— Университета штата Миссисипи, — пояснила она. — Столь же радикального, как и всё в этом штате.
— А с чего его туда занесло?
— Мне бы самой очень хотелось спросить его об этом. Возможно, он сообщил бы мне что-то полезное.
Подошла официантка с чашкой черного кофе для меня и стаканом воды для Деверо. Я услышал, как сидевший за моей спиной хозяин отеля хмыкнул и перевернул страницу газеты.
— Мой начальник, — сказал я, — по-прежнему отрицает возможность появления следов за пределами ограждения базы.
— Ну и на какие размышления вас это наводит? — спросила Деверо.
— Даже не знаю. Если он врет мне, то это первый такой случай за все время.
— Может быть, кто-то врет ему.
— Предаваться такому цинизму ради одного юнца?
— А как вы сами расцениваете это?
— Считаю это весьма вероятным.
— Ну и какие чувства у вас это вызывает?
— Да вы, никак, сделались психиатром?
Она улыбнулась.
— Просто интересно. Я ведь была там. Вас это злит?
— Я никогда не злюсь. Я человек очень тихий и покладистый.
— Двадцать минут назад вы выглядели злобным. Общаясь с семейством Макинни.
— Ну, это была проблема чисто технического свойства. Связанная с пространством и временем. Я не хотел опаздывать на ужин. А злости я не проявлял, можете мне поверить. По крайней мере сначала. Потом я немного расстроился. Но на моих физических действиях это не сказалось. Поймите, когда они явились вчетвером, я дал им шанс прийти более многочисленной компанией. Они добавили еще двух парней. И всё. Они явились всего лишь вшестером. О чем это говорит? Это же намеренное проявление неуважения.
— Я думаю, — возразила Деверо, — когда шестеро выходят против одного, большинство людей расценят это как проявление явного к нему уважения.
— Ну, я же предупреждал их. Я говорил, что им надо прийти более многочисленной компанией. Я старался вести честную игру, но они не слушали. Толковать с ними — все равно что говорить с Пентагоном.
— А, кстати, как дела у вас на этом фронте?
— Ничего хорошего. Так же, как и с семейством Макинни.
— Вас это беспокоит?
— Это беспокоит других.
— Так и должно быть. Армия должна измениться.
— Тогда должен измениться и Корпус морской пехоты.
Элизабет улыбнулась.
— Возможно, но очень немного. Совсем чуть-чуть. Армия — это большая и легкая мишень для нападок. Она наводит скуку, а Корпус морпехов — нет.
— Вы так думаете?
— Конечно, — подтвердила она. — Мы обаятельные. У нас шикарная униформа. А как мы маршируем сомкнутым строем!.. Мы устраиваем пышные похороны. А вы знаете, ради чего мы делаем все это? У морпехов всегда отличная репутация. У нас хорошие советчики. Наши консультанты не чета вашим. Это я хочу особо подчеркнуть. И вы находите этому подтверждение. А когда дойдет до дела, ваши потери будут большими, а наши — нет.
— У вас есть консультанты? — спросил я.
— И лоббисты, — ответила она. — А разве у вас их нет?
— Не думаю.
Я вспомнил о своем приятеле Стэне Лоури и его желании дать объявление насчет работы. Официантка принесла еду. Два больших чизбургера и две большие кучи картофеля фри. То, что я до этого заказывал на обед. Но я как-то не придал этому значения. Я был голоден, поэтому сразу стал есть. И наблюдать, как ест Деверо. В определенном смысле это было своего рода рубежом. Если ты можешь наблюдать, как другой человек ест, это кое-что значит.
Она прожевала, проглотила и сказала:
— Ну а что еще ваш начальник сказал вам?
— Что он проверяет вас.
Элизабет прекратила есть.
— Зачем это ему?
— Чтобы вооружить меня чем-либо против вас.
Она усмехнулась.
— Боюсь, что много он не накопает. Я была хорошим морпехом, хотя и в небольшом чине. Вы-то это видите? Они просто подтверждают то, что я подозреваю. Чем более отчаянно и безрассудно они действуют, тем сильнее я убеждаюсь в том, что их цель — прикрыть задницу какого-то парня из Келхэма. — Она снова принялась за еду.
— Мой начальник еще и пытал меня по поводу почтовой переписки.
— Они что, читают ваши письма?
— Почтовую открытку от брата.
— А зачем?
— Они думали, что это может им помочь.
— Ну и как, помогло?
— Ничуть. В ней ничего и не было.
— Они в отчаянии, вы согласны?
— Мой начальник принес мне свои извинения по этому поводу.
— Так это он и должен был сделать.
— Он спрашивал, не содержится ли в почтовой открытке какое-либо закодированное сообщение. Но я думаю, что на самом деле он сообщал мне что-то в закодированном виде. Буквально с самого начала шеф забил мне мозги рассуждениями о моих волосах, на что потратил минут десять. Это совершено на него не похоже, и за этим, как мне думается, что-то кроется. Он говорит мне, что сам он ни при чем. Говорит, что сам пребывает в неведении, действуя согласно приказам и делая то, что он не хочет делать.
— Как мило с его стороны вешать на вас свои проблемы… Он мог бы послать кого-то другого.
— Думаете, мог? Возможно, вся эта бодяга является от начала до конца чем-то вроде комплексного соглашения, спланированного наверху. Хотя бы в той части, когда хозяин набирает команду. Меня и Мунро. Возможно, они готовятся произвести что-то наподобие выбраковки стада, а мы проходим тест на лояльность.
— Кстати, Мунро говорил мне, что знает вас лишь понаслышке.
Я согласно кивнул.
— Мы с ним никогда не встречались.
— Знать кого-то понаслышке весьма опасно, особенно в наше время.
Я ничего не сказал.
— А если я попрошу своих старых приятелей навести справки о вас, что они мне поднесут?
— Некоторые сведения окажутся не совсем приятными, — ответил я.
— Значит, настал час расплаты, — сказала она. — Для кого-то это беспроигрышное дело. Они либо избавятся от вас, либо уничтожат. У вас есть враг. Как вы думаете, кто он?
— Не знаю, — признался я.
Какое-то время мы ели молча — и наконец доели все до конца. Чистые тарелки. Мясо, булки, сыр, картошка — все исчезло. Я чувствовал, что наелся. Деверо была вполовину меньше меня. А может, и еще меньше. Я не представлял, как она осилила все это.
— А знаете что, — произнесла она, — расскажите мне о своем брате.
— Я бы лучше поговорил о вас.
— Обо мне? Тут и рассказывать-то нечего. Картер-Кроссинг, Корпус морской пехоты, снова Картер-Кроссинг. Вот и вся история моей жизни. И ни сестер, ни братьев. А у вас их сколько?
— Всего один брат.
— Старший или младший?
— Старший, на два года. Кстати, родился он далеко, где-то в Тихом океане. Я долгое время его не видел.
— Он похож на вас?
— Мы скорее две альтернативные версии одной и той же личности. Мы похожи. Он более энергичный, чем я. Но у меня все получается лучше. Он более интеллектуальная личность. Я более развит физически. Наши родители считали его хорошим, а меня — плохим. Вот так-то.
— И чем же он зарабатывает на жизнь?
Я ненадолго замолчал, затем ответил:
— Этого я сказать не могу.
— У него секретная работа?
— Дело не в этом, — сказал я. — Но это может навести вас на мысль об одном деле здесь, которое волнует армию.
Деверо улыбнулась. В толерантности ей не откажешь.
— А как насчет пирога? — спросила она.
Мы заказали два персиковых пирога, тех самых, что я ел вечером накануне. И кофе для нас обоих, что я воспринял как добрый знак. Она не опасалась того, что ей будет не заснуть. Может быть, именно это она и задумала. Пожилая супружеская пара поднялась со своих мест и направилась в отель, пока официантка была на кухне. Они остановились возле нашего стола. Никакой беседы. Только многочисленные кивки и улыбки. Они решили проявлять вежливость. Из чисто экономических соображений. Деверо была их кормилицей и поилицей, а я — временным приятным дополнением.
Часы в моей голове пробили десять часов вечера. Принесли пироги и кофе. Я не уделил большого внимания ни тому, ни другому. Большую часть своего времени я посвятил тому, что неотрывно смотрел на третью пуговку блузки Деверо. Я заметил ее еще раньше. Это была первая пуговичка, на которую была застегнута блузка. Следовательно, первая пуговичка, которую следовало расстегнуть. Маленькая перламутровая пуговичка, серебристо-серая. Под нею было тело, ни бледное, ни темное, но живое, объемное, рельефное. Если смотреть слева направо, оно изгибалось в мою сторону, затем следующий изгиб отдалял его от меня, а затем оно снова приближалось. Оно вздымалось и опадало в такт ее дыханию.
Подошла официантка и предложила еще кофе. Возможно, впервые в жизни я отказался от него. Деверо тоже сказала «нет». Официантка положила на стол счет оборотной стороной кверху. Я слегка обалдел. Неслабо. Тогда, в 1997 году, на солдатское жалованье все еще можно было хорошо поесть. Бросив поверх чека несколько купюр, я посмотрел через стол на Деверо и спросил:
