— Где это?
— На юге Франции.
— О, куда вас занесло.
— Не поможете дотащить до лифта? — спросила я у молодого мужчины. — Не бесплатно, конечно.
— Нет вопросов! Вы сестрички, да? Ради таких красавиц я бы и забесплатно подсуетился.
— Серьёзно? — не поверила я. — Хорошо, уговорили.
Сестрички! Ну и льстец!
Расточая улыбки мне и дочке, бойкий парень в мгновение ока дотаранил наш багаж до дверей лифта. Я всё же протянула ему купюру. Он изловчился и задержал мою руку.
— Лучше бы телефончик, а?
— Хотите, чтобы я подарила вам свой айфон? — засмеялась я и выдернула руку из его цепких пальцев.
Двери лифта закрылись, я мысленно сделала себе комплимент: проведя сутки в пути, взмыленная и уставшая, умудрилась-таки привлечь внимание тридцатилетнего мужчины.
Мы выгрузили чемоданы из лифта.
— Мама, что это?! — изумилась Натка.
Мы застыли на месте, словно поражённые молнией. Дверь нашей квартиры… Это была не наша дверь!
— Что происходит, мама? — взмолилась Натка. — Почему кто-то поменял нашу дверь?
— Полный бред, — я приблизилась и нажала кнопку звонка.
Никто не ответил. Внутри было тихо, никаких признаков жизни… Я позвонила ещё раз, и ещё, а потом в ярости пнула дверь ногой и беззвучно выматерилась.
Вход в нашу любимую, удобную квартиру был забаррикадирован куском холодного металла.
— Давай спросим у соседей, что всё это значит, — предложил ребёнок.
Но так как я особо дружеских отношений с соседями не поддерживала, консультироваться у них по поводу идиотской ситуации с дверью мне не хотелось.
— Доченька, соберись в кучку, — попросила я. — Мама во всём разберётся, но чуть позже. Всех урою, всех, кто посмел нам устроить этот праздник! А сейчас поедем в однокомнатную на Комсомольском проспекте.
Это был запасной аэродром, квартира, купленная, чтобы вложить деньги.
— Господи, неужели опять все чемоданы тащить?
— Сейчас вызову такси.
— У меня дежавю. Такси только что было.
Мы мечтали лишь об одном — сгрузить барахло в прихожей, принять наконец-то душ и упасть на любую горизонтальную поверхность…
— Подождите, — попросила я таксиста. Теперь это был не тридцатилетний шустрый мужчина, а седовласый дяденька с красным лицом. — Я должна кое-что уточнить. Не двигайтесь с места.
— Вы куда? — испугался водитель. — У вас что, денег нет?
— Что вы так волнуетесь, я оставляю вам в залог ребёнка и две тонны французских тряпок.
— Мне нужно всего лишь триста рублей.
— Вы их получите буквально через две минуты.
Я взлетела наверх на лифте и убедилась, что с этой квартирой всё в порядке — она не экспроприирована неизвестным захватчиком. Достала из сумки ключи, открыла дверь…
— Натуся, всё хорошо. Выгружайся из машины.
* * *
Разместив чуть живого ребёнка в пыльной квартире (пусть не такой комфортной и с минимальном набором мебели, но всё-таки нашей), приняв в конце концов душ, переодевшись, я отправилась в офис. Интуиция подсказывала, что именно там получу ответы на все вопросы. Заблокированные карточки, исчезнувший джип, наглухо задраенная квартира, а также умершие телефоны Татьяны, бухгалтера, менеджеров, — всё это звенья одной цепи…
Скоро я получу ответ на все вопросы.
Надеюсь, меня не хватит инфаркт!
Офис, где уже многие годы располагалась штаб-квартира «Современных медтехнологий», встретил разгромом и чудовищным беспорядком: мебель сдвинута, повсюду валяются бумаги, по углам стоят коробки. Похоже на массовое переселение народов.
Незнакомые люди сновали по кабинетам. Я вглядывалась в их лица, наблюдала за суматошной беготнёй и постепенно теряла связь с реальностью: всё это походило на дурной сон.
Сейчас я проснусь!
— Что вы здесь делаете? Это мой офис! — схватила я за локоть какого-то загорелого парня в серых брюках и блестящей розовой рубашке.
— Ваш?
— Компания «Современные медтехнологии»!
— А-а… Это… Нет, не знаю. Мы — рекламное агентство. Посмотрите в Интернете их адрес.
— Чей?
— Этих ваших… медтехнологий! Наверное, они переехали, раз мы вселяемся в их офис. Красивое платье, — рекламщик бесцеремонно ощупал меня взглядом и ринулся прочь.
Вдруг из-за угла выскочила… Вика! Моя преданная секретарша. Никогда раньше я не радовалась её появлению столь сильно.
— Вика! Что здесь происходит?!
Девушка резко затормозила, пошла юзом, едва не снесла шкаф. Она захлопала ресницами и уставилась на меня так, словно я возникла из преисподней.
— Елена Владимировна?! Вы?!
— Я! Что случилось? Ничего не понимаю. Где все? Где Татьяна Николаевна? Почему наш офис оккупировало рекламное агентство?
Вика издала возглас крайнего удивления, затем поперхнулась и закашлялась.
— Елена Владимировна, вы же нас продали!
— Что?
— Вы нас продали!
— Кому? — помертвела я.
— Савве!
Нет, только не это…
— Мы все в недоумении… Вы столько лет сражались с Саввой, а тут преподнесли ему фирму на блюдечке! Татьяна Николаевна объяснила, что у вас глубокая душевная травма из-за расставания с любимым человеком. Вы решили отойти от дел и перебраться во Францию. Дочку забрали с собой, Натка будет там учиться. Недвижимость присматриваете, риелтор у вас французский… как же она сказала… а, Жан-Поль! А фирму велели продать.
— Вот значит как, — прерывающимся голосом пробормотала я, прижав руки к груди. Мне хотелось удержать сердце, оно с треском колотило изнутри по рёбрам, словно пыталось выскочить наружу. — Татьяна продала фирму…
А также она избавилась от имущества, записанного на компанию, то есть от моей шикарной квартиры и недавно купленного внедорожника!
Ну и стерва!
— Вы сами это поручили Татьяне Николаевне, прислали из Франции юридические бумаги. Она их показывала…
Да, прислала…
Дёргала Жан-Поля: найдите мне нотариуса, найдите! Очень нужно оформить доверенность на имя Татьяны. Чтобы эта подлая тварь смогла беспрепятственно распоряжаться моим имуществом! А ведь Жан-Поль пытался меня остановить! Почему я его не послушалась?
— А сама Татьяна сейчас где? — глухо проскрежетала я.
— Так она тоже уехала! — сообщила Вика. — В Канаду, к родителям. Она же давно собиралась. Сказала, что ей смысла нет надрываться. Если вы фирму бросили, то ей она и подавно не нужна. И сбагрила компанию Савве Роосу. Честно говоря, мы все были в шоке. Не могли поверить. Ведь ещё в начале июня вы сами звонили из Франции, давали указания, руководили. А потом вдруг резко перестали отвечать. Уж мы вам названивали! Хотели услышать объяснение от вас лично… Но вы не брали трубку. Мы сделали вывод, что да, душевная травма, горе, депрессия… Ой, Елена Владимировна, так вы вернулись?
— Да, вернулась, — сквозь зубы выдавила я.
— Передумали?
— Да.
— Не понравилось, наверное, во Франции, да? Скучища? Но как же теперь… — расстроилась Вика. — Что делать-то? Фирма продана… Эх! А сами вы как, Елена Владимировна? Вышли из депрессии?
— Вышла. Можно сказать — галопом выбежала.
— Ой, вот и отлично! Хоть одна хорошая новость.
Да ничего хорошего!
Теперь мне всё стало ясно. И если я так долго оставалась в неведении — то только потому, что из нас двоих тупой курицей являлась именно я, а не Татьяна.
А вот она — умная.
Только она могла написать записку, попавшую в Наткины руки. У Татьяны масса образцов моего почерка — подделала сама или кого-нибудь попросила. К тому же эта гадюка знает, как я разговариваю с дочерью, как к ней обращаюсь. Интонация письма была выдержана идеально.
Вот почему у Натки не возникло сомнений в подлинности бумажки, полученной от Этьена…
Итак, меня обвела вокруг пальца бестолковая мямля. Я привлекла её к делам только из жалости… Сама трудилась не покладая рук, преумножала её богатство, приписывала нолики к её банковскому счёту — ведь Татьяне принадлежит половина компании.
Поправка: теперь Татьяне принадлежит всё!
Как же ловко она меня провела!
* * *
Я вышла на улицу, постояла на крыльце офиса, размышляя. Наступал тихий летний вечер, нежный и струящийся, как парное молоко. Но мне не хватало воздуха, я задыхалась. Ярость не давала дышать, сдавливала горло тугим кольцом. А сердце словно заковали в тесный панцирь, и оно судорожно и беспорядочно трепыхалось в железном застенке. Каждый его удар сопровождался неприятным хрипом в груди…
Спокойно, спокойно! Не хватало ещё отбросить коньки прямо на крыльце бывшего офиса! Да, я понесла чудовищное поражение. Меня не только пустили по миру, но и морально растоптали. Я лишилась любимого детища, всецело занимавшего мои мысли последние семнадцать лет. Плодами моего каторжного труда теперь будет пользоваться Савва Роос, давний враг, человек, глубоко презираемый мною.
