Тома так далеко, испаряются. Он подозревает, что, услышав этот голос еще раз, рискует лишиться разума. Том зажимает уши. Но это почти не заглушает страх.
Теперь уже два фонаря освещают зрительный зал – из-за кулис на сцену выходит вторая фигура. Мягкие, семенящие шаги беззвучно переносят нового актера по простыням прямо туда, где на одной ноге стоит «кабан».
Вызывая в воображении образ жуткого балеруна, выпорхнувшего из могилы, чтобы ухаживать за свиноподобным дьяволом, второй бледный призрак обладает хрупкими конечностями и телосложением старика. Но кожа у него по-мальчишески гладкая и тоже покрыта белым веществом.
Его голову тоже видоизменил кошмарный головной убор, покрытый пестрым мехом и удлиняющийся к носу. На вершине черепа расположены глаза размером с куриные яйца. Рваные уши торчат вертикально, словно настороженно. Это громадный заяц, тело которого ободрали до гладкого жира; нечто такое, что могло бы появиться только в кошмарном сне или в какой-нибудь пугающей авангардной пантомиме.
Ужасная морда зайца также обращена к каменному бесу у пруда, украшению, которое все больше напоминает святилище. И хотя второй персонаж стоит прямо, локти его упираются в безволосую грудь, так что тонкие, как тростинки, предплечья болтаются, будто у животного, поднявшегося на задние конечности. И поза настолько реалистична, что руки могут даже показаться костлявыми лапами.
Затем, словно желая продемонстрировать звериные качества своего обличия, зайцеподобное существо опускается на корточки и крадется по белым простыням к кабану. Первая фигура продолжает стоять на одной ноге и указывать на дом Тома. Когда ужасный заяц добирается до свиньи, он опускает свою длинную морду в знак уважения.
Прежде чем Том успевает отвести взгляд, заяц издает ужасный возбужденный визг. Точно ягненок под брюхом матери, он принимается водить носом по внутренней стороне бедра кабана, находит там сосец, к которому с жадностью припадает. Вскоре раздаются чавканье и глотание, пока звук кормления не становится слишком шумным.
Том садится и еще сильнее зажимает уши ладонями. Остатки своей сосредоточенности он тратит на то, чтобы удержать внутри горячее, кислое содержимое желудка. Только услышав металлический звон соседской калитки, он поднимает голову и видит опустевший сад Мутов.
Согревшись в джинсах, джемпере и рабочих ботинках, с выключенным пока фонариком в руке Том тихо и целеустремленно возвращается из дома в свой сад.
Он торопливо направляется к густой темноте лесной опушки.
Вдалеке раздаются голоса. Шепот, переходящий на повышенные тона среди безмолвных деревьев. Серия ритмичных лающих криков, которые то нарастают, то стихают.
Настороженность, переходящая в страх, заставляет Тома замешкаться у ворот.
Муты. Он слышит своих соседей. Людей, превратившихся в эти гротескные «белые» существа. Те, что видела Грейси. Они сумасшедшие. Совсем как бледные змеи, которые ждут в подлеске возможности укусить и отравить.
Подумав о спящих Грейси и Фионе, Том оборачивается на свой дом. Тоска удерживает на месте, пока он не переводит взгляд обратно, на черную как смола, шелестящую стену запретного леса.
Инстинкт велит ему больше никогда не вступать в противоборство с соседями, ни при каких обстоятельствах. Чтобы не рисковать столкнуться с их зловещим безумием. Но у Тома есть более насущная потребность: убедиться в том, что увиденное недавно – не более чем жутковатое чудачество деревенских жителей. Он знает, что не успокоится, пока не выяснит, кто же такие Муты на самом деле. Что они из себя представляют. Рядом с чем он поселил свою семью.
Не стоило спиливать их деревья.
Сожаление кажется ему свинцовым нагрудником. Тень ужасных последствий, которые он навлек на себя, на всю семью, кажется, подвергла его нервы воздействию нового вида статического напряжения. Возможность закрыть на все глаза, как мудро советовала его жена, давно упущена. Этот спор вышел далеко за рамки терпения к мелким неприятностям от соседей.
Направив луч фонарика под ноги, Том движется так скрытно, как только может. Его слух слабеньким радаром направлен в сторону далеких голосов – теперь их два, и они обращаются друг к другу, если это вообще возможно.
На грязной тропинке Том поскальзывается и катится, пригнув голову. Попытки унять учащенное, нервное дыхание только укорачивают его вздохи. Сбитый ритм сердца дезориентирует, как и гнетущая темнота. Космическая пустота теснит слабый свет фонарика, будто сами деревья излучают непроницаемую тьму, протестуя против любых попыток разбавить ее размытым лучом.
Через несколько сотен метров акры стволов, листвы и кустарников уже не так заглушают голоса. На пределе слышимости они звучат так, будто рты у говорящих набиты едой или закрыты тканью. Но по тому, что можно разобрать, он все равно узнает этих людей, несмотря на их старания говорить ниже.
Миссис Мут рычит так же часто, как и произносит слова.
– Под землей… Свиноматка…
– Благословенная сука… Земля… – отвечает Маги.
«О боже». Волосы Тома словно пришпилили к голове булавками.
Просто нелепо. «Что только не вытворяют люди. Белые существа».
Том гасит фонарик. Садится на корточки и ждет, пока глаза привыкнут к темноте.
На краю поляны он замедляется, пока не начинает медленно красться вперед. Там, согнувшись и упираясь рукой в холодную землю, он находит щель, достаточную для того, чтобы в нее могло заглянуть испуганное лицо. И его глазам открывается лесная поляна, окруженная молодыми деревцами.
Круглое пространство, мерцающее янтарным светом. Место, которое он не видел ни днем, ни в сумерках, потому что в охоте за пингвинами дочки ни разу не забирался так далеко.
«Лесной дом Грейси? Тут с ней говорила леди?»
Тусклый свет цепляется за деревья, напоминая грязные останки дня, попавшего в ловушку с наступлением ночи. Но на самом деле размытое и колеблющееся зарево – это отблески зажженных свечей и пламени на шестах вокруг обрамляющих поляну зарослей.
Травянистый холмик – творение человеческих рук. Земляной вал. Сферический, будто слепленный и разглаженный мокрыми руками гончара.
Ухоженный, поросший травой ров аккуратной лужайкой окружает холм. Подобное совершенство сразу бросается в глаза неуместностью среди путаницы лесных ветвей. За этим местом ухаживают, его охраняют, точно святыню, о роще заботятся так же старательно, как за садом Мутов. Их мания и одержимость дотянулись и сюда.
Предупреждения соседей о лесе и их антипатия к нарушителям внезапно обретают смысл. Они не хотят, чтобы это место изучали. И на то есть веская причина. Тот самый ужас, который они здесь творят.
Поляну будоражит какое-то движение. Из инфернальной тени тигриного окраса появляется миссис Мут. Обнаженная и гибкая, она движется спиной вперед. Ее походка нелепа, но до ужаса завораживает. Долгая прогулка. Мим изображает мир, обращенный вспять.
Щетинистая маска кабана по-прежнему скрывает ее голову, из кустарной пасти
