— Эй! Не смей! — закричал юрист и бросился животом на бумаги. При этом он дернул меня за собой, я упала возле лавки на колени, после чего оттолкнула его свободной рукой, раскидывая бумаги.
— Отвали!
Через полчаса мы сидели с ним на двух папках из чемоданчика. На папках попам было не так холодно. Все бумаги оказались совершенно скучными документами, договорами по поставкам медицинского сырья, доверенностями на право ведения дел, множество указанных в них фамилий ни о чем мне не говорили, запомнилась одна — Коржак, потому что эта фамилия встречалась почти в каждом документе. Она печаталась внизу, после текста и у самой печати, из чего можно было заключить, что этот самый Коржак — начальник папы-юриста и директор фирмы “Медикун”.
Мы сидели и молчали. Юрист Козлов замер, уставясь в одну точку где-то на рельсах, я запрокинула голову, почувствовав приближение приступа злости — тягучей каплей крови в носоглотке.
— Ну скажи мне, зачем надо было деньги просить зачем? — нашел виноватого в происшедшем юрист.
— Это спонтанно получилось, — честно ответила я.
— Из-за этой твоей спонтанности на меня напал бандит! А я тоже хорош!
Запросто лезу в бумажник и достаю попрошайке в электричке доллары!
— Это был не бандит. Это был милиционер в штатском.
— Почему ты так решила? — дернулся Козлов. — Он следил за мной от самого дома. Я даже знаю почему он нацепил на нас наручники.
— Почему? — поежившись от холода, юрист уставился на меня с ужасом и недоверием.
— Ко мне в квартиру ввалился один уголовник. И… выпал с балкона.
Случайно. Ко мне приставили охрану. Вы вошли со мной в контакт, значит, вы попали в поле зрения этой самой охраны. Чтобы вас задержать, бородач надел наручники.
— Бред какой-то! — пожал плечами юрист. — Если он хотел задержать меня, то сам бы ко мне пристегнулся!. Зачем тебя цеплять?
— Я не уверена, может, он еще и меня хотел задержать. Ладно. Давайте поговорим начистоту. Вы знаете, кто я?
Юрист отводит глаза и молчит.
— Ладно, вы шли за мной по перрону, вы сверились с фотографией из кармана, вы сели в тот же вагон, что и я, пробрались поближе и навалились на меня своим чемоданом. Так?
Тишина.
— Вы не в том положении, чтобы упорствовать, подняла я руку с наручниками и потрясла ею. — Или вы все мне рассказываете, или я вам устрою такое шоу!..
— Ладно, — решился юрист. — Я шел за тобой, потому что узнал недавно, что у меня была…
— Ну нет! — громко перебила я Козлова. — Если вы сейчас только намекнете, что я ваша дочь!.. — я огляделась и пригрозила:
— Я вас укушу! — и для устрашения подтащила за наручники его руку к своему лицу.
— Но что же мне делать, если я действительно хотел сказать, что ты очень похожа на девочку с фотографии!
— Понятно. А фотография у вас…
— А фотографию мне прислала незадолго до своей смерти одна женщина, с которой я был когда-то в близких отношениях! Она сообщила, что у нее от меня дочь!
Я задумалась. Эта фотография сделана в зоопарке, ходила я туда один-единственный раз в жизни. Поход в зоопарк организовал кореец в юбилей своей свадьбы с тетушкой Леони. Меня сфотографировали на фоне клетки с обезьянами — сбоку видна решетка — в летний теплый полдень через месяц после свадьбы Леонидии с моим отчимом-вдовцом. Мама к тому времени была давно мертва.
Если допустить, что этот человек действительно является моим отцом — по крайней мере, он Гена! — то нужно будет согласиться и с действием неких потусторонних сил, узнавших, что я осталась одна, и направивших от имени мамы фотографию юристу Козлову. Я вздохнула. Такое сплошь и рядом встречается в газете “Оракул”, к примеру… Но мою любимый Фрибалиус, лично засвидетельствовавший материальность души (путем взвешивания умершего перед его последним вздохом и после — по его измерениям, у того человека душа весила сто двадцать пять грамм), тем не менее довольно скептично отзывался о возможности физического воздействия этих самых улетевших душ на живых людей. Подведем итог. Второй человек в течение пяти дней после исчезновения в озере раненого корейца пытается доказать мне, что он — мой отец. Зачем? Вопрос…
— Зачем вы меня искали? — я решила получить ответ на этот вопрос немедленно.
— Ну как же, — бормочет, пряча глаза, юрист. — Ответственность, которая налагается на человека в результате открытого секса, определяет его меру порядочности…
— Порядочности, да? Открытый секс? А вы помните папочка, что этот самый секс произошел у вас шестнадцать лет назад с пятнадцатилетней девочкой?! Положа руку на уголовный кодекс, что вы думаете об этом как юрист?
— Пятнадцатилетней?.. — задумывается юрист. — Ну, я тоже был молод…
— Ерунда. Вы, надеюсь, не станете говорить, что сидели с моей мамой за одной партой?! Это очень подорвало бы ваше представление о себе как об умном юристе, потому что, судя по возрасту, вы должны были тогда оставаться на второй год по два раза в каждом классе!
— Минуточку! Я не знал, что ей было пятнадцать. Это раз. Мы познакомились, когда я уже кончил университет, это два. Но мы действительно сидели с нею за одной партой на вечерних курсах иностранных языков, это три!
Достаточно?
Черт возьми, я допускаю, что этим мужикам что-то от меня нужно и так сильно нужно, что они готовы стать папами, но почему им очень хочется при этом посидеть за одной партой с моей мамой?!
— И какой язык вы учили?
— Испанский. Мы с вашей мамой учили испанский. Я отворачиваюсь и затихаю. Я знаю, что моя мама выучила испанский, чтобы съездить в город своей мечты.
— А вы знали Гадамера Шеллинга, моего отчима? — озаряет меня.
— Нет, — без раздумий, без попытки воспроизвести про себя незнакомое — если оно действительно незнакомое — имя папа-юрист усиленно качает головой из стороны в сторону. В этот момент меня в первый раз посетила мысль, что этим папочкам нужна не я, а нечто, что они не могут найти после исчезновения корейца.
— Ну вот что. Гена Козлов! — встаю я решительно. — Вы мне врете, и это видно даже сквозь стекла очков! Я не хочу иметь с вами никаких дел и постараюсь забыть о вашем существовании, как только мы расцепимся!
— Алиса, послушай…
— А! Вы и имя мое знаете?! Дайте угадаю… Ну да, как же, мама прислала вам письмо с фотографией и подробным описанием вашей родной доченьки, так? Нет, помолчите, я сама скажу. А письмо, конечно, не сохранилось, и предъявить вы его не можете!
— Письмо пришло на юридический адрес, я действительно…
Корреспонденцию просматривает секретарша…
— Мы с вами сейчас перейдем на другую платформу по мосту и поедем в Москву. Я знаю одно место, где нам снимут наручники. Если вы попробуете по дороге дернуться или потащить меня в сторону, я подниму такой визг и крик, что вас либо сразу же разорвут как садиста-педофила сознательные граждане на улице, либо вы попадете за решетку, если граждане окажутся не слишком сознательными.
— Да я ничего…
— Вам придется отдать мне чемодан в левую руку! — перебиваю я Козлова.
— А вы потащите свою трость. Ну? Опустим рукава пониже и возьмемся за руки?
Я нащупываю своей ладонью ладонь папы-юриста, наши соединившиеся руки на всякий случай сверху еще обматываю тонким шерстяным шарфом, наручники звякают, и даже холодное прикосновение металла к уже растертым запястьям не так противно, как его влажная прохладная ладонь.
Мы потащились к мосту.
— Стойте! — остановилась я у лестницы и дернула правой рукой. Юрист споткнулся и застонал.
Вмоейголовевдругсвязались воднуцепочку юрист-документы-подписи-печати-завещание.
— Мне нужен ваш пистолет.
— Нет. Детям нельзя давать оружие. Так же говорил кореец тогда в кухне…
— Тогда сами достаньте. Вытащите обойму. Выбросьте патроны.
— Не стоит делать глупости, — заискивающе посмотрел мне в лицо Козлов.
— Высыпайте, а то закричу!
— Ладно, ладно!.. — зажав трость между ног, он вытащил оружие.
Патроны падали на рельсы со звоном.
— Теперь — все? Можем идти? Зачем это было нужно? — укоризненно интересуется юрист.
Так я тебе и сказала! За несколько дней до своего исчезновения кореец подписал брачный договор, и наверняка у него где-то было припасено еще и завещание. Цепочка у меня в голове привела к сильному подозрению, что я могу интересовать потенциальных папочек как наследница большого состояния, а что обычно делают с наследницами в криминальных романах? Вот именно!
В “Кодле” в это время суток — полдень — был один Тихоня да еще двое его подручных возились в углу захламленного ангара с мотоциклом.
Ничего не говоря, я подняла правую руку и потрясла безвольно повисшей на другом браслете рукой юриста.
— Ну и понты у тебя сегодня, — пробормотал Тихоня, роясь на полках с инструментом.
Устрашающе клацнув огромными ножницами по металлу, Тихоня сказал, что может только перекусить цепочку, но браслеты останутся.
