– Признайтесь, Маша, – кисло спросил бизнесмен Березин, – сколько вы ему дали?
– Что? – спросила Маша, широко распахнув бездонные глаза.
– Сколько вы сунули этому Ласточкину, чтобы он выпустил вас? – повторил Березин. – Мне просто любопытно.
– Но я не…
– Бросьте заливать, девочка, – еще кислее сказал Березин. – Кому вы это говорите? Сразу же признались бы, что у вас с капитаном имел место натур обмен.
– Вы что это имеете в виду? – вскинулась Маша.
Ухоженная Инна Петровна, сидевшая рядом с ней, сквозь зубы процедила более внятное объяснение.
– Вы… – покраснела Маша, – вы говорите, как владелица борделя, честное слово!
Услышав эти слова, поэт Берестов прервал свой разговор с художником Столетовым об иллюстрациях Боттичелли к «Божественной комедии» Данте и разразился громким хохотом.
– Прямо в точку, девочка моя! – прокричал он, блестя глазами. – Она и в самом деле бывшая бандерша!
Инна Петровна поджала губы. Если бы взгляды могли убивать, то поэт был бы убит уже не один раз, а примерно раз пятнадцать.
– Я не понимаю, – сердито сказал бывший жених Насти, – какого черта меня заставили сюда явиться? Могли бы успокоиться, кажется, – у меня все-таки алиби!
– А я в каком-то детективе читала, что нет такого алиби, которое нельзя было бы разрушить, – вклинилась в разговор Маша.
Жених позеленел и отвернулся к стене.
– Между прочим, уже половина одиннадцатого, – заметил журналист. – А нас просили прийти к десяти. Чего они ждут?
– Чего-нибудь, – загадочно ответил журналист Буйленко и, довольный своей шуткой, сам же засмеялся над ней во все горло.
Все эти разговоры я слышала из-за закрытой двери кабинета, но тут в окно легонько постучали. Я поспешно распахнула его и высунулась наружу. Под окном стояли двое: капитан Ласточкин и неизвестная мне симпатичная молодая женщина, вся розовая от волнения. В руках она держала клетку, в которой сидела надутая попугаиха, как две капли воды похожая на пропавшего Флинта.
– Здравствуйте, Марина Федоровна, – сказала я.
– Здравствуйте, – пролепетала она и покраснела еще сильнее. – Вот… Меня просили… Вы только… Ой!
Ласточкин меж тем ловко забрался в окно и осторожно взял клетку из рук Марины Федоровны.
– Какая красавица! – сказал он о птице, но при этом многозначительно поглядел на молодую женщину. – Это Клеопатра? Ее можно выпустить из клетки?
– Да-да, – нервно сказала Марина Федоровна. – Клеопочка совершенно ручная и вообще у нее прелестный характер. Единственное, она на дух не переносит кошек.
– Ну, это можно понять, – поспешно сказала я.
Ласточкин отворил дверцу.
– Здравствуй, Клеопатра! – сказал он и сделал умильное лицо.
Попугаиха критически поглядела на него и отвернулась.
– Я ей нравлюсь? – шепотом спросил у меня Ласточкин.
– Кошмарр! – сухо ответила попугаиха и вылетела из клетки. Она сделала круг по комнате, уронила на сейф белую кучку и, сложив крылья, села на мою руку. Весила попугаиха не меньше, чем откормленный кот, так что моя рука сразу же заныла. Птица встряхнулась, и из ее крыла вылетело маленькое перышко.
– У нее линька? – спросил Ласточкин тревожно, потому что, как вы помните, он клялся, что не позволит даже перу упасть с бесценной Клеопочки.
– Нет-нет, – залилась краской Марина Федоровна. – Я и сама не могу понять, в чем дело. Кушает она хорошо, вообще проблем у нее никаких не должно быть, но… В последнее время она и впрямь стала немножко… терять перышки.
Ласточкин кашлянул и передал ей в окно пустую клетку.
– Ладно, будем надеяться, что все пройдет как надо, – сказал он. Марина Федоровна застыла у окна, с отчаянием глядя на свою попугаиху, которая пару раз клюнула мою блузку. – Вы бы не могли отойти на пару шагов? Если подозреваемые увидят вас, у них могут возникнуть, э, сомнения.
– Хорошо-хорошо, – покорно сказала Марина Федоровна и отошла под липы, но на лице у нее при этом было выражение, как у матери, которая наблюдает, как ее единственного ребенка везут на казнь.
– Все в сборе? – спросил у меня Ласточкин, потирая руки.
– Похоже на то, – сказала я. – Паша, а что мы будем делать?
– Меня зовут Клеопатра, – неожиданно сказала попугаиха, косясь на меня круглым глазом.
– Флинт! – умильно пропел Ласточкин и сделал попытку погладить попугаиху по голове. В ответ та долбанула его клювом.
– Нет, дай лучше мне, – решительно сказала я. – Клеопочка, ты знаешь, как варят попугаевый суп?
– Кошмарр! – нервно сказала Клеопа.
– Его варят из попугаев, – объяснила я. – Так что будь умницей, хорошо?
Попугаиха в ответ проскрежетала нечто невразумительное.
– Хорошо, что Марина Федоровна тебя не слышала, – вздохнул Ласточкин. – Я встретил ее возле дороги, как мы и договаривались, и повел сюда. Шли мы всего минут пять, но за эти пять минут она успела меня затра… то есть замучить. Все говорила, какая ее Клеопочка потрясающая птица, и что она кушает, и как она спит, и что она говорит, и опять какая она изумительная. Ненормальная, честное слово. Я не удивился, когда узнал, что она живет совершенно одна и мужики ее за версту обходят, хотя должно быть с точностью до наоборот. Представь себе, двадцать четыре часа в сутки слушать про Клеопочку – так и с ума недолго съехать.
– Дай сахарку, – неожиданно попросила попугаиха.
– На ее языке это значит, ты ей нравишься, – объяснил Ласточкин. – Ну что, я вызываю Славянского, и запускаем наших подозреваемых?
– Давай-давай, – сказала я. – А то у меня рука скоро отвалится. Эта попугаиха тяжелая, как бегемот.
Клеопочка укоризненно вздохнула и сделала попытку клюнуть клавишу пишущей машинки.
– Супчик-супчик, – предостерегающе сказала я.
Ласточкин позвонил Славянскому и, когда тот постучал в дверь, отворил ее.
– Только побыстрее, – раздраженно сказал Славянский, – у меня там еще одно дело надо закончить.
– Слушаюсь, – весело сказал Ласточкин. – Прошу вас, дамы и господа, заходите!
Шипя, как стая… нет, стадо… я хотела сказать, змей, но только что сообразила, что по-русски нельзя так выразиться. Нет для змей собирательного существительного – скорее всего, потому, что они живут поодиночке, хотя фантазия и способна услужливо подсказать нам образ клубка змей, которого в природе вообще не встречается. Поэтому этот абзац должен начинаться так:
Шипя, как три сотни разъяренных змей (положительно, я расту как писатель), пятнадцать подозреваемых заползли в кабинет и с подозрением уставились на фиолетовую птицу у меня на руке. Первым опомнился поэт.
– О, да это же наш знакомый, Флинт! Как дела, дружище?
Тут Аркадий Багратионов, совершенно приличный с виду бизнесмен в отутюженном костюмчике с иголочки, сделал быстрое движение к двери. Он тут же пересилил себя и повернулся к нам, но все его лицо ходило ходуном, так что даже Маша Олейникова почуяла неладное.
– Ой, – сказала она и отодвинулась от него. И прежде чем Багратионов успел шевельнуться, Славянский крепко подхватил его за локоть.
– Только не надо резких движений, хорошо? – предупредил Ласточкин, дернув щекой. – Спасибо, все свободны. Все, кроме Аркадия Тимофеевича.
Все глаза обратились на бизнесмена. Он был смертельно бледен, капли пота катились по его лицу.
– Подождите, – умоляюще шепнул он, – подождите! Я все могу объяснить!
– Ду-ушечка! – сказала Клеопатра голосом Марины Федоровны и встряхнулась.
И в это мгновение произошло нечто непредвиденное.
В окно, которое я забыла затворить, влетел попугай.
Он был фиолетовый. Огромный. Фантастический.
Пролетев под потолком, он тяжело опустился на стол Ласточкина и сложил крылья.
– Здравствуйте, – сказал он очень вежливо. – Меня зовут Флинт.
В комнате, переполненной людьми, внезапно наступила такая тишина, что стало слышно, как жужжит вентилятор за стеной.
– Ой, – сказала Маша и завертела головой. – Что-то я не понимаю. Разве у Насти было два попугая?
Попугай сделал на столе шаг, другой. И внезапно он увидел в толпе кого-то. Человека, который был ему знаком. Человека, который…
Все перья на попугае стали дыбом. Он распустил крылья и вытянул шею. В это мгновение он больше всего походил на злобного лилового грифа.
Проследив за направлением взгляда Флинта, я увидела, что там стоят всего три человека. Иннокентий Левицкий, американский гражданин. Владимир Берестов, поэт и переводчик. И Георгий Столетов, художник.
Маленький Левицкий поколебался и осторожно сделал шаг в сторону. Но попугай не обратил на его маневр никакого внимания. Он издал какой-то пронзительный звук, похожий на трель электрического звонка.
Да, именно на трель звонка.
Глава 23. Прямой репортаж о смерти
– Здравствуйте, – светски-выдержанным голосом Насти Караваевой проговорил попугай. – Проходите, пожалуйста.
