симпатиях к красным, проведении их линии и всяческом им содействии. А некий Эбнер Флир назвал вас ренегатом и изменником. Что можете сказать в свою защиту?
— Ничего… За исключением того, что в годы моей юности я уже был отправлен под вражеские пули такими, как мистер Флир, и ему подобными. И от очарования идей носителей священной миссии избавился задолго до того, как в моей памяти начали тускнеть сверкающие пуговицы армейского мундира.
— Я полностью согласен с вами, хотя обвинения против Уилбура достаточно серьезны. Ведущие газеты начинают копать всерьез, и, честно вам скажу, меня тревожит, как пойдут дела в Чикаго. Там все не так, как в Нью-Йорке. Если в Нью-Йорке на комитет ветеранов смотрят как на глупую шутку, то в глубинке он обладает достаточным весом, и мы можем столкнуться с большими проблемами.
— И что же можно сделать?
— Хотелось бы мне знать…
— Что, если поместить в газетах объявления и объяснить, что он был дважды полностью оправдан?
— Придется сделать что-то в этом роде. Во всяком случае, подумайте об этом. Вот ваша основная задача на будущую неделю: снять Уилбура, а заодно и нас, с крючка.
— Я над этим подумаю, — заверил я с той спокойной уверенностью, которая позволила сколотить состояние множеству кинозвезд, конгрессменов и политиков.
Тут в кабинет вошла Игланова — в летнем платье и соболином манто. День выдался жарким, но она не была бы Иглановой без соболей. Мы встали, мистер Уошберн перегнулся через стол и поцеловал ей руку.
— Как изумительно прошел вчерашний вечер! — воскликнула она, светясь от удовольствия. — Какие аплодисменты! Какая признательность! Я просто плачу, вспоминая это.
Но ее узкие глаза оставались сухими, а ресницы были все так же мастерски закручены.
— Дорогая Анна! Вы прима-балерина нашего времени… Великая и самая великолепная.
— Ах, Айвен, умеешь ты сказать женщине приятное! Конечно, вчера я очень старалась. И это несколько меняло дело. Но что за ужасные люди! — она сердито смерила нас взглядом Аттилы или Чингисхана. — Кстати, кто они такие? люди? Кто посмел что-то швырять на сцену, когда танцует Игланова? Айвен, ты должен что-то сделать.
— Анна, швыряли не в тебя. Все дело в Уилбуре.
— Даже если это так, в меня попали в тот момент, когда я танцевала королеву лебедей. Если они ненавидят Уилбура, то почему не швыряют эту гадость во время «Затмения»?
Мистер Уошберн рассмеялся.
— Я думал, так и будет, но они просто перепутали. Во всяком случае, в Чикаго с ними неприятностей не ожидается… я уверен.
Судя по мине Иглановой, она уверена в этом не была, но предпочла сменить тему.
— Дорогой Питер, — повернулась она ко мне, сверкая ослепительной улыбкой. — Я должна поблагодарить вас за то, что вы не сказали полиции про ножницы. Так мило с вашей стороны… И так смело… Благодарю вас, — и она похлопала меня по руке.
— Я рассказал ей, — пояснил патрон. — Рассказал, что вы не хотели навлекать на нее подозрения.
Пришлось пробормотать нечто невразумительное.
— Как странно, — вздохнула Игланова. — Почему Майлс решил подсунуть ножницы в мою гримерную? Ведь я — последний человек, который может причинить какой-то вред коллеге…
Мы вместе с Уошберном дружно выразили недоумение по поводу намерений убийцы; потом, понимая, что теперь пойдут чисто балетные сплетни, я извинился и откланялся. Теперь я был уверен: мистер Уошберн рассказал в полиции, что видел Джейн возле квартиры Майлса.
В этот вечер мы с Джейн были холодны друг с другом, а на следующее утро, когда рано проснулись и занялись завтраком, стали еще холоднее. Она дулась на меня за то, что я ее выругал, а меня расстроило ее дурное настроение. Да и тот факт, что ночь оказалась потеряна для любви, настроения тоже не улучшил.
Прежде чем мы покончили с кофе, я передал Джейн слова мистера Уошберна.
— Ну, у него не было никаких причин говорить, что я там была, — она казалась обиженной и сидела в халате, что было плохим признаком: обычно дома мы обходились без одежды.
— Если не считать того, что у него тоже могли возникнуть неприятности, — умолчи он об этом. Но у меня такое ощущение, что он сказал… если только они сами не узнали.
— Я думаю, ты раздуваешь из мухи слона… вот что я думаю, — заявила Джейн, массируя икры.
— Как прошла репетиция?
— Тяжело, — вздохнула она. — Совсем не то, что репетиции с Алешей… Уилбур так кричал на нас — я думала, он все бросит и уйдет.
— Интересно, получится что-нибудь стоящее?
— Думаю, да. Всё говорят, он всегда так работает.
— Совсем не похоже на «Затмение», да?
— Он слишком шумел… Конечно, я там занята не так уж много времени. Он работал главным образом с ведущими танцовщиками… особенно с Луи.
— Ну и как выглядел наш герой?
— Не слишком хорошо… Не думаю, что Уилбур теперь особо нравится Луи.
— Но ему-то Луи нравится.
— Безумно. Тебе стоило видеть, как он смотрит на Луи! Буквально — как спаниель на хозяина…
Раздался телефонный звонок, и Джейн, сняв трубку, несколько раз сказала:
— Да, — потом добавила: — Приходи сейчас же! — и повесила трубку.
— Кто это был?
— Магда. Она отказалась от своей квартиры и хочет переехать сюда.
— Понятно… — мне стало зябко при мысли о своем собственном заброшенном жилище.
— Я подумала, что следует оставить ее здесь, когда мы уедем в Чикаго. Она присмотрит за квартирой, и ей так будет лучше.
— А будущая неделя?
— Ну что же, это всего лишь неделя…
— Значит, я могу отправляться домой?
— Ты только подумай, что ей довелось пережить… У нее на свете, кроме меня, нет никаких друзей. Тем более уже с завтрашнего дня ей может понадобиться уход…
— Почему?
— Она нашла врача, который… ну, ты понимаешь… он все сделает.
— А как же ее родственники?
— Слава Богу, они возвращаются в Бостон.
По целому ряду причин, причем милосердие было не главной, я предпочел не настаивать и не жаловаться. С видом жертвы, всходящей на костер, я собирал чемодан, а Джейн вовсю названивала друзьям, чтобы обсудить положение Магды, балет, Джеда Уилбура и происки конкурентов.
Мы оба были одеты и собирались уходить, когда появилась Магда. В простеньком платье и с чемоданом в руках она представляла достаточно грустное зрелище. Девушки нежно обнялись.
— Надеюсь, что я не слишком нахально себя веду… я хочу сказать, вторгаясь таким образом, — промямлила Магда, глядя на меня покрасневшими глазами, вокруг которых расплылись большие темные круги. Ясно, что всю неделю она проплакала. И тем не менее я никогда не испытывал такого нежелания
