Селиванов умылся и критически оглядел себя в зеркало. Придется обойтись и без бритья. В следующий раз обязательно нужно прихватить бритву и зубную щетку.
— Женечка! — раздался из комнаты сонный голос. — Уже уходишь?
Вытирая лицо носовым платком, Селиванов вошел в зал.
— Срочно на работу вызывают.
— Который час? — промурлыкала девушка.
— Без десяти шесть.
Таня ужаснулась:
— Такая рань?! — Она повернулась на живот, обхватила руками подушку и, снова засыпая, пробормотала: — Я еще немножко посплю… Там в холодильнике масло… колбаса… сыр… позавтракай…
— Некогда. — Селиванов поцеловал девушку в щечку и, прошептав: — Вечером позвоню, — двинулся к двери.
Выйдя из подъезда, он обомлел. Оказывается, деревья уже цветут! Как же он этого раньше не замечал? Розовые и белые соцветья усыпали ветви. Похожие на стаи разноцветных бабочек, они, казалось, готовы были упорхнуть от малейшего дуновения ветерка. В воздухе витал особый, свойственный весне аромат.
Женя направился между домами к условленному месту. По утрам еще прохладно, и в своей тоненькой белой рубашке он основательно продрог.
Магазин, где можно было согреться, разумеется, еще закрыт. Поеживаясь, Селиванов принялся расхаживать по обочине. Наконец подкатил драндулет Алика.
— Ты чего вырядился, как на банкет? — высунувшись в окно, с ходу накинулся на помощника Хвостов. — Почему не форме?
— Это вы, товарищ майор, говорят, даже спите в ней, — парировал Селиванов. — А я не могу, галстук душит…
— …Вот потому ты и спишь в гражданке! — громыхнул майор. — Но уж если ты используешь эту одежду в качестве пижамы, то ее хотя бы изредка необходимо гладить, особенно перед работой!
Начальник был прав: одежда Жени была изрядно помята, однако он робко возразил:
— Я же не из дома, Борис Егорович.
— Это не мои проблемы.
Хотя Селиванов старался не дышать в сторону начальника, тот все равно учуял запах выпитого им накануне спиртного.
— И еще… С какого бы я не был похмелья, я обязательно бреюсь по утрам! — В доказательство, что он так и поступает, Хвостов театральным жестом провел тыльной стороной руки по своей до синевы выбритой щеке. — Тебе тоже не мешало бы перенять такую привычку.
Из-за спины майора Алик ободряюще подмигнул. Спасаясь от дальнейших сентенций, Селиванов юркнул в салон "УАЗика".
Там, оказывается, сидели Смыслов и Ахмедова. В полумраке Женя разглядел их заспанные лица и поздоровался:
— Доброе утро.
— Что, досталось от начальства? — в темноте озорно блеснули глаза патологоанатома.
— Бывает! — от крутого виража Селиванова бросило на скамейку. — Не в духе он чего-то с утра.
— Будешь тут в духе, когда тебя в такую рань поднимают, — продребезжал своим старческим голосом эксперт.
— Куда едем?
— А черт его знает! Твой начальник нам не докладывает.
Оставшуюся часть пути ехали молча. Пропетляв по городу, Алик остановил свой тарантас.
— Все, приехали, вытряхивайтесь! — сказал Хвостов в зарешеченное окошечко и, выпрыгнув из машины, хлопнул дверцей.
Вышел и Селиванов, а за ним Ахмедова. Кряхтя, выбрался Смыслов. "УАЗик" стоял на знакомой заасфальтированной площадке у дома Бериковой.
Нечаев поджидал бригаду у подъезда. Завидев майора, он устремился к нему. Галстук съехал набок, рубашка выбилась из брюк, но, похоже, такие мелочи его сейчас не интересовали. В этом осунувшемся, небритом человеке с лихорадочно блестевшими глазами с трудом можно было узнать счастливого новобрачного, с которым Хвостов и Селиванов расстались всего пару дней назад.
— Это какой-то кошмар! — срывающимся голосом говорил бывший завсекцией. — Я до сих пор не могу поверить! Я не переживу этого!..
Хвостов, выражая участие, похлопал Нечаева по плечу:
— Крепитесь, Виктор Андреевич, крепитесь… Идемте, покажете нам, где вы ее обнаружили.
Нечаев, Хвостов и Селиванов быстрым шагом направились к подъезду. За ними двинулась Динара. Замыкал шествие Смыслов.
Дверь на третьем этаже в квартиру Бериковой была приоткрыта. В прихожей натоптано, в комнатах беспорядок. Явно что-то искали. На полу в зале ковер сбит, кресло перевернуто, большая настольная лампа на журнальном столике опрокинута. В спертом воздухе витал так хорошо знакомый майору, вызывающий тошноту запах крови, запах смерти. Сама хозяйка лежала в густой темной луже в углу зала, прислонившись к стене. Одна нога поджата, язык вывален, взгляд стеклянный. Одета в голубой халат, на одной ноге тапочка, другая валяется в центре зала. Такое впечатление, что Берикову убили, а потом швырнули в угол комнаты.
— О боже! — застонал Нечаев. — Какой ужас! Какой ужас!
Вошли эксперт с патологоанатомом. За ними невесть откуда взявшийся участковый — худощавый парень с мягкими чертами лица, ровесник Селиванова. Он привел понятых — учителя физкультуры со второго этажа и, очевидно, его жену — тихую с гладеньким лицом женщину.
— Пока бригада будет работать, — сказал Хвостов, — мы с вами, Виктор Андреевич, побеседуем. Желательно в другой комнате.
Нечаев был заторможенным, опустошенным, выжатым, он, казалось, ничего не соображал.
— Что? — переспросил он, рассеянно наблюдая за тем, как Смыслов осторожно извлекает из старенького портфеля фотоаппарат, фотовспышку, лупу и еще какие-то предметы. — Ах, да-да, конечно… Пройдемте в столовую.
Они вышли. Столовая была метра три на четыре. Арка с колоннами "под дерево" соединяла ее с кухней. Холодильник, телевизор, столовый уголок, кухонный гарнитур — все новое, добротное.
Сели за стол. Нечаев сгорбился под тяжестью обрушившегося на него горя. Руки как плети, кожа на лице висит, в глазах все тот же лихорадочный блеск. Похож на тяжелобольного человека.
— Как вам ни горько, — начал майор, — но все-таки придется ответить на некоторые вопросы.
— Я понимаю! — Нечаев безотчетным жестом пригладил густую шевелюру.
— Как вы обнаружили труп жены и что этому предшествовало?
Нечаев потер виски, собираясь с мыслями.
— Конечно… я понимаю… В общем, у меня квартира есть… однокомнатная, — заговорил он, часто останавливаясь, как страдающий одышкой человек. — Когда я к Ольге переехал, она, квартира, значит, стала не нужна… Мы ремонт в ней решили сделать… и продать… Вчера я поехал туда после обеда… Поработать. Ну и задержался… Позвонил Ольге. Она говорит, оставайся там, чего, мол, мотаться… Я и остался… потолок белил… Мы решили позже созвониться… в полночь… но она не позвонила… Тогда я сам набрал номер этой квартиры, но никто не ответил… Я подумал, может, ванну принимает… позвонил позже. Опять трубку не берет… И так несколько раз… Я заподозрил неладное… Не знаю почему, но на душе было неспокойно… будто червь какой гложет изнутри… Всю ночь глаз не сомкнул… А под утро, в половине пятого, наверное, не выдержал… вышел на улицу, поймал такси и приехал сюда… — Нечаев сглотнул подступивший к горлу комок; в глазах его стояли слезы. — Дверь открыта была… я вошел… а здесь… здесь… Оленька лежит.
— Я вам сочувствую, Виктор Андреевич, — прохрустел майор. — Постарайтесь сосредоточиться и вспомнить: в доме ничего не пропало?
— Пропало? — Нечаев, казалось, плохо понимал, чего от него хотят. — Не знаю, не обратил внимания. Может быть… Вещей Ольги я не знаю…
— Вчера ваша жена никого вечером не ждала?
— Что вы имеете в виду?
— Не собирались к ней в гости прийти друзья, подруги?
— Нет.
— Вы хорошо знаете круг ее знакомых?
Нервное пожатие плечами:
— Не очень… Познакомиться еще не успел. Поженились недавно… сами понимаете…
— Да-да, я помню… — Майор побарабанил пальцами по столу. — Скольких вы, примерно, можете назвать человек из числа ваших знакомых и знакомых вашей жены, которым она, не задумываясь, открыла бы дверь?
— Из моих — никому, — после короткой паузы признался Нечаев. — А из Ольгиных — человек десять, двенадцать…
Хвостов взял с полу кейс, щелкнул на нем замками и, вытащив лист бумаги и ручку, положил их перед завсекцией.
— Вы пока посидите, подумайте и составьте список этих десяти-двенадцати человек, а я присоединюсь к опергруппе.
Майор вернулся в зал. Здесь шла обычная в подобных случаях работа: Смыслов снимал отпечатки пальцев, щелкал фотоаппаратом, Ахмедова осматривала труп. Понятые маялись в дверях. Их миссия им очень не нравилась, и супруги с нетерпением ждали момента, когда можно будет покинуть злополучную квартиру. Селиванова и участкового видно не было.
— Ножевые ранения? — спросил Хвостов Динару, заметив на оголенном теле Бериковой несколько небольших порезов.
— Четыре, — все так же склоняясь над трупом, подтвердила Ахмедова. — Орудие убийства под креслом валяется. Обыкновенный кухонный нож. Ее, между прочим, изнасиловали.
