Эти слова прозвучали сухо, почти без эмоциональной окраски, но Вика не позволила себе обмануться. Возможно, услышав о смерти дочери, женщина закричала. Но годы сделали свое дело: боль осталась, но уже другая – привычная, проросшая в самую душу. И поэтому – куда более опасная, нежели та, первичная боль.
– Мне очень жаль Лену, правда, но при чем здесь я? Вы хотите сказать, что из-за внимания к нам, пострадавшим детям, она не получила должного ухода и поэтому умерла?
– Нет. Даже это… было бы не так страшно. Нам не выдали тело. Вручили урну с прахом. Для нас это было неприемлемо! То, что они сделали с ней… Но худшее ожидало нас впереди. Мой муж хотел во что бы то ни стало узнать всю правду, и он добился своего. Через сотрудников больницы мы выяснили, что Лену использовали, чтобы спасти вас. Вас, детей богатеньких родителей!
Вика нахмурилась, пытаясь осмыслить ее слова. Как можно использовать кого-то, чтобы… И вдруг до нее дошло: как используют доноров – об этом и доктор говорил! Органы, кожа, кровь – во всем этом покалеченные в аварии маленькие пациенты остро нуждались, без этого их не спасли бы. Но Столяров все равно не мог, не имел права использовать в подобных целях чьего-то ребенка! А он это сделал! Вот, значит, по какой причине он бросил карьеру, все это не позволило ему спокойно жить дальше…
– Худшее преступление и представить себе нельзя, – тихо продолжила Галина. – Это – двойное зло… И по отношению к Лене, и по отношению к вам. Ваши души были навсегда запятнаны тем, что вас заставили жить дальше. Если Господь хотел, чтобы вы умерли, вы и должны были умереть! Искусственное продление жизни такой ценой – это очень большой грех. А вторая сторона дела… они отняли у души нашей дочери возможность упокоиться с миром! И вот уже двадцать лет она, несчастное дитя, ждет, когда же мы освободим ее!
В какой-то момент Вике показалось, что женщина просто издевается над ней. Она хоть слышит, что несет?! Но глаза Галины оставались серьезными – и даже не безумными! То, о чем она говорила, было для нее естественной частью ее реальности.
Картина постепенно прояснялась… Некоторые религиозные секты действительно не приемлют даже переливания крови, не то что пересадку органов! Свидетели Иеговы, например. Для них тело и душа очень тесно связаны. Но откуда взялась подобная семья в тогдашнем Советском Союзе?! И надо же было такому случиться, что именно их дочь стала как бы «дополнительной» жертвой той аварии… Тогда это действительно не месть – для них.
– Вы пытаетесь… вернуть части ее тела? – Из-за испытанного только что шока Вика не могла говорить нормально, ее голос прозвучал глухо и сдавленно.
– Это необходимо, чтобы отпустить ее. И мы на верном пути! – Галина кивнула на полки.
Содержимое контейнеров скрывала темная пленка. Но Вике казалось, что она видит все это – очень отчетливо.
– Но здесь… здесь слишком много… всего! Даже если ее всю на куски изрезали бы, не могло же у нее быть столько органов!
– Ты лезешь не в свое дело.
Хороший подход! Ее похитили, подвесили на веревке, собираются обескровить – и это не ее дело! Хотя… сейчас действительно не время разбираться в этой бредятине. Нужно жизнь свою спасти!
– Но я-то здесь при чем? Мне ничего не пересаживали!
– Ты потеряла много крови. Ее нужно было чем-то восполнить.
– С чего вы взяли, что мне перелили кровь вашей дочери?! Вообще-то, в большой больнице должны были иметь достаточное количество обычной донорской крови! И куда проще перелить ее из специального пакета, чем забрать у девочки, которая к тому моменту была уже мертва!
Прозвучало это слишком резко, но Вика не жалела о своих словах. Самоконтроль ее уже давал сбои: она понимала, что в любой момент могут вернуться те двое. И уж с ними договориться она не сможет! А Галина сомневается. Скрывает это, но – сомневается!
– Мы не хотим рисковать… не хотим ошибиться.
– Какой тут риск, все же очевидно! Мне перелили кровь законного донора, а вовсе не вашей дочери! А значит, убить меня вы не имеете никакого права! Думаете, Лене вашей будет лучше, если вы ее душу столькими грехами свяжете? А убийство невиновного – грех даже для вас, я более чем уверена в этом! Меня вы хотите убить не ради вашей дочери, а забавы ради!
– Это не так! Мы хотим вернуть ее кровь!
Взрослый человек, а с головой не дружит… Даже если бы Вике двадцать лет тому назад перелили именно кровь их Лены, ее бы в организме уже и не осталось совсем! Как может взрослая женщина не знать, что кровь-то обновляется?! Хотя на объективные аргументы лучше даже и не надеяться.
– Нет во мне ее крови и не было никогда! Убьете меня – и эта вина падет на нее, на ее душу! Как уже пала – за ту Викторию Вишневскую, которую вы со мной перепутали! Что, думаете, это мелочь и никто ничего не заметит? Вы уже убили невинного человека!
– Это наш грех!
– А заплатит за него на том свете ваша дочь! И не только за него! Посмотрите, во что вы превратили своего сына! Он ведь не верит во всю эту белиберду с освобождением души, он просто наслаждается своей властью!
Теперь, осознав истинную причину убийств – поступков «маньяка», Вика могла заговорить уверенно. Старик верит в «похищение» посторонними людьми души его дочери, а потому считает себя чуть ли не «избранным». Мол, если он борется за «спасение» дочери, значит, ему можно все! Галина тоже верит в страдания души своего ребенка на том свете, хотя и не настолько фанатично. А вот сынок их, шкаф двухметровый, – другое дело. Вика понятия не имела, во что он верит. Может, и вообще ни во что! Просто по глазам его видно, какое удовольствие ему все это доставляет. Сам «процесс»…
– Хотите помочь дочери – отпустите меня! – немного тише и спокойнее добавила девушка. – Это будет доброе дело. Правильное! Возможно, оно искупит то зло, которое вы причинили моей тезке. Одну жизнь погубили – одну спасете.
– Нельзя! Если я отпущу тебя, Лена никогда не обретет покой!
– Как раз и обретет! Я с ней вообще никак не связана, мне перелили донорскую кровь!
– Я ведь вижу ее… – вдруг всхлипнула Галина. – Почти каждую ночь во сне вижу! Она руки ко мне тянет… Просит, чтобы я ее защитила… А я не смогла ее защитить тогда – и не могу сейчас!
– Может, она пытается вам сказать, что вы ее новыми грехами только крепче к земле или к аду привязываете? Что вы за самосуд такой устроили?! Если бы Бог не хотел, чтобы мы выжили, мы бы и не выжили! А то, что творите вы, – это просто убийства! Остановите это, пока не поздно, отпустите меня!
– Петя меня никогда не простит…
– А при чем тут вообще Петя? Вы для него это делаете или для своей дочери? Вы же именно ее спасаете! А может, и свою душу тоже! Все будет, как я сказала, вот увидите!
Старуха крепче сжала в руке ножницы и, пошатываясь, направилась к Вике. Ее лицо ничего не выражало, глаза были пустыми. В таком состоянии она могла как горло девушке перерезать, так и веревки искромсать. Предсказать, что именно она выберет и сделает, было невозможно, и Вика просто тупо ждала… Лезвия сомкнулись на веревке. Перерезать ее оказалось не так-то просто, но женщина явно старалась. Наконец Вика почувствовала, что веревки ослабли, она опустила руки и распутала петли.
Когда со всем этим было покончено, Галина рухнула на колени и склонила голову к самому полу. На Вику она не посмотрела.
– Спасибо… вы правильно поступили!
Женщина никак не отреагировала на эти слова. Возиться с ней у Вики не было времени. Она еще в опасности! Нужно выбраться отсюда и вновь не попасться им в лапы, но – как…
Надо скорее найти выход. Никаких ориентиров у нее не было, да и света не хватало. Она направилась в ту сторону, куда ушли мужчины, и увидела лестницу, ведущую вниз. Понятно, что риск столкнуться с ними здесь возрастает, однако спуститься-то как-то надо – не из окна же прыгать!
Она медленно пошла вперед, прислушиваясь к каждому шороху. Вроде никого… Что-то долго они свою машину перегоняют, но это ей только на руку!
Вика уже практически спустилась на первый этаж, когда легкое прикосновение к ноге заставило ее вздрогнуть. Касание это было осторожным и легким, но девушка его никак не ожидала, поэтому чуть не рухнула со ступеньки. Она опустила глаза и увидела широкую трещину между лестницей и стеной. Оттуда послышался чей-то голос:
– Ты не успеешь уйти! Прячься здесь, скорее!..
* * *
Ни один из них не представлял, как следует действовать в подобной ситуации. А искать Вику совсем уж без плана было как-то страшно. Но какой план тут можно придумать? Раньше ему маньяков приходилось видеть только в кино, к реальной встрече с ними он никогда не стремился.
«Он – как охотничья собака, – вдруг вспомнил Марк. – Так, кажется, его назвали… Хорошо, ну а как же можно справиться с охотничьей собакой? Да никак: либо пристрелить ее, либо запереть!»
Не слишком-то простые варианты, особенно первый. Дело даже не в том, что у них нет оружия. Сама мысль о том, что придется убить человека, пусть даже и законченного психа, буквально обжигала холодом. Но это сравнение с собакой оказалось в одном отношении и полезным: оно предупреждает их, что противник не будет сомневаться или медлить. Увидев врага, собака нападает – мгновенно. Им следует ожидать того же.
