— Ладно, специалист. Поехали на стирку?
Мы подъехали к высотке на Котельнической набережной.
— “Под стук трамвайных колес”! “Под стук трамвайных колес”! — прошептала я со стоном.
— Не нервничай. Я взяла тебя, чтобы ознакомить с некоторыми особенностями стирки, когда приходится пачкать руки.
— А я говорю о Куросаве!
— Да. Самое время. Этот японский режиссер у тебя ассоциируется с клизмой?
— Он у меня ассоциируется с любимым кинотеатром! “Иллюзион” по субботам! “Семь самураев”, “Бассейн” с Аденом Делоном, а меня не пускали в зал — тринадцать лет. Эх, детство мое одинокое!.. Я никого не Убивала.
— Слушай, — предложила Пенелопа, заезжая во двор высотки и вглядываясь в мое лицо с беспокойством — может, сеанс психоанализа? Прямо сейчас?
— Нет уж, — качаю я головой. — Клизма так клизма! Мы звоним в квартиру на третьем этаже. В подъезде пахнет старостью. Пенелопа говорит, что это гниет дерево-в некоторых высотках деревянные перекрытия, а по мне так пахнет старостью, я вдруг вспоминаю о бабушке — когда она умрет, я останусь совершенно одна на всем белом свете, потом я вспоминаю о мужчине по имени Геннадий — моем биологическом отце, где-то же он существует, не могли же меня зачать в пробирке, потом нам открывают дверь, и женщина с измученным лицом стонет “наконец-то!..”, и мы проходим в коридор, заставленный мебелью и увешанный картинами, а чугунная негритянка в натуральную величину держит на своем плече светильник в углу коридора, и в его свете в зеркале отражаются наши лица и рогатая голова оленя на стене в гостиной, — Вы что, совсем с ума посходили? — шепотом возмущается молодой человек, осмотрев меня сверху вниз. — Мне девятнадцать лет, я имею право сам решать!
— Конечно, конечно! — успокаивает его Пенелопа, натягивая резиновые перчатки. — Где у вас ванная?
— Помогите, он может умереть в любую минуту! — стонет женщина с измученным лицом. — Это чудо, что он до сих пор жив!
— Мама! — заламывает руки юноша. — Я тебя умоляю уйти куда-нибудь и оставить меня в покое! Зачем тут еще этот ребенок? Уйдите все!
— У него от страха могут начаться спазмы кишечника, понимаете, на нервной почве, он очень переживает! — шепчет женщина, показывая мне ванную.
— Вы не волнуйтесь, — я с удивлением осматриваю ванную комнату с позолоченными кранами, треугольной ванной с отверстиями для гидромассажа и пластмассовых разноцветных рыбок, покачивающихся в пластмассовых разноцветных водорослях за стеклом — вместо кафеля — во всю стену.
— Он очень интеллигентный мальчик, очень, наша семья…
— Пенелопа! — кричу я. — Посмотри, может, лучше устроиться где-нибудь в комнате?
— Да-а-а… — осматривает Пенелопа ванную. — Боюсь, что у нас проблемы.
Он не хочет нигде. Он напуган и нервничает. Контейнер продвинулся по кишечнику далеко, просто так не достать, нужно делать клизму, а у интеллигентного мальчика настоящая истерика и нервный запор.
— Вот! — женщина принесла небольшой таз, в котором, изогнувшись, заполненные чем-то, продолговатые, с пустой пупырочкой на конце лежат два презерватива. — Я случайно обнаружила, мальчик вызвал у себя рвоту и испугался… Это было в его желудке! А то, что в кишечнике, не выходит! Его похитили, вкололи сильнодействующее психотропное средство и начинили наркотиками! — шепчет она и закрывает глаза от ужаса.
— Как его зовут? — интересуюсь я.
— Юлиан. Юлик, а вообще-то Юрий Борисович, но вы не думайте ничего плохого, он мне объяснил, из него сделали живого перевозчика наркотиков! Это мафия, настоящая мафия!
— Принеси мой чемоданчик из коридора, — просит Пенелопа.
— Вы ко мне не прикоснетесь! — кричит из комнаты Юрий Борисович.
— А как мафия собиралась забрать у ничего не подозревающего перевозчика свои контейнеры? — интересуется Пенелопа у женщины, достает из чемоданчика резиновый пузырь и наполняет его водой.
— Это у них все продумано, — шепчет женщина, прикрыв за собой дверь в ванную. — Ему позвонили! Приказали в десять вечера прийти в условленное место!
А там бы его непременно ударили по голове, чтобы он потерял сознание, или одурманили хлороформом, а потом… Что это у вас?
Пенелопа достала шприц, сломала головку у ампулы и набирает его.
— Если ваш сын не согласится все сделать добровольно, придется вколоть успокоительное.
— Нет, мы так не договаривались, — озабочена женщина, — никаких уколов!
Юлик боится уколов с детства!
— А реанимации и статьи за перевозку наркотиков он не боится?
Бедненький, похищенный мафией!
— Я же вам объясняю, он ни при чем, его начинили этой гадостью в бессознательном состоянии! Подождите!..
— Вы платите мне за клизму, и я сделаю ее любой ценой. Такой уговор!
— Если кто-то из вас двинется с места, я перережу себе горло! — заявляет Юрий Борисович, приставив к шее огромный кухонный нож.
Мы втроем застываем в дверях ванной, подняв головы вверх.
Вероятно, для усиления эффекта устрашения он вытащил в коридор стул и стал на него, возвышаясь над нами и дрожа коленками. Немая сцена длится секунд двадцать, потом измученная женщина падает в обморок, широко раскинув ноги и ударившись головой в пол.
Я начинаю раздеваться.
Сначала я снимаю ботинки, стаскиваю джинсы, колготки, потом — быстро — трусы. Свитер надет на голое тело, поэтому его я снимаю медленно, чтобы продлить оторопь трясущегося на стуле Юрия Борисовича и чтобы его нижняя челюсть отвисла до критического состояния. Некоторое время я стою голая и держу свой любимый желтый кашемировый свитер двумя пальцами, потом бросаю его, и свитер падает рядом с раскинувшейся женщиной. На паркет у моих ног капает первая капля крови.
— Алиса! — шепчет застывшая со шприцем в руке Пенелопа.
— Ничего страшного, — говорю я тихим, спокойным голосом, — ты же знаешь, это у меня случается от злости.
— У ва-вас кровь те-течет, — показывает рукой с ножом Юрий Борисович на пол.
Я задираю голову, и следующая капля капает на грудь. Я медленно размазываю ее ладонью.
— Помогите мне, — говорю я, глядя на Юрия Борисовича и размазывая вокруг пупка следующую каплю.
— Вам нужно в ванную! — суетится юноша, опускаясь со стула и размахивая ножом. — И холодное полотенце на нос! У меня в детстве тоже такое бывало, мне тогда закладывали ватку с перекисью водорода. Мама! Где у нас перекись? — он перешагивает через лежащую женщину и заходит в ванную.
Я отодвигаю от двери Пенелопу, делаю ей знак ладонью, что все в порядке, при этом ловлю следующую каплю крови и закрываю перед ее носом дверь.
В ванной первым делом отодвигаю ногой подальше нож, который юноша положил на пол, потому что он мешал ему открывать пузырек.
— Вот. Засуньте в ноздрю и закиньте голову. Приблизив свое лицо ко мне почти вплотную, он помогает заталкивать ватку в ноздрю ухоженными тонкими пальцами пианиста.
— Юрий Борисович, — говорю я шепотом в его расширенные зрачки, в приоткрытый от напряжения рот, в полыхающие скулы, — у вас живот сводит, да?
Он садится на край треугольной ванны, задерживается глазами на моей груди и вздыхает.
— У меня ничего не получается, я сидел на унитазе, ничего не выходит, я даже выпил водки. Как заклинило! Так уже бывало в детском саду, когда нас заставляли сдать анализы, ну, вы понимаете, меня заставили выпить касторового масла, и от страха, что сейчас я выпачкаю штанишки, случился спазм. Вам лучше?
— Видите этот пластмассовый хоботок, — я говорю задрав голову вверх и дыша ртом, потому что ноздри забиты мокрой ватой. — Он очень тонкий и хорошо закруглен, — засовываю наконечник резинового шланга в рот и облизываю его между вздохами. — Он входит нежно, если все делать аккуратно. Раздевайтесь, — осторожно протягиваю руку и открываю кран.
— Совсем? — не удивляется Юрий Борисович, внимательно отслеживая, как я облизываю пластмассовый носик клизмы.
— Ну, я же совсем голая. Вот сюда давайте, ко мне, в ванную.
Когда Пенелопа осторожно приоткрыла дверь, мы с Юрием Борисовичем сидели, расставив ноги, друг напротив друга, голые и уставшие, а между нами на блестящей эмали ванной лежали две окровавленные ватки из моего носа и два соединенных друг с другом резиновых контейнера из его прямой кишки.
— Я хочу видеть, как это работает, — показала я на отверстия для гидромассажа, и посеревшее лицо Юрия Борисовича оживилось.
Он стал нажимать какие-то кнопки на пульте управления, и я еле успела выкинуть контейнеры, хлынула вода, мы сели друг напротив друга, я предложила в память о Курте Воннегуте соединиться пятками, и Юрий Борисович сразу же меня понял (интеллигент, одно слово!), он нащупал своими ступнями мои, а потом предложил выпить за всех последователей Боконона и закричал:
“Мама, коньяк нам в ванную!”, и Пенелопа принесла поднос с бокалами, и укоризненно заметила, что нужно быть осторожной и всегда работать в перчатках, а мы с Юрием Борисовичем, соединившись под водой пятками, пели хором в память о Бокононе:
