- Прости, - так прозвучало это слово.
Уна прошла к нему через комнату и тяжело опустилась на колени.
- Ты нехорошо себя вел. Прости меня.
Она прижала его голову к своему могучему торсу.
- Прощаю, - отрывисто ответил он. - Я меня прощаю. Освобожден от стражи. Сказал старьевщику, что ты не станешь гнать честного человека, сказал им, что я занимаюсь делами своего отца.
Сжав его голову обеими руками, Уна мрачно посмотрела на меня.
- И этот бедняга мог совершить утром убийство? Скажи ему, Дональд, где был утром Лео.
Дональд глотнул слюну и жалобно спросил:
- Полиция?
- Вроде этого, - ответил я.
- Он был в этой самой комнате. Всю ночь и все утро. Он здесь бывает каждую ночь и каждое утро. Дюрано теперь уже почти не выходит.
- Заткнись, ты!
Уна оставила брата и двинулась к Дональду.
- Оставь свои замечания, толстяк. Он и сейчас лучше тебя. Если бы не Лео Дюрано, ты бы и сейчас еще таскал ночные горшки за шестьдесят в месяц. Он для тебя мистер.
Толстяк отпрянул от нее, пылающий и съежившийся, как побитая мужем немка-жена.
- Вы задали мне вопрос, мисс Дюрано.
- Заткнись.
Она пронеслась мимо него как порыв холодного ветра и вылетела в коридор.
- Дональд, как насчет субботнего вечера две недели назад? - спросил я. - Лео был в своей комнате?
- Меня здесь не было. По субботам мы обычно бываем выходные.
- Мы?
- Я и Люси, пока она не ушла. Мисс Дюрано заплатила мне особо за вчерашний вечер. Вчера он был нехорош.
- Вы идете? - позвала с лестницы Уна.
Она провела меня в комнату с цветным окном, расположенную в задней части дома. Солнечное пламя занимало всю западную часть неба и касалось краями моря. У берега, там, где его линия закруглялась, несколько запоздалых купальщиков покачивались как спички на кровавой пене прибоя. Я сел в кресло у стены, откуда мне была видна вся комната, все двери и окна.
При дневном свете с этого места комната казалась просторной и красивой на старомодный манер. Если бы ее содержали в порядке, она могла быть прекрасной. Но ковры и мебель были серыми от пыли и завалены вещами: разорванными журналами, скомканными газетами, окурками сигарет и немытыми тарелками. Блюдо с гниющими фруктами кишело насекомыми. Растения на стенах в горшках завяли и погибли. С потолка свисал на толстой нити паук. Римская вилла, занятая вандалами.
Уна села за карточный столик у большого окна. Карты, в которые они играли накануне вечером, были раскиданы по столу вместе с картофельными очистками. Уна стала собирать карты, ее руки засуетились над столом.
- Давно ли Лео заболел?
- Какая разница? Вы же знаете, что Хэйса он не мог убить.
- Был убит не один Хэйс.
- Ну, еще Люси Чампион. Он не причинил бы вреда Люси. Они прекрасно ладили, пока она не ушла. Она была чертовски хорошей медсестрой, этого у нее не отнимешь.
- Но ведь вы не из-за этого хотели ее вернуть.
- Разве?
Она подарила мне улыбку, горькую как полынь.
- Как давно длится его болезнь, Уна?
- С начала года. Он потерял над собой контроль на новогоднем вечере в "Дейле". Это известный ресторан в Детройте, ночной ресторан. Он без конца пытался заставить оркестр играть одну и ту же вещь, отрывок из оперы. Они сыграли ее три раза и больше не захотели. Лео сказал, что они издеваются над знаменитым итальянским композитором и хотел застрелить дирижера. Я его остановила.
Это было в канун Нового года, и все подумали, что он перебрал. Но я знала другое, я наблюдала за ним с лета. Весь последний год он страдал головными болями, а осенью выходил из себя буквально каждый день. Это Бесс его довела. Он никак не мог ее вернуть. Они все время дрались как дикие коты. Потом он начал терять память. Это зашло так далеко, что он даже забыл имена своих коллекционеров.
- Коллекционеров?
Ее руки застыли на полусобранных картах. Она сцепила их и снова разняла.
- У него было агентство для коллекционеров.
- Он принимал клиентов с пистолетом в кармане?
- Лео всегда носил с собою большие суммы денег. Пистолет был для защиты. Я не думала, что Лео опасен, пока он не попытался застрелить дирижера. Доктор в Детройте сказал, что он безнадежен и долго не протянет. Мне пришлось увезти его из Мичигана. Я не могла допустить, чтобы моего брата упрятали под замок.
- Снова.
- Снова, черт бы вас побрал, если вы так много знаете!
- Итак, вы нанимаете двух сиделок и переезжаете в Калифорнию. Но в Калифорнии он тоже мог кого-нибудь застрелить.
Она повернулась и посмотрела мне в лицо, пытаясь разгадать мои намерения.
- Калифорния была ее идеей. Во всяком случае, я не понимаю, к чему продолжать разговор об убийствах. Я держу его под строгим присмотром. Смешно даже предположить, что Лео мог совершить это убийство.
- Однако вам, как я вижу, совсем не смешно. С тех пор, как я здесь, вы работаете как вол, пытаясь устроить ему алиби. Более того, вы подкрепляете его защиту фактом нездоровья.
- Но вы должны признать, что я полностью доказала вам, что Лео не мог совершить убийство.
- Зачем же все эти старания, если это такая смешная мысль?
Уна неуклюже подалась вперед, твердо упершись ногой в пол.
- Вы же не захотите тревожить бедного больного человека. Что будет, если вы приведете фараонов? Они навесят на него какую-нибудь мразь или, если из этого ничего не выйдет, упрячут куда-нибудь.
- Есть места и похуже, чем больница штата.
Я подчеркнул последнее слово.
- Я не могу даже думать об этом, - проговорила Уна. - Он побывал даже и там, и знаю, как с ним обращались. Он имеет право провести свои последние дни с человеком, который его любит.
Хотя она постаралась вложить в свои слова много чувства, они вышли какими-то плоскими. Я изучал ее голову, квадратную и тяжело надвисающую над воротом золотого пальто. Одна сторона ее лица была окрашена в розовый цвет падающим из окна светом, другая его часть находилась в глубокой тени и непохожа была на лицо женщины.
- Сколько лет жизни дали ему врачи?
- Не больше года. Можете справиться в клинике. Вне больницы - может быть, два.
- Значит, от сотни тысяч до трехсот.
- Что вы, черт возьми, имеете ввиду?
- У меня есть сведения, что Лео вытягивает две-три тысячи в неделю от членов одной мичиганской банды. В сумме это составляет около ста пятидесяти тысяч в год. Налоги вы вряд ли платите.
- Не понимаю, о чем вы говорите.
- О деньгах, - ответил я. - Только не убеждайте меня в том, что вы не распоряжаетесь деньгами Лео. Все равно я в это не поверю.
Она не смогла удержать довольную улыбку, как будто я искусно ей польстил.
- У меня большие расходы. Очень большие.
- Ну как же. Норка, бриллианты, вилла на побережье. Все это стоит денег.
- А расходы на лечение, - добавила она. - Вы просто не поверите.
- Как же, как же, вам нужно во что бы то ни стало продлить ему жизнь. Доход будет поступать до тех пор, пока он жив. Пока вы будете держать его под своей юбкой, он будет оставаться боссом рэкетиров и получать свой гонорар. Но если он умрет или его запрут фараоны, или новость о его состоянии достигнет Мичигана - доходам конец. Вы достаточно твердая штучка, и все же я не думаю, что вы решились бы вернуться в Мичиган и вступить в борьбу с бандой. Если бы вы могли это сделать, то вы не прибежали бы ко мне.
Уна сидела молча, чуть заметно дрожа под своим меховым пальто. Потом она взяла собранную половину колоды и швырнула ее на стол. Задетый ее рукавом стакан упал на пол и разбился.
- Сами вы до всего этого не додумались бы, - проговорила она холодным, но полным ярости голосом. - Тут приложила руку Бесс Виановская!
- Может быть, и она помогла.
- Так вот ее благодарность!
Жилка на ее виске билась как крошечное животное.
- Она была без гроша, когда Лео снова взял ее к себе прошлым летом. Мы выкупили ее из детройтской городской тюрьмы и обращались с ней как с королевой. Когда мы приехали сюда в Калифорнию, то даже позволили ей выбрать место, где поселиться. Мне следовало бы понять, что у нее были причины выбрать именно это место.
- Синглентон, - сказал я.
Эта фамилия подействовала на Уну как электрический разряд. Она вскочила на ноги и с такой яростью раздавила осколки стекла на полу, словно это было нечто ненавистное ей.
- Эта шлюха все разрушила. Где она? Где? Если вы где-то прячете ее в ожидании, когда она получит свой кусок, то передайте ей, что я не плачу доносчикам.
Уна стояла надо мной, дрожа от дикого гнева, сейчас уже совсем не женщина. Это была отвратительная мужеподобная кукла, способная чревовещать.
- Возьмите себя в руки, - сказал я. - У вас начинается мигрень. Ваши грязные деньги никому не нужны.
- Если мои деньги такие грязные, так зачем вы возле меня околачиваетесь?
- Ради правды, милочка. Вы знаете, что произошло с Синглентоном, если только это вообще кто-нибудь знает. И вы мне об этом расскажете.
