(дети уже спали), и она ему снилась.
Она села ему на колени, как часто бывало в тихие уединенные минуты. Он слышал аромат цветочных духов, которыми она душилась. Аромат наполнял его, как дыхание.
– Отлично справляешься, милый.
– Я не хочу отлично справляться. Я хочу, чтобы ты была рядом.
– Знаю, но так и есть. Я в детях. Я вот здесь. – Она положила руку ему на сердце. – Ты только живи дальше. Знаю, что сегодня тяжело, но ты переживешь, и будет завтра.
– Хочу вернуться и не пустить тебя в тот день на работу.
– Нельзя. – Она ткнулась лицом ему в шею. – Иначе тот мальчик был бы мертв. И не говори, что тебе все равно, потому что это неправда. Кто знает, кем он вырастет, какие чудесные вещи, может быть, сделает?
– Он приходил ко мне, – тихо сказал Райлан. – С родителями. Я не хотел с ними разговаривать.
– Но ведь поговорил?
– Они хотели мне сказать… просто сказать, как они мне сочувствуют и как благодарны. Мне это было все равно – я хотел, чтобы было все равно.
– Но ведь не было?
– Они получили разрешение посадить дерево у школы. Карликовую вишню, декоративную. Чтобы тебе она была видна из окна твоего класса. Хотели, чтобы я знал: они никогда тебя не забудут.
– Нам не дано знать, сколько добра может он сотворить в своей жизни. А если бы меня там не было, тот, кто вел бы в тот день мой класс, мог бы не укрыть других детей. Мы не можем этого знать, милый. Просто не можем.
– И не можем знать, что могла бы сделать со своей жизнью ты. Мы с нашими.
– Ох, Райлан… я сделала то, что сделала, и думаю, это то, что мне было предназначено сделать. Ты это знаешь. Теперь ты делаешь то, что должен делать ты. Помнишь, как мы с тобой накануне разговаривали, решали, как сказать детям про Софию?
– Мы собирались им сказать, что она должна была стать ангелом и что теперь будет смотреть за ними, за всеми, кому это нужно.
– И это было бы правильно, потому что они еще такие маленькие. Но ведь и ты так можешь думать обо мне. Потому что я всегда буду с тобой, милый мой Райлан. Буду смотреть за тобой и детками.
– Эдриен мне написала. Она сказала, что ты была ангелом.
– Вот видишь? – Она поцеловала его нежно, сладко. – Я люблю тебя, Райлан. И теперь тебе нужно уйти от своего горя. Это не значит забыть меня, уйти от памяти, забыть любовь. Пусть уйдет горе, пусть оно превратится во что-то другое. Ради меня и ради наших детей.
– Не знаю, смогу ли я.
– Я знаю, что сможешь. И знаю, что так и сделаешь.
Она снова его поцеловала – и он остался в темноте один.
Райлан встал, включил в офисе свет. Хотя уже была почти полночь, он подсел к рабочей станции.
И начал рисовать ее – свою Лорили. Сначала лицо – множество выражений лица. Счастливая, грустная, сердитая, веселая, заманчивая, удивленная.
Потом тело – анфас, профиль, три четверти. Заполнил много страниц рисовальной бумаги, потом добавил крылья.
Он ее рисовал с крыльями сложенными, расправленными, летящую на крыльях, входящую в пике. Сражающуюся крыльями.
Сперва она была в длинном белом платье, но тут же стало понятно, что это неправильно.
Крылья – да, белые, большие, красивые, даже какие-то яростные. Но весь наряд должен быть смелее, сильнее, резче этой ангельской белизны.
Он еще раз попробовал, одев ее в комбинезон, облегающие сапоги, подумал о нимбе, но отказался как от заезженного штампа. Длинные рукава свел к точке на тыльной стороне рук, сделал V-образный вырез на сапогах спереди.
Просто, сильно. Потянувшись за цветными карандашами, выбрал синий – как ее глаза.
Она умерла, спасая другого, подумал он, но безвременно. И это нарушение порядка вещей. Значит… значит, ей было дано прожить сто лет человеком, но лишь если бы она сражалась за других, спасала их, служила бы правде, охраняла невинных.
Ли. Она была бы Ли Марли: часть ее имени, сочетание имен детей – в человеческом образе, в своем альтер эго. Художница.
А когда она расправила крылья, когда ее призвали защищать, она стала Истинным Ангелом.
Он приколол эскиз к чертежной доске.
Пока дети еще не проснулись, надо набросать историю ее происхождения.
Фоном мелькнула такая мысль: он сейчас сделал то, что она просила. Отпустил частицу своего горя, преобразовал его в нечто иное.
Райлан проследил, чтобы дети оделись, разыскал сверкающие розовые кроссовки, которые дочь должна была надеть в детский сад и не могла найти. Поскольку это сожрало уйму времени, он на завтрак разогрел вафли, что было встречено приветственными возгласами.
Загрузив детей и результаты своей ночной работы в машину, он отвез их в сад и школу, а затем направился к себе на работу. И впервые за весь год – с реальной целью и с реальным интересом.
Первым делом он столкнулся с Джонасом.
– Райлан, черт побери! Ну и видок у тебя – краше в гроб кладут.
– Всю ночь работал. Есть у меня деловой разговор с тобой и с Бик.
– Она только что поднялась к себе. Слушай, мне надо поймать Кристол, чтобы написать…
– Потом.
Экономя время, он потащил Джонаса к грузовому лифту.
– Я знаю, что вчера тебе нагрубил, но ты правда столько наркоты принимаешь?
– Только кофе, но в больших количествах.
Лифт застонал и поехал вверх, а Райлан написал Бик:
«У меня в офисе, срочно!»
– Ты вряд ли даже кофе пьешь.
– Сегодня ночью пил. У меня тут кое-что есть, – он хлопнул по портфелю. – Мне надо, чтобы вы глянули и честно сказали свое мнение.
– Не вопрос. Только кофе больше не пей. У нас ведь встреча с партнерами сегодня, так, может, ты чуть вздремнешь, а мы…
– Нет, давай сейчас.
Он снова ухватил Джонаса за руку и потащил к себе в офис. Открыв портфель, достал эскизы, начал их прикалывать. Не обращая внимания на незаконченную работу на столе, стал добавлять эскизы истории происхождения, главу за главой.
– Красивая, – тихо сказал Джонас. – Это Лорили, и она красивая.
Райлан мотнул головой.
– Это Ли Марли в образе человека. Она – Истинный Ангел, защита невинных.
– Что за пожар, так вас и этак? – спросила, входя, Бик. – Я тут… а! – Она остановилась, рассматривая эскизы. – Слушай, друг, это фантастика.
– Мне надо, чтобы вы это просмотрели, чтобы прослушали сюжет. А потом сказали, пойдет это или нет. Не потому, что вы мне сочувствуете, не потому, что
