить себя. Не в силах вынести эту сцену, я дал ей слово, что буду молчать.
Так же как и все парни, я спешно ушел в армию, припрятав орудие убийства до той поры, когда смогу предъявить его как главную улику. Я специально выбрал морфлот. Чтобы подольше не появляться. Когда вернулся, узнал, что Зиничев гремит на всю округу. Как же, главный агроном, правая рука председателя передового хозяйства! Кем я был против него? Никем. Пустым местом! Да и Никарь уже три года, как в могиле. Короче, я решил не ворошить прошлое. Оставить все, как есть.
Так бы оно, наверное, все и оставалось, если бы не журналист. Он приехал, деловой весь, и начал собирать материал о Зиничеве. Вот, мол, образцовый гражданин, пример для подражания подрастающему поколению. Ну, и всколыхнулась давняя обида. Что же это получается, думал я? Никарь, отличник учебы, примерный комсомолец и просто чудесный человек, гниет в могиле с клеймом убийцы, а настоящий преступник пожинает лавры своей бесчестной жизни? Разве это справедливо?
Не мог я этого стерпеть! Нет, думаю, если уж мне пришлось жизнь в обмане прожить, так хоть помру с чистой совестью. Про журналиста-то я от Кирика узнал. Есть у меня приятель такой. Он, кстати, тоже в той драке участвовал.
– Я знаю, – призналась я. – Я встречалась с вашим другом.
– Тогда ты должна знать, что этот самый Кирик подстроил «случайную» встречу с Зиничевым. Я ж с ним после того случая ни разу не виделся. Не хотел на его самодовольную рожу смотреть! А на встрече этой я ему так прямо и сказал, что ножик его у меня и отпечатки пальцев на нем никто не стирал. И кровь того паренька имеется. Вот тогда и посмотрим, как станут относиться к убийце высокопоставленные дружки. Ясное дело, Зиничева за убийство уже никто не привлек бы. Но репутацию его статья в прессе подмочить могла капитально. На это и был мой расчет. Кто ж знал, что этот ублюдок пойдет на подобное? Похитить человека – это не картошку с соседского огорода стырить.
Дрон замолчал. Я тоже молчала, раздумывая об услышанном. Теперь все части мозаики сложились. С показаниями Дрона да с той уликой, что он хранит, Зиничеву грозит обвинение, пострашнее давнего убийства.
– Вот, значит, какой пакет мы с Натальей искали, – задумчиво произнесла я. – Всю квартиру прошерстили, весь дом перерыли.
– А про лодочный сарай не подумали? – усмехнулся Дрон.
– Почему же. И в сарае искали, только безрезультатно. Не нашли ничего, – ответила я.
– И не найдете. Не в самом сарае он. Там, за сараем, дерево растет, а в нем дупло. Вот туда я сверток и схоронил, – признался Дрон.
– Сейчас это неважно. Нужно придумать, как выбраться отсюда. Как думаете, Ермошка сегодня к нам заглянет? – спросила я.
– Обычно он к вечеру заглядывает. Проверяет, на месте ли я. Наверное, боится, что сбегу. А может, опасается, как бы не сдох раньше времени, – безучастно ответил Дрон и добавил: – Дочку жалко. Я-то свое пожил, можно и помирать, а у нее вся жизнь впереди. Загубит ее ублюдок этот.
Я хотела чем-то успокоить Дрона, но не успела и слова сказать, как в сарае, над нашими головами послышались шаги. Загремела цепь, щелкнул замок, и в просвете показалась голова Ермошки.
– Эй, ты, корзину принимай, – крикнул он Дрону.
Тот встал в полный рост, вытянул руки, пытаясь дотянуться до веревки, к которой была привязана корзина с едой.
– Перед смертью подкормить решил? Совесть задабриваешь? – язвительно спросил Дрон у Ермошки.
