Татьяна Александровна, убрав с кухни нетронутый ужин, тоже пошла в спальню и легла. Однако спать она не собиралась. Воспользовавшись тем, что мужа рядом не было, она достала злополучный роман и погрузилась в ненавистные ей сюжеты.
Сон так и не сомкнул глаз супругов. Лёжа в разных комнатах, независимо друг от друга, они всю ночь посвятили прочтению романа. Когда утром Татьяна Александровна закрыла книжку, всё её тело тряслось от возмущения. Такой наглой лжи, такого цинизма, такой грязи, она ещё не видела никогда. Первое, что ей хотелось сделать, так это поскорее пойти в ванну и отмыться: отмыться от всего, что за эту ночь прилипло к ней. Но вначале она пошла к мужу. Ей надо было оправдаться перед ним, она должна была сказать, что всё, что написано в этом ужасном пасквиле — ложь. Таня зашла в гостиную, но мужа не было. Она посмотрела на часы и поняла, что опоздала. Муж ушёл на работу и даже не простился с ней.
— А чем же я оправдаюсь перед ним? — спросила она сама себя. — Кто же мне поверит теперь после этого?
Чувства, которые сотрясали её тело, видимо переполнили чашу терпения и хлынули через край. Женщина упала на пол и зарыдала.
Когда истерика закончилась, и силы вернулись, Таня поднялась с пола и посмотрела на часы.
«Надо идти к врачу, — подумала она».
Татьяна Александровна дошла до доктора, что называется, на автопилоте. Она не помнила, как шла по тротуару, как переходила улицу, как зашла в консультацию, как сидела в очереди… Она даже не помнила, как зашла в кабинет и что говорила врачу. Очнулась она оттого, что сестра стала водить ваткой, смоченной нашатырным спиртом, возле её носа. Татьяна Александровна сморщилась и резко отдёрнула голову. В голове сразу всё прояснилось. Она увидела доктора с лицом, испещрённым глубокими морщинами, и сестру, стоящую рядом.
— Всё в порядке? Вы пришли в себя? — спросил доктор.
— А разве я была не в себе?
Доктор ничего не ответил на её вопрос.
— Зря вы отказались от моего предложения, — сказал он.
— Какого предложения?
— Я в прошлый раз предлагал вам лечь на сохранение, а вы отказались.
— И что…?
— И ничего, — сказал доктор. — Вам было предписано не волноваться.
— Вы хотите сказать, что…
— Вы больше не беременны, сказал врач. Можете снова устраиваться на работу.
— Мне некуда устраиваться! — вырвалось у Татьяны Александровны.
И снова сестра, и снова ватка, смоченная нашатырным спиртом.
Таню привели в чувство, и она направилась домой.
Зайдя на лестничную площадку, женщина машинально открыла почтовый ящик и сунула в него руку. В ящике была повестка из милиции, выписанная на её имя.
Зайдя в квартиру, Таня вначале подумала, что её обокрали, пока она была у доктора. Дверцы всех шкафов и ящиков были открыты. На полках явно не хватало вещей. Таня хотела было вызвать милицию, но передумала. Она обратила внимание на то, что из квартиры исчезли только мужские вещи. То, что принадлежало ей, оказалось нетронутым. Страшная догадка поразила её, словно разряд тока. Она обошла все комнаты. В квартире не осталось ни одной мужской вещи. Когда Таня зашла в гостиную, то увидела на столе единственную вещь, которая принадлежала её супругу: это были ключи от квартиры.
* * *
Пётр работал над новым романом. Издательство ограничило автора такими сроками, что приходилось писать, не поднимая головы. Тут уж ни до книг и ни до кинофильмов, ни до радио и ни до телевизора: только работа, работа и работа. Катя, тихо, чтобы не помешать создателю бессмертных произведений, сидела возле него на диване и уже в который раз пересчитывала только что полученный гонорар. Пётр сидел спиной к ней и потому не мог видеть, как она раскладывала купюры. Вначале она, представив купюры картами, разложила пасьянс, естественно он не сошёлся. Потом, представляя, как будут потрачены деньги, девушка стала раскладывать их по кучкам. Кучек было много и потому они не были толстыми. Кате это явно не понравилось. Она сгребла все кучки в одну и перемешала всё, как карточную колоду. Стопка получилась высокая и солидная. Девушка долго смотрела на неё и чему-то улыбалась. Однако это занятие, хоть и было очень приятное, но всё же вскоре надоело. Катя убрала деньги, достала наушники и подключила их к телевизору. Она всегда делала так, чтобы звук не смог помешать творчеству Петра. Самой любимой передачей у Кати были криминальные новости. Она любила смотреть на искореженные автомобили, ей нравилось, когда показывали трупы, лежащие в луже крови, короче — Катя была любительницей острых ощущений. Девушка досмотрела свою передачу, сняла наушники и выключила телевизор. В это время Пётр повернулся в её сторону и потянулся.
— Ну, что в твоих новостях сегодня было новенького? — спросил он.
— Ничего серьёзного, — ответила она. — Дура одна повесилась.
— Какая дура?
— Бывшая учительница русского языка и литературы.
Пётр стоял на северо-западной оконечности острова Сите. Он любил это место. Отсюда открывался великолепный вид на парижские берега: на Лувр, Монетный двор и купол Института Франции. Здесь, растворяясь в средневековой истории, он забывался и не думал об истории настоящей, а вернее истории совсем недавней, которая изменила его жизнь до неузнаваемости. Представляя, как здесь, на том месте, где он стоял, сжигали евреев, как весной 1314 года после долгого процесса и пыток был сожжён гроссмейстер богатейшего религиозного ордена тамплиеров только за то, что король не хотел отдавать ему долг, собственная трагедия не представлялась такой безысходной и кошмарной. Смотря на воды Сены, которые никогда не останавливались и находились в непрерывном движение, Пётр уже не так болезненно переносил крутые повороты своей судьбы. Но именно здесь он оглядывался назад и в который уже раз вспоминал всё, что с ним произошло. Но вспоминал без сожаления, глядя на прошедшие годы, как на воду Сены, бегущую и разбивающуюся о нос острова Сите, который так был похож на корабль.
Сойдя с трапа лайнера в Париже, Пётр со своей женой остановились, не зная, что им дальше делать.
— Вы будете месье Сапожников? — услышал он вдруг возле себя.
Пётр оглянулся и увидел небольшого молодого человека приятной наружности.
— Я Мишель деТревиль, — представился он по-русски, но с явным французским акцентом. — деТревиль? — удивилась Наташа, — капитан королевских мушкетёров?
Все трое сразу рассмеялись.
— Да, действительно. А я раньше даже не задумывался, что у меня такая знаменитая фамилия.
Эта Наташина реплика как-то сразу ликвидировала все условные барьеры и развеяла тот гнетущий туман, который сдавливал душу после выдворения. Мишель сказал, что он прислан к ним парижским отделением нобелевского комитета и теперь всегда будет находиться рядом до тех пор, пока его подопечные полностью не адаптируются к новой европейской жизни. Мишель подхватил стоящие на асфальте чемоданы и помог их донести до автомобиля, который ждал возле аэропорта. Он сложил чемоданы в багажник и сел за руль.
— Это ваша машина? — поинтересовался Пётр.
— Нет. Это ваше авто, — ответил Мишель.
— Моё? Но у меня даже нет водительских прав!
— Вот поэтому я и сел за руль.
Мишель посмотрел на Наташу и улыбнулся.
— Куда прикажете мадам? Хотите отдохнуть или познакомить вас с городом?
— Познакомить с городом, — сказала мадам.
Мишель повёз их по Парижу. У нового знакомого рот не закрывался ни на минуту. Он рассказывал про Париж начиная с того момента, когда он был ещё частью Римской империи, не упуская при этом, кажется, ни одного года, ни одного месяца и ни одного дня. Вполне естественно, что после пятнадцати минут прогулки в голове всё перемешалось и единственное место, которое воспринимала голова была Эйфелева башня.
Мишель, видимо поняв по очумевшим глазам гостей, что переборщил, выбрал место и припарковал автомобиль.
— Я предлагаю вам перекусить, — предложил он. — Возражения есть?
— Возражений нет, — ответила Наташа.
Они зашли в ресторан, выбрали место у окна, чтобы можно было наблюдать за улицей и стали ждать официанта. Правда ждать им долго не пришлось. Не успели они расположиться, как официант стоял перед Мишелем и ждал, когда тот сделает заказ. Тот что-то сказал по-французски и скрылся.
— А почему кроме нас в ресторане никого нет? — спросил Пётр своего гида.
— Как никого? А мы?
— У нас в ресторан просто так не попадёшь — всегда очереди.
— Это потому что у вас очень мало ресторанов. А у нас они на каждом шагу. Тоже самое вы увидите и в магазинах. Правда, в больших магазинах тоже очень много людей.
Пообедав, путешественники вышли на улицу и остановились. Лень, которая овладела ими после еды, полностью изменила их планы. Пётр закрыл широкой ладонью рот и заразительно зевнул.
