Но Вета не дала ей договорить, она плечом отодвинула директрису так, что та свалилась на Лариску. Ломаный стул не выдержал двоих и окончательно доломался. Пока эти двое барахтались на полу, Вета выскочила из закутка и отправилась на свежий воздух. Работать сегодня она была не в состоянии.
В голову, обдуваемую прохладным ветерком, пришла здравая мысль позвонить Арсению Неелову. К счастью, он согласился перенести их свидание с вечера на сейчас.
Арсений ждал ее около букинистического магазина на Литейном проспекте.
Это самый старый такой магазин в городе. Он открылся в тридцатые годы прошлого века, работал даже в страшные дни блокады. Сюда приезжали за нужной книгой книголюбы не только из нашего города, но и из Москвы и из других городов огромной страны. Здесь был не столько книжный магазин, сколько настоящий клуб любителей книги.
Около входа в магазин роились люди самого разного вида и возраста – старики в поношенных пиджаках и обтрепанных брюках, солидные господа среднего возраста в хорошо отутюженных костюмах, молодые парни с горящими глазами. Всех их объединяла одна всепоглощающая страсть – книги.
Арсения здесь знали. С ним здоровались, спрашивали его о чем-то своем, совершенно непонятном постороннему человеку.
К нему подошел тщедушный старик в сдвинутом на ухо засаленном берете, в пляжных шлепанцах на босую ногу. Приподняв краешек берета, старик церемонно поклонился Вете и проговорил:
– Арик, как поживаешь? Тут один гражданин сомнительной наружности интересовался «Диалогами» семьдесят четвертого года. У тебя ведь, кажется, есть экземпляр?
Вета подумала – как же должен был выглядеть тот гражданин, что даже этому чучелу его наружность показалась сомнительной?
Арсений, однако, ответил, не моргнув глазом:
– Извините, Ардальон Гаврилович, сейчас я занят другим вопросом, мне не до «Диалогов». Тем более что вы сами сказали, что тот гражданин был сомнительной наружности… а вот скажите мне, где я могу найти Револьда Марксэновича?
– Иисусова? – переспросил старик. – Так он здесь уже дня три не появлялся. У него срочная работа, совсем зашивается, так что ищи его на Бассейной…
Через четверть часа Вета и Арсений подъехали к унылому трехэтажному дому на Бассейной улице – той самой, которую каждый знает с детства по стихотворению «Жил человек рассеянный на улице Бассейной».
Арсений закрыл машину и вошел под арку дома.
Они попали в обычный городской двор – с чахлыми кустиками, детской площадкой и непременным проржавевшим «Запорожцем», давно превратившимся из средства передвижения в памятник советскому автопрому.
Впрочем, от обычного двора этот двор отличался тем, что за детской площадкой виднелся одноэтажный кирпичный флигель. Должно быть, когда-то в нем располагалась кочегарка, теперь же флигель был переоборудован в столярную мастерскую.
Эту-то мастерскую и арендовал последние годы Револьд Марксэнович Иисусов.
Имя Револьд расшифровывается как «Революционное движение», Марксэн же, как нетрудно догадаться – «Маркс и Энгельс». Своим необычным именем господин Иисусов был обязан не столько коммунистическим убеждениям покойного родителя, сколько его боязливому характеру.
Покойный батюшка боялся, что в стране воинствующего атеизма крамольная фамилия Иисусов принесет ему самому и его единственному отпрыску бесчисленные неприятности, поэтому собственное сомнительное имя Маврикий он поменял на Марксэн, а сына сразу назвал Револьдом, чтобы облегчить его судьбу и открыть перед ним дорогу в светлое будущее. Революционное имя не спасло Марксэна, он все же получил срок за не вовремя рассказанный анекдот, сын же его благополучно дожил до весьма зрелого возраста, занимаясь солидным и уважаемым делом столяра-краснодеревщика.
В наше время уважающий себя представитель среднего класса уже не может удовлетвориться типовой шведской мебелью из магазина «Ikea», он тянется к прекрасному и хочет поставить в своей гостиной старинное бюро, горку или хотя бы антикварный столик из карельской березы. Однако не каждый может себе позволить отлично отреставрированную мебель из дорогого антикварного салона, и тут выходит на сцену Револьд Марксэнович. Он берет скромный бабушкин комод или шкаф, в котором последние пятьдесят лет держали картошку, снимает с него верхний слой выцветшего и потемневшего лака, ставит на место дверцы и ножки, восполняет утраченные детали и возвращает счастливому хозяину вполне достойное антикварное изделие.
Арсений подошел к дверям мастерской и позвонил.
Поскольку на звонок никто не отреагировал, он постучал в дверь кулаком, а потом ногой.
На этот раз откуда-то из глубины флигеля донесся приглушенный голос:
– Заходите, не заперто! Только головы берегите!
Арсений открыл дверь и вошел первым, придержав дверь для Веты.
За дверью была прихожая, или, если угодно, предбанник, заваленный досками, брусьями, мешками с мусором и прочим хламом, дожидающимся сортировки и отправки на свалку.
В глубине предбанника была арка, за которой начинался узкий полутемный коридор.
– Головы берегите! – повторил откуда-то издалека прежний голос.
– Постараемся! – ответил Арсений и смело устремился вперед по коридору.
Вета последовала за ним.
Через полминуты раздался гулкий удар, и Арсений громко чертыхнулся.
– Осторожно, здесь труба! – проговорил он, обернувшись к своей спутнице.
– Я же говорил – берегите головы! – снова донеслось из глубины мастерской.
Вета пригнулась, поднырнула под трубу, которая перегораживала коридор чуть ниже ее роста, и проследовала дальше за обиженным Арсением.
Коридор значительно расширился, и по сторонам его появились признаки профессиональной деятельности Револьда Марксэновича – трехногие стулья с ломаными спинками, диваны с продранной обивкой, из-под которой торчали ржавые пружины, шкафчики с выломанными дверцами. Все эти мебельные инвалиды терпеливо дожидались своей очереди на реставрацию.
– Снова берегите головы! – раздался впереди предупредительный окрик хозяина.
На этот раз Арсений вовремя заметил трубу и успел нагнуться, избежав удара. Вета последовала его примеру и вслед за своим провожатым вошла в просторное помещение с низким потолком, заставленное самыми разнообразными образцами мебели, находящимися в разной степени ремонта и реставрации. Кресла с ножками в форме львиных лап, ломберные столики, обитые полуистлевшим зеленым сукном, резные скамьи, обеденные и письменные столы красного дерева громоздились друг на друге и занимали все свободное пространство.
В помещении стоял сильный и устойчивый запах мебельного лака, растворителя и старого дерева.
В дальнем конце мастерской худощавый седой человек лет семидесяти трудился над изящным туалетным столиком. Он прикреплял к его верхней столешнице зеркало в резной овальной раме с круглыми подсвечниками по сторонам.
Оторвавшись от работы, хозяин мастерской повернулся и заморгал, вглядываясь в посетителей.
– А, это ты, Арик! – проговорил он, узнав Арсения. – А я думаю, кто это так колотит в двери! Неужели ты решил обзавестись антикварной мебелью? Давно пора!
– Бог с вами, Револьд Марксэнович! – отмахнулся Неелов. – Зачем мне это старье? Вы же меня знаете, кроме старых книг, я не интересуюсь никакими предметами старины! Мебель, девушки, одежда, машины – все это должно быть новеньким, с иголочки!
– Так что же тебя привело ко мне? Ты, пожалуйста, не обижайся, но я очень занят – получил очень срочную работу… – мастер показал на туалетный столик.
– Разве ваша работа бывает срочной? – удивился Арсений. – Вы же сами всегда говорили, что настоящий краснодеревщик никогда не торопится. Эта мебель ждала реставрации сто лет, подождет еще немного!
– Так-то оно так, – вздохнул Револьд Марксэнович. – Я действительно не люблю торопиться, но хозяин этого столика на днях уезжает за границу и хочет непременно получить свою вещь до отъезда. А платит он очень хорошо. Так что мне пришлось поступиться принципами и встать на трудовую вахту. Работаю по двадцать часов в сутки, даже ночую в мастерской, но, кажется, выходит неплохо… – Он отстранился от своего изделия и гордо осмотрел его. – Как тебе кажется, Арик?
– Вы же знаете, я в этом не разбираюсь… а я к вам вот по какому поводу. Вот этой девушке очень нужна одна книга…
– Кстати, Арик, ты нас еще не познакомил! – Револьд Марксэнович приосанился, поправил редеющие волосы и представился: – Револьд, извините за выражение! Мой покойный батюшка думал, что с таким именем в государстве рабочих и крестьян мне обеспечена блестящая карьера. Он ошибался.
– Мне родители тоже подобрали нестандартное имя, – вздохнула Вета. – Вообще-то, меня зовут Иветта, но я предпочитаю Вета, так оно как-то проще…
– Очень приятно, – церемонно поклонился столяр-интеллигент. – Так какую книгу вы ищете?
