— Да нет, до вас еще очередь не дошла. В субботу вы дежурили?
Долгое молчание, — очевидно, Андрей ждал, когда душа вернется на свое место. Наконец, медленное:
— Дайте вспомнить… — и снова пауза, на сей раз, по-видимому, связанная с восстановлением в памяти графика дежурств. — Да, я…
— Ильмира Атаулина вам знакома?
— Это такая брюнеточка, высокая, стройная, с тонкой талией?.. — с весьма заметным оживлением сказали на том конце провода. — Небольшой, хорошо очерченный рот, идеальной формы нос, большие влажные глаза…
— Да, — усмехнулся Селиванов. — Сейчас вы скажете, что не знаете ее…
— Нет, отчего же. Очень хорошо знаю. С ней что-нибудь случилось?
— Все в порядке… В субботу она в офисе была?
— В субботу?.. Была.
— В котором часу?
— Пришла около полуночи, ушла в половине второго, не раньше… Послушайте, а вы действительно из милиции?
— А что вас смущает?
— Тон. Обычно так ревнивые мужья выспрашивают о непутевых женах.
— У вас, я чувствую по голосу, в этом деле большой опыт, — Женя подмигнул "горилле", который давно открыл глаза и теперь с интересом прислушивался к разговору. — А мои полномочия вам завтра ваш сменщик подтвердит. Спасибо, Андрей, за информацию. Желаю удачи! — Селиванов положил трубку.
Ильмира была симпатична Жене, и он втайне был рад, что ее алиби подтвердилось. Теперь женщину с уверенностью можно было вычеркнуть из списка подозреваемых.
Хвостов испытывал чувство крайнего разочарования. А что еще должен испытывать человек, которому кажется, что он наконец-то добрался до финиша, а его вновь загоняют на старт? Увы, Фефелев оказался самым заурядным воришкой и ни к убийству охранника, ни к ограблению не имел никакого отношения, и вот теперь дело, которое майор считал завершенным зашло в тупик. Безусловно, преступник один из девяти работников магазина, но кто? У каждого из них есть алиби, и все-таки кто-то из них лжет. Что ж, начнем сначала?..
Хвостов надавил на кнопку звонка. Ларионова встретила его во всем своем великолепии: похожий на колокол короткий халатик с разъезжающимися полами, в правой руке бокал шампанского, в левой — сигарета.
— Ну, вот! — раскинула она руки, как ассистентка фокусника после удачного трюка. — Мужика мне как раз и не хватало!.. Проходите!
"Пьяна, как шлюха на малине, — пришло на ум майору поэтическое сравнение. — Может, оно и к лучшему, авось проговорится."
— По какому поводу праздник? — подыгрывая даме, поинтересовался Хвостов.
— Да какой там праздник! — поморщилась Ларионова. — Скорее панихида по "Бриллианту". Я ведь теперь без работы.
— Сочувствую! — майор снял фуражку и вслед за бухгалтершей направился в зал. — Но вам ли, Людмила Дмитриевна, сожалеть о потере? С вашими внешними данными и большим профессиональным опытом вы не останетесь долго без работы!
Ларионова сделала большой глоток из бокала, поставила его на столик на колесиках и потушила в пепельнице сигарету.
— На панель намекаете?
— Нет, что вы! — рассмеялся Хвостов. — Сутенер из меня никудышный. Просто так… к слову пришлось.
— Понятно! — с мрачным видом кивнула бухгалтерша. — Выпить хотите?
— Я на работе не пью!
— Придется! — Ларионова достала из серванта бокал, налила в него золотистый напиток и, поставив на столик, придвинула к Хвостову. — С чем пожаловали? — Подхватив свой бокал, уселась боком на диван, поджав под себя ногу.
Хвостов приземлился на короткой стороне "уголка".
— Все с тем же, Лариса Дмитриевна, — сказал он. — Преступника разыскиваем!
— Преступника? — Ларионову будто сильно сдавили с двух сторон, отчего выпуклые глаза ее совсем вылезли из орбит. — Какого еще преступника? Вы же вчера арестовали Фефелева!
— А вам откуда это известно?
Дамочка отчего-то смутилась.
— Я думаю, ясно откуда. Все мы, бывшие работники "Бриллианта", ужасно заинтересованы в поимке преступника. Разумеется, мы перезваниваемся, держим друг друга в курсе событий…
Взгляд Хвостова, как магнитом, притягивали голые ноги собеседницы. Он силой удерживал его на уровне глаз молодой женщины.
— В таком случае ваша служба информации дала сбой! Сегодня утром Фефелева выпустили на свободу.
— Выпустили?! — воскликнула Ларионова, как человек, чьи надежды не оправдались. — Как же так?!
Майор развел руками:
— Вот так. Не он убийцей оказался.
Нога у бухгалтерши затекла. Она села, повернувшись к столику, поставила бокал и с угрюмым видом потянулась за новой сигаретой.
— Черт бы вас всех подрал! — проворчала она, прикуривая. — Опять эти дурацкие допросы, унижения, подозрения… Когда же все это кончится?!
— Как только поймаем преступника! — невозмутимо ответил Хвостов.
Бухгалтерша залпом осушила свой бокал и затянулась сигаретой.
— Пока вы его поймаете, мы все окажется в сумасшедшем доме.
— Я думаю, до этого дело не дойдет… Начнем?
Вместо ответа Людмила Дмитриевна хмуро кивнула.
— Итак… — голосом сказочника начал Хвостов. — Субботний вечер… Двадцать три тридцать… Вы с Атаулиной вышли из дома Бериковой… Что было дальше?..
— Дошли до остановки, там с Ильмиркой расстались, — продолжила Ларионова отнюдь не романтичным тоном. — Атаулина домой пошла, а я на остановке осталась, ждать этого подонка Кадамова.
— Сколько времени вы там стояли?
— Минут тридцать, наверное. Промерзла, аж до самой… — бухгалтерша взглянула на Хвостова и промолчала.
— Значит, вы пробыли на остановке до полуночи. Кто-нибудь видел вас там в это время?
— Может, и видели, да где ж вы теперь их отыщете?
— Тоже верно. Затем вы отправились домой. По дороге никто из знакомых вам не повстречался?
Ларионова сделала очередную затяжку и косо взглянула на Хвостова.
— Мои знакомые порядочные люди. Никто из них не будет шататься в такое время по улицам.
— Но вы-то шли, — резонно заметил майор.
— Я понимаю, куда вы клоните. Может быть я и легкомысленна. Пусть так. Но если бы я знала, что этот козел будет в машине девку тискать, то ушла бы со свадьбы с другим. И тогда бы у меня было алиби.
— Об этом приходится только сожалеть, — хрустнул майор. — Сколько времени вы шли к дому?
— Учитывая каблуки на шпильке, минут пятнадцать.
— Получается, дома вы были в пятнадцать минут первого. Разумеется, в подъезде, лифте и на лестничной клетке тоже никого не встретили?
— Нет.
— Жаль. Когда вошли в квартиру, что стали делать?
— Включила телевизор и, чтобы не простудиться, выпила рюмку водки.
— Что показывали?
— "Дневники красной туфельки", кажется. Я не стала смотреть, а пошла принять горячую ванну.
— Дальше?
— Дальше хмырь этот приперся.
— Вы не заметили в нем самом или его поведении ничего необычного?
— Как же, заметила! — голосом полным сарказма изрекла Ларионова. — Я его абсолютно не интересовала как женщина. Он выпил полбутылки водки и завалился спать.
Хвостов поправил очки.
— Я не это имел в виду. Может быть, он был взволнован, возбужден или наоборот подавлен. Возможно, поранен, кровь на одежде и так далее… Ничего странного?
Гася в пепельнице очередную сигарету, бухгалтерша раздумчиво сказала:
— Нет вроде… Вел себя как обычно. Трепался, хвастался и пил.
— Понятно, — Хвостов встал. К шампанскому он так и не притронулся. — Ладно, еще увидимся. Телефон мой вам известен, если что вспомните, звоните.
Аэропорт с детства казался Селиванову неким чудом. Еще бы, входишь в одно здание, а через некоторое время выходишь из другого, совсем в другом городе, на другом конце планеты, с иной природой, иным климатом. Через двери аэропорта можно попасть из весны в лето, из осени в зиму или наоборот. Здесь запах кожи чемоданов, дальних стран, путешествий, приключений. Здание аэропорта имеет какое-то свое биополе, попадая в которое даже случайно, начинаешь испытывать волнение, будто внутри у тебя включается небольшая турбина, которая, вибрируя, будет работать до тех пор, пока ты не окажешься от аэропорта на приличном расстоянии.
Женя попал в зону действия биополя, едва завидел из окна автобуса огромное, современное здание с тонированными стеклами. Оно было двухуровневое. Нижний — предназначался для прилетавших, верхний, к которому плавно поднималась, а затем опускалась эстакада, для улетавших.
Остановка была конечная, и Селиванов вместе с остатками пассажиров выгрузился на залитой солнцем площадке. Миновав ряд коммерческих ларьков, платную автостоянку, оборудованную на въезде и выезде пластиковыми, будто игрушечными шлагбаумами, вошел в здание аэропорта. Здесь на нижнем уровне на лицах большинства людей радость встречи, на верхнем, по-видимому, печаль разлуки. И те, и другие возбуждены.
