Девочка Алиса молча пожала плечами, но Лотаров подстерег быстрый, внимательный взгляд на нее Пенелопы.
Оперативник позвал Лотарова в коридор и показал на пятна крема на стенах, на двери кухни и в ванной.
— Девчонка не врет, похоже, все так и было. Ты вот что, — понизил голос Лотаров, — ты отпечатки сними с бутылки.
— С водочной? Обижаете. С одной уже сняли, а другого он с собой забрал, его с бутылкой в труповозку зафузили.
— С винной, голубчик, с винной бутылки сними и не ори так, видишь, девочка нервничает!
— А можно у него взять, анализ крови на ДНК? — вдруг крикнула Алиса из гостиной, и Лотаров дернулся от неожиданности.
— У кого, простите?
— У бандита этого. Вдруг он действительно мой отец? Я хочу знать.
Утром следующего дня пошел дождь. Он начался в шесть часов, когда Алиса вышла из метро. Вот так взял и ливанул, словно всю ночь подстерегал ее на Якиманке. В шесть двадцать Алиса была уже в “Кодде”, сначала громко стучала кулаком в металлические ворота, потом бросала камушек в зарешеченное окно на втором этаже. Заспанный Тихоня вышел из неприметной дверки сбоку ворот.
— А пальчиком по звонку?! — осуждающе изрек он. — Или не умеем пользоваться пальчиком по назначению?
— Мазарини привезли вчера джип? — сразу перешла к делу Алиса.
— Привезли, — зевает Тихоня. — Сказали, чтобы мы его запрятали и починили. Крыша продавлена. Стекло треснуло. Такое сразу не починишь.
— Веди.
Осмотрев решительно настроенную Алису, Тихоня спорить не стал. Молча провел ее в секретную мастерскую.. Двадцать минут Алиса обыскивала автомобиль. Тихоня стоял рядом. Где-то неподалеку заунывно промычал саксофон.
— Ну вот, Сутягу разбудили. А он просил дать ему поспать до обеда. Чего ищем-то?
Задумавшись, Алиса застыла на переднем сиденье, выставив наружу ноги.
— Да понимаешь, вчера мужик ко мне в квартиру завалился, сказал, что он мой отец. Не успела я как следует испугаться, а на балконе оказался братец Мазарини. Не успела я от этого успокоиться, а братец скинул папочку вниз.
— Это интересно, — переварив полученную информацию, Тихоня подошел поближе и всмотрелся в лицо Алисы. — Но что ты в машине ищешь?
— Сама не знаю. Вдруг это все подстроено? Сначала братец прячется на балконе, потом приходит плохой папочка, братец его кончает, а я в дерьме.
Знаешь, что-то мне не по себе. Как будто я вляпалась в чужой спектакль.
— Пойдем чай пить и советоваться с Сутягой.
— Ты, Алиска, по природе притягиваешь к себе напряги, — заметил Сутяга, отложив саксофон. — Не волнуйся, так многие женщины делают, это у вас вместо ширялова или градуса — встряска для хорошего цвета лица. Для румянца на скулах и блеска в глазах.
— Приложил так приложил! — покачал головой Тихоня.
— Ладно, если не веришь, пусть скажет, зачем приходила.
— Она приходила машину Мазарини обшмонать, потому что…
— Подожди, пусть сама скажет, — перебил Сутяга. — Что я, баб не знаю! Я же по лицу вижу, что у нее важное и очень нервное дельце припасено на сегодня.
— Сутяга, — прищурилась Алиса, — голубок-то долетел?
— А то! — заулыбался Тихоня.
— Ну и как вы наградой распорядились?
— О-о-о! — встал Сутяга и прошелся по мастерской. — Да у нее грандиозные планы! Тихоня, готовься, если уж Алиска так заговорила, не иначе, как придется труп прятать или выкрасть с военной базы ракету с ядерной боеголовкой.
— А все-таки! — настаивает Алиса.
— Ну, как… Видишь все это? — Сутяга обвел рукой мастерскую. — Теперь — наше. Выкупили.
— На троих оформили?
— Нет. На двоих. Офелия предпочла свою долю деньгами взять.
— Понятно. Подставили, значит, мальчики Офелию.
— Сразу — подставили! Мы ее предупредили, чтобы не светилась деньгами пару месяцев. И тебе кое-что приготовили, так сказать…
— Нет. Спасибо. Эти деньги ваши. Мне ничего не надо, разве что одну маленькую услугу.
— Я же говорил! — подмигнул Сутяга Тихоне.
— Нужно взять кое-что у Фрибалиуса и отвезти это в Сюсюки.
— Банки с внутренностями, что ли? — усмехнулся Сутяга. — Что это у вас за бизнес такой?
— Нет. В этот раз — никаких консервов. Совершенно свежий утопленник.
Переглянувшись, сутяга с Тихоней загрустили.
— А если мы откажемся? — предположил Тихоня.
— Не откажетесь.
— Когда? — вздохнул Сутяга.
— Вот крышу сделаете у джипа, и отправимся.
— С ума сошла! А если Мазарини узнают?
— Одного, по крайней мере, я смогу успокоить. Не тяните время, мальчики. За работу!
Я приготовила черное пальто корейца, а красного шарфа не нашлось, в нагрудный закрывающийся карман — золотой “паркер” — подарок отчиму от известного англичанина на какой-то конференции, рубашку, носки, трусы, носовой платок, веревки, перстень… Перстень может не налезть.
* * *
“И наконец Синяя Борода упал мертвым рядом со своими тремя догами, большими и сильными, как быки… Старший брат посадил с собой на лошадь сестру, а младший — пригожую пастушку…”
* * *
Туфли. С этим проблема. Ладно, не будет туфель. Совсем новые нельзя, а у корейца маленькие ступни, не каждому нормальному утопленнику подойдет его обувь. Туфли зацементировались и ушли на дно. Туфли сожрут щуки и пираньи в озере в Сюсюках.
— Сам не знаю почему, но я тебе верю, — расфилософствовался у морга Сутяга. — Нет у меня к тебе, Алиска, отвращения, понимаешь? Вот смотрю я на этот труп и понимаю, что он тебе зачем-то нужен, а зачем — меня не интересует.
Голова раздроблена, лица почти не осталось, а дырочка в груди — это явно пулевое отверстие. Что ты будешь с ним делать, куда денешь…
— Ничего я с ним делать не буду! Утонул мужик в Истре, а я его перевезу на озеро в Сюсюках.
— Тоже ничего себе занятие, — кивает с пониманием Сутяга. — И заметь, я не спрашиваю, на хрен ты перевозишь покойничка из одной воды в другую, зачем надела на него совершенно новое дорогое пальто, но оставила в одних носках.
— Туфель подходящих не нашлось, — огрызаюсь я.
— День сегодня какой веселый, насыщенный, можно сказать, день получается. Ну что бы мы без тебя делали, спрашивается? Загнивали бы со скуки.
А теперь закатим ночью по Ленинградке сто восемьдесят, да на джипе, да под стерео, да еще Офелия запоет — она после ста двадцати всегда поет! — Только без Офелии, пожалуйста, — прошу я, покосившись на Фрибалиуса.
— Возьмите девочку проветриться, — как будто подслушав мои мысли, подходит патологоанатом. — Второй день она тревожит мою мочеиспускательную систему, я могу и не выдержать. — Он берет меня за руку и отводит в сторону. — Заметь, ты толкаешь меня на должностное преступление.
— Не нервничай, через несколько дней этот труп найдут и привезут обратно.
— Не правильно я тебя воспитал, Алиса. Никакого почтения к смерти, никакого!..
— Да ты меня спас от помешательства, когда разрешил приходить сюда в гости. Я тебя люблю, Фрибалиус.
— Эта твоя подружка тоже ненормальная. У нее родители есть, или она сирота, как и ты?
— Есть. Есть у нее родители, да вот ее нет у родителей.
— А скажи мне, суицидик мой малолетний, это и есть конец света или еще смешнее будет?
Глаза Фрибалиуса смотрят на меня с усталостью и отчаянием. Потом, с нежностью и болью, на появившуюся в дверях покачивающуюся Офелию.
— Да не напрягайся ты так, — обнимаю я его. — Это у нас переходный возраст. Это пройдет. Мы выживем. Приспособимся. Будем ходить на работу, а с работы — в магазин. Будем отдавать детей в детский сад и носить флаги по площади в праздник.
— Она нарушает замкнутую систему моего существования, она делает меня уязвимым!
— Перестань, а то я заревную.
И вот мы катим по Ленинградке, как и обещал Сутяга — сто восемьдесят, Офелия пела, пела, да и заснула, я рассказываю анекдоты, чтобы Сутяга не заснул, а за нами едут уже второй час неприметные “Жигули” с мотором от “Ландровера” последней модели — оказывается, Тихоня звуки разных моторов различает, как Сутяга выдохи разных саксофонов. Я никого не убивала.
И вот нас останавливает милиционер — естественно, за превышение скорости, — и Сутяга показывает документы на машину, а милиционер спрашивает, что у нас в багажнике. Тут просыпается Офелия и честно отвечает, что в багажнике — труп в черном пальто, но без ботинок, и милиционер смотрит на ее расставленные ноги — она лежит головой на коленях Тихони, а ноги расставлены, а трусы Офелия считает анахронизмом, поэтому на ней, как всегда, под задравшейся юбкой только колготки, и милиционер просит водителя выйти из машины и открыть багажник.
— А можно я выйду? — спрашивает Офелия. — Очень писать хочется. Где у вас тут писают?
Она берет милиционера за полосатую палочку и ведет за собой, жестикулируя, что-то объясняя, нам плохо слышно. Тихоня потянулся было к ручке дверцы.
— Сиди, — тихо приказал Сутяга.
