Евгений приметил рядом валяющуюся кувалду, схватил её.
— Погоди, Вась, а может, я кандалы твои расколошмачу к чёртовой матери?!! — сказал он, ударив оковы левой руки на запястье грешника.
— Хватит, Жека! Мне же больно! — закричал скорчившийся Свинин. — Этим ты мне никак не поможешь. За всё я сам отстрадать должен, тогда освобожусь.
Евгений от бессилия заплакал, бросив кувалду под ноги.
— Прости, друг, что помочь не могу.
— Не расстраивайся, брат. Лучше послушай меня… — проговорил рыжий. — Беда у тебя за плечами, Жека. Чёрная, она грозит тебе, беги, куда глаза глядят, беги, не оглядывайся, подальше из города. Иначе плохо тебе будет, братишка, потому что за бедой стоит один человек. Злой и беспощадный, он ни перед чем не остановится, никого не пощадит, он тебя в могилу сведёт так же, как меня. Берегись, Женя, беги, пока не поздно!!!
— Кто он? — ужаснулся Евгений.
— Он уже поблизости. Беги от него… — прозвучали слова Василия и растаяли вмиг из-за прозвучавшего дверного звонка. Меньшиков проснулся в холодном поту, истёкшие две секунды показались ему вечностью, не помня себя, он подошёл и отворил дверь. Его взгляд перехлестнулся с ледяным взглядом Корсарова, который с кем-то говорил по сотовому.
— Можно войти? — прервал он затянувшуюся паузу, закончив телефонный разговор.
— Да, пожалуйста, да… — очнулся Евгений.
Владимир прошёл в прокуренный дом, лазая в мобильнике, тщательно всё осматривая: обстановку, картины на стенах. В мастерской висели графические рисунки на обыкновенных листах, и даже ужасный бардак из нагромождения разных вещей — всё обследовал любопытный гость.
— Водки хотите? — предложил Меньшиков и обратил внимание на сигнал, сообщающий о доставке почты.
— Спасибо, не хочу, — иронично отказался Корсаров и попросил хозяина показать какие-нибудь работы, так как все холсты были повёрнуты к стенам.
Меньшиков выставил несколько полотен: портрет сиамского кота, лежащего на кладбищенском кресте, зимний пейзаж с берёзками на чёрном снегу, изображение треснутой луны на фоне виселицы.
— Кот мне нравится, возьму его… — сказал Корсаров, хотел было спросить цену, но тут взгляд его упал на неприметный ранее графический портрет Пикассо. Он был изображён необычно, казалось, лицо вот-вот исчезнет, размытое водой.
— Вы поклонник этого художника?
— Нет, — возразил журналист, — просто он нравится мне своей необычностью.
— Вы не против, если я возьму его для себя? — поинтересовался покупатель.
— Извольте, — одобрил Евгений. — Всё для вас, за ваши деньги.
— А почему вы не показали мне ту картину? — спросил Корсаров, указав на большое полотно, прикрытое тканью.
— Мне не жалко, смотрите, — произнёс журналист, откинув ткань.
Миру явилась нагая красавица в изящной резной беседке, утопающей в абрикосовых цветах. Гость на минуту забылся, засмотрелся на изображение китаянки.
— Собирательный образ? — вдруг спросил он.
— С натуры, — немного хвастливо отозвался Евгений.
Владимир поймал себя на мысли, что слегка завидует ему.
— И как называется?
— Моё Солнце, — ответил художник.
— Продайте… — вырвалось у делового посетителя.
Меньшиков отрицательно покачал головой.
— Ни за какие деньги, не продам и не подарю. Это лучшая моя работа.
— Понимаю, — разочарованно бросил Корсаров, после чего попросил Евгения написать ему цену за выбранные картины.
Довольный покупатель ушёл. Евгений же читал пришедшее сообщение по интернету.
Судья: "Оценил мой сюрприз? Надеюсь, менты тебя не обидели?"
Чума: "Ты, ублюдок, ты что наделал? Зачем друга убил?"
Меньшиков наивно ждал ответа. Часы шли, а сообщения не было.
Евгений смотрел телепередачу, когда прозвучал звонок в дверь. Он отворил, на пороге, ухмыляясь, стоял пьяный Семёнов с початой бутылкой водки.
— Меня не ждал? А я припёрся. Может, пустишь? Или мне тут ночевать?
Меньшиков без слов, жестом, пригласил войти товарища. Теперь они пили вместе, "мировая" перетекла в настоящую мужскую беседу за жизнь почти до утра.
В пензенском педагогическом институте началась большая перемена, и студенты толпой повалили в коридоры.
— Ну чё? Пойдём, проветримся? Пивка перехватим? — спросил длинноволосый Ник своего друга.
— Не-е, в другой раз. Там в актовом зале один чинушник выступать будет. Пойду, послушаю, — отказался от предложения худой угловатый очкарик.
У волосатого глаза на лоб полезли…
— Ты чё, братэло? Будешь слушать, как бухтит этот демагог?
— Ну да, а что такого?
— Ну, ты, блин, в натуре даёшь! — изумился Ник. — Ладно, бывай. Потом расскажешь, как космические корабли бороздят большой театр! — добавил он, после чего влился в общий поток, ведущий к выходу. А его друг пошёл прямо к актовому залу.
Большое просторное помещение было не полностью заполнено, скажем честно, студенты не горели особым желанием пообщаться с очередным кандидатом в депутаты, поэтому половина из них явно скучала, присутствуя лишь из-за друзей, мечтая только о том, чтобы побыстрее будущий монолог завершился.
— Где этот чёртов словоблуд? — недовольно проговорил рыжий юноша, обращаясь к соседке по месту. Не успела она что-то сказать, как в зал спеша вошёл зрелый представительный мужчина в изысканном деловом костюме. Заняв место за трибуной, он с интересом окинул взглядом аудиторию.
— Прошу прощение за опоздание! — прозвучали первые слова Владимира Корсарова, на них никто не обратил внимания. Все вопросительно уставились на явившегося франта, не ожидая ничего, кроме дальнейшей скучной речи.
— Ну, дорогие друзья, не слишком рады меня видеть? — с усмешкой поинтересовался Корсаров. — И я вас отлично понимаю! Сколько вы видели выступлений всяких выскочек в дорогих костюмчиках? Сколько вы слышали разных клятв от них, увещеваний сделать вашу жизнь и жизнь вашего города лучше, достойней? Ваша реакция при моём появлении сказала мне о том, что молодое поколение уже никому не верит. И, по-моему, правильно делает! Знаете, я тоже стараюсь поменьше слушать политическую болтовню. Кроме скуки и разочарования, она ни на что не наводит, — Владимир пристально посмотрел на студентов. — Поэтому я вам сегодня ничего обещать не буду, а буду оперировать фактами и своими личными достижениями.
Оратор с удовлетворением заметил, что публика увлеклась его выступлением, он продолжил:
— Я, поддерживая губернатора, даю возможность заниматься вам в моём спортивном комплексе. Ещё у меня вызывает беспокойство состояние нашего уважаемого института, поэтому я решил его обновить. У меня есть мечта, конечно, я не всемогущий, но я попробую добиться её реализации, а именно, возвести новый учебный комплекс. Так я к чему всё это? Вы молодёжь, будущее великой России! Она в ваших руках! Ребята, кроме вас ей не на кого надеяться. Учитесь лучше, чтоб помочь Родине воссиять всей величественностью своей, чтоб ни одна гадина там, на Западе, не могла пренебрежительно о ней сказать. Представляете, они там до сих пор думают, что все мы ходим в ушанках с фуфайками под руку с медведями из тайги и танцуем под калинку-малинку! — громкий смех раздался в зале в ответ на это замечание, Владимир поднял руку в знак тишины, как римский сенатор со ступеней курии Гостилия. Зал смолк.
— Друзья… вы очень много значите лично для меня, ещё больше вы значите для России. Скоро состоятся выборы в городскую думу, и ваши голоса решат будущее вашего города. Если всё то, о чём я только сейчас говорил, вас хоть капельку затронуло, то я ваш кандидат! Обещаю лично каждому из вас, после своего избрания, разогнать к чёртовой матери всех ленивых бездельников, казнокрадов, бессовестных взяточников и прочую ересь, бестолку просиживающую служебные кресла. Даю слово улучшать качество образования, его доступность, благоустроить жизнь Пензы в целом. С вашей помощью я это обязательно выполню и наведу порядок в больной системе города. Ребята, давайте сообща сделаем нашу удивительно великую, но вместе с тем удивительно несчастную родину по-настоящему счастливой, — Владимир обратил внимание на сидящего в первом ряду Меньшикова. — СМИ, как четвёртая власть, тоже должна внести свой посильный вклад в это почётное дело, — с улыбкой закончил он.
Конференция подошла к концу. Довольный Корсаров, приметив Меньшикова с очаровательной девушкой, подошёл, нарушив их беседу.
— Теперь я, кажется, понимаю, с кого писалась картина, которую мне не продали, — вкрадчиво с улыбкой произнёс он, пялясь на китаянку.
Она смутилась.
— Скромность вам к лицу, — добавил будущий депутат.
— Спасибо, — вместо Донгмэй ответил Евгений, клоунски улыбаясь.
Микола молча отворил дверь третьей камеры, женщина, уже отвыкшая от его появлений, замерла от неожиданности.
