– Итак, мы видим, что у обвиняемого Мызина был мотив желать смерти потерпевшего, – говорил прокурор. – В тот вечер к потерпевшему Черненко пришла студентка Щеглова, за которой ухаживал Мызин. Подсудимый приревновал девушку к преподавателю и нанёс ему смертельный удар коллекционным кинжалом. На одежде обвиняемого обнаружены следы крови погибшего, на дверных ручках – отпечатки его пальцев, а в находившейся в машине сумке – орудие преступления. Кроме того, Мызин не может толком объяснить, где он был в период с девяти до десяти часов вечера, когда произошло убийство Черненко. Исходя из результатов экспертизы, следствие берётся утверждать, что смертельный удар был способен нанести только человек, превосходящий по росту потерпевшего Черненко. Рост погибшего составляет метр восемьдесят пять сантиметров, рост Владимира Мызина – метр девяносто два сантиметра, поэтому инсинуации защиты на предмет того, что убийство совершила некая женщина, кажутся стороне обвинения необоснованными. Сторона обвинения считает преступление доказанным и просит суд назначить подсудимому наказание в соответствии со статьёй сто пятой пункт «б» в виде лишения свободы сроком на десять лет колонии строгого режима.
Под мерное журчание голоса прокурора я словно провалилась в плотную вату. Очнулась я только тогда, когда услышала свою фамилию.
– Слово для защиты обвиняемого предоставляется адвокату Рудь Агате Львовне.
Я встала со стула и опёрлась руками о столешницу. У меня словно открылось второе дыхание, и я заговорила:
– Прежде всего я хочу опровергнуть заявление прокурора, что убийство совершил человек, рост которого превосходит сто восемьдесят пять сантиметров. Ударить ножом профессора могла и невысокая женщина, если в этот момент мужчина согнулся над раковиной, чтобы умыться. Обратимся к листу второму уголовного дела и посмотрим, где был обнаружен труп. Труп потерпевшего лежал именно в ванной, причём не в дверях, а в глубине помещения у рукомойника, что делает моё предположение обоснованным. Прокурор уверяет, что убийца гнался за профессором, и Черненко хотел спрятаться от него в ванной, но не успел. Якобы мой подзащитный догнал свою жертву и ударил ножом в спину. Абсурдность этой гипотезы заключается в том, что каждый убегающий стремится в первую очередь закрыть за собой дверь, чтобы отгородиться от опасности. Вряд ли испуганный человек, за которым гонятся с кинжалом, станет забегать в ванную комнату и ждать, чем это закончится, даже не повернувшись к потенциальному убийце лицом. Но если бы профессор стремился закрыть за собой дверь, удар пришёлся бы вовсе не в спину, а в грудь, в плечо или в руку потерпевшего. У меня есть свидетели того, что у профессора были постоянные отношения с женщиной, которой он доверял и не ждал с её стороны опасности. Я прошу вызвать свидетеля Черненко Ольгу Михайловну. – Я подняла глаза на судью и передёрнулась, припомнив свой второй визит в квартиру покойного.
В тот же день, когда я прочитала приговор по делу Эммы Глаголевой, я почувствовала жгучий стыд и стала звонить Ольге Михайловне, чтобы извиниться за те гадости, которые наговорила ей в прошлый раз. Сестра профессора не брала трубку, должно быть, занеся мой номер в чёрный список. Тогда я на свой страх и риск поехала на квартиру убитого, где разбирала вещи обиженная мною женщина. Сначала сестра декана категорически отказывалась впускать меня, и только когда я через домофон слёзно раскаялась в нанесённом профессору оскорблении, Ольга Михайловна сменила гнев на милость. Уже в квартире я рассказала родственнице погибшего историю двадцатилетней давности, где её брат выступал героем. Растроганная Ольга Михайловна разрешила прочитать письма профессора к Эмме Глаголевой и даже принесла ажурную ночную сорочку, заметив, что это вещь не её брата, а следовательно, может помочь обличить его убийцу.
Вместе с Ольгой Михайловной мы поехали к следователю Седых и выдержали нелёгкий бой, доказывая, что сорочка тоже улика, её необходимо изъять по всем правилам следственной процедуры и приобщить к материалам дела. И вот теперь сестра погибшего стояла на трибуне перед судом и рассказывала всё, что знала, о жизни брата.
– В последнее время я обратила внимание, что у Пети бывает женщина, – сообщила Ольга Михайловна.
– Женщина? Из чего вы заключили, что профессора посещала одна женщина, а не разные дамы? – иронично осведомился прокурор.
– По следам помады на полотенце – они были всё время одинаковые, – замявшись, ответила свидетельница. – И духи. Постельное бельё пахло одними и теми же духами.
Следом за сестрой профессора отвечала на вопросы суда хозяйка Лулу. Валерия Дмитриевна очень волновалась и теребила в руках платочек:
– В тот день у меня заболел щенок, и я несколько раз бегала за лекарством. Да, я видела, как в районе девяти часов в наш дом заходил подсудимый, вот этот рыженький мальчик. Я сама впустила его в подъезд. Но Мызин был далеко не последним, кто заходил в квартиру убитого профессора, как утверждает следствие. Я стояла у окна и видела, как подсудимый вышел из подъезда, сел в машину и уехал. А потом в подъезд вошла девушка в жёлтой вязаной шапке. Я часто видела её в обществе Петра Михайловича.
– Как она попала в подъезд? – тут же уточнила я.
– Девушка открыла нашу дверь с кодовым замком так, словно у неё был ключ, – ответила свидетельница.
– Почему вы запомнили эту девушку? – недоверчиво спросил прокурор.
– У неё шапка очень приметная, – улыбнулась та. – Яркая, жёлтая, необычного фасона.
Я подошла к столу судьи и достала из пакета с вещественными доказательствами жёлтую шапку Лизы Исаевой.
– Вот эта?
– Протестую, – встрепенулся прокурор. – Откуда свидетель может знать, эта ли шапка была на гипотетической девушке или другая?
– Протест принят, – вздохнула судья. И, обращаясь ко мне, добавила: – Переформулируйте вопрос.
– Хорошо, я спрошу по-другому. Похожа ли эта шапка на ту, в которой вы видели спутницу погибшего Черненко?
– Как две капли воды, – кивнула головой старушка.
– Итак, – выдержав паузу, продолжала я, – мы убедились, что женщина в жизни декана факультета истории Столичного гуманитарного университета всё же имела место. Осталось выяснить, кто же эта особа и чем ей не угодил профессор Черненко, потому что защита считает, что именно она нанесла роковой удар в спину, повлёкший за собой смерть потерпевшего. Ваша честь, можно задать вопрос свидетелю обвинения Миносяну?
– Пожалуйста, – откликнулась судья.
За кафедру для дачи показаний вернули свидетеля Миносяна.
– Скажите, кто вам посоветовал дать взятку профессору Черненко? – спросила я.
– Лиза Исаева, – нехотя откликнулся Гарик Миносян.
– Спасибо, ваша честь.
Я слегка поклонилась судье и попросила пригласить в зал суда свидетельницу защиты Юлию Щеглову.
Юля вошла в зал взволнованная и бледная. Она встала за кафедру и улыбнулась подсудимому, слегка махнув ему рукой. Володя Мызин так и расцвёл счастливой улыбкой.
– Скажите, свидетель, – заговорила я, – почему вы в день убийства в столь поздний час отправились на квартиру к декану?
– Мне Лиза Исаева посоветовала переспать с профессором в обмен на пятёрку по истории, – смущённо ответила Юля.
– Почему Лиза решила, что это сработает? – допытывалась я.
– Она сама не раз так делала, – пожала плечами Юля. – У Лизы были постоянные отношения с профессором, и она говорила, что Черненко любит молоденьких студенток и не скрывает этого.
Я опять подошла к столу судьи и достала из пакета с вещественными доказательствами жёлтую вязаную шапку с двумя шерстяными косами.
– Скажите, свидетель, вам знаком этот головной убор?
– Конечно, это шапка моей подруги Лизы Исаевой, – не раздумывая, ответила Юля.
– И только?
– А что может быть ещё?
– У меня больше нет вопросов к свидетелю.
Юля села на первый ряд и стала подбадривать Володю улыбками и жестами. А я тем временем подошла к кафедре и, повернувшись к судье, заговорила:
– Чтобы стало понятно, кто та девушка, которая ненавидела профессора Черненко, я расскажу вам одну историю. Корни её уходят в далёкий девяносто первый год. Двадцать лет назад в Столичном гуманитарном университете произошло изнасилование лаборантки Эммы Глаголевой аспирантом кафедры истории. Лаборантка пырнула обидчика ножом, таким образом насильник оказался потерпевшей стороной. Глаголева собиралась утопиться в Яузе, но её спас другой аспирант из того же университета. Спаситель собирался дать на суде показания в пользу Глаголевой, но после купания в новогоднюю ночь оказался в тяжёлом состоянии на больничной койке. Эмму осудили на три года колонии, где лаборантка родила от насильника сына и дочь. Эмма и мальчик умерли там же, в колонии, потому что Глаголева заболела тяжёлой формой туберкулёза. Так не вовремя простудившийся герой не находил себе места и все двадцать лет винил себя в случившемся с Глаголевой несчастье. Он думал, что его показания могли бы изменить приговор и девушка не оказалась бы за решёткой. Он даже писал Эмме письма и просил в них прощения, уговаривал выйти за него замуж, но Эмма не могла ему ответить по той простой причине, что её уже не было в живых. Письма приходили обратно, и наш герой думал, что он не прощён. Новорожденную девочку забрала из Дома малютки мать умершей Нина Юрьевна Глаголева. Девочка выросла, узнала историю своего рождения и решила отомстить злодею-аспиранту за мать. Она поступила в институт, где работала Эмма, навела справки и выяснила, что профессор Черненко был аспирантом в том злополучном году, когда посадили в тюрьму её маму, и имеет шрам на животе как раз на месте селезёнки. Это убедило мстительницу в том, что Пётр Михайлович и есть насильник. Но девушка ошиблась – Эмму Глаголеву изнасиловал вовсе не он, а Роман Зверев. А Пётр Черненко, наоборот, был тем самым героем, который вытащил Глаголеву из ледяной воды Яузы и всю жизнь любил ее.
