Подъезд соседнего дома был закрыт на примитивный кодовый замок.
Женя подошла к двери и сбоку посветила на клавиатуру замка экраном своего мобильного телефона. При боковом освещении стало видно, что три кнопки вытерты сильнее, чем все остальные.
Женя нажала разом на эти три кнопки – замок негромко щелкнул и открылся.
Женя спрятала телефон в карман куртки, предварительно отключив звук, чтобы громкий сигнал телефона не выдал ее в самый неподходящий момент.
Войдя в подъезд, девушка поднялась на пятый этаж.
Вот то самое окно.
На широком подоконнике стояла консервная банка, полная окурков – видимо, кто-то из жильцов, кому не позволяют курить в квартире, устроил здесь курилку.
Окно удалось открыть без особого труда.
Женя вскочила на подоконник, а оттуда перебралась на крышу дворца.
В ночной тишине ей показалось, что железная кровля гремит под ее ногами на весь район. Стараясь ступать как можно тише, Женя подошла к часовой башне.
К счастью, в этой башне имелось несколько круглых окошек, и одно из них было открыто настежь.
Женя пролезла в это окно.
Белые ночи еще не наступили, но весной в Питере и обычные ночи довольно светлые. Женя внимательно огляделась по сторонам.
Внутри башни располагался часовой механизм.
С размеренным стуком и скрежетом поворачивались какие-то колесики и шестеренки. Но где здесь может находиться тайник?
Женя обошла башню изнутри, но не нашла ничего похожего на скважину, в которую можно было бы вставить ее ключ.
В середине механизма имелась скважина, но она была чересчур велика – должно быть, ею пользовались, когда заводили механизм часов. Но Женин ключ к ней никак не подходил…
Но Женя не собиралась сдаваться. Раз уж она добралась до этой башни – она доведет начатое до конца!
Женя вспомнила, что у большинства часов в музее скважины для завода находились на циферблате. Может быть, здесь, на циферблате этих огромных часов, находится скважина для заветного ключа?
Женя снова выбралась на крышу, прошла вдоль башни до самого края крыши. Отсюда открывался прекрасный вид на ночной канал. И если упасть отсюда – не соберешь костей.
Женя наклонилась над краем крыши.
Голова у нее закружилась от высоты, но она увидела, что вдоль башни, под самым циферблатом, проходит узкий карниз.
Преодолевая страх высоты, Женя ступила на этот карниз и осторожно пошла по нему. Она старалась не смотреть вниз и вглядывалась в огромный циферблат. Совсем рядом с ней внезапно скакнула минутная стрелка, передвинувшись на одно деление. Женя дернулась от неожиданности и едва не сорвалась с карниза.
Отдышавшись, она продолжала двигаться вперед.
И вдруг, примерно на середине карниза, увидела на циферблате странный рисунок.
Синее лицо с красными глазами и высунутым языком.
Лицо богини Кали.
Снизу, с тротуара, этот рисунок не был виден.
Но теперь Женя не сомневалась, что пришла туда, куда нужно.
Приглядевшись, она увидела, что во рту богини было круглое отверстие, похожее на замочную скважину. Женя осторожно достала из кармана ключ и вставила его в скважину.
Он идеально подошел по размеру.
Женя повернула ключ – и рот богини широко открылся.
Женя опасливо засунула руку в рот кровожадной богини – а вдруг откусит?
Но ничего страшного не произошло.
Женя вытащила из тайника замшевый потертый мешочек. Дрожащими руками развязала туго затянутый шнурок и обомлела. В руках у нее оказалось ожерелье.
Ожерелье из нескольких десятков сверкающих драгоценных камней.
Приглядевшись к ним, девушка поняла, что каждый камень представляет собой маленький, тщательно отполированный человеческий череп с крошечными рубинами, вставленными на месте глаз.
И тут рядом с Женей раздался свистящий, похожий на змеиное шипение голос:
– Молодец, ты сделала это для меня. Теперь отдай мне священное ожерелье.
Черная машина с полицейской мигалкой ехала по ночному городу.
На переднем сиденье рядом с водителем сидел мрачный плечистый оперативник, на заднем – еще один полицейский, и рядом с ним – смуглый черноволосый мужчина с обгорелым лицом, с седой прядью, напоминающей след от сабельного удара. На руках у него были защелкнуты браслеты наручников.
Водитель покосился в зеркало заднего вида и встретил взгляд янтарно-желтых глаз.
– Ты чего глядишь? – проворчал шофер недовольно. – Ты чего смотришь?
– Не отвлекайся, Антипов! – одернул его оперативник. – На дорогу смотри!
– А чего он смотрит? – повторил водитель.
– Глаза есть – вот и смотрит! Смотреть у нас никому не запрещается. И ты смотри, только вперед!
– Да смотрю я, смотрю! Только он как-то нехорошо смотрит! У меня от его глаз мурашки по коже!
– Не думал, Антипов, что ты такой чувствительный! Ты ведь мент, а не старшеклассница!
– Сейчас некоторые старшеклассницы попадаются покруче ментов! – подал голос полицейский с заднего сиденья.
Водитель снова взглянул в зеркало – и опять наткнулся на взгляд янтарно-желтых глаз. Этот взгляд притягивал его, засасывал, как зыбучие пески.
В глубине желтых глаз вспыхнули багровые искры, словно отсветы далекого пожара.
Водитель не мог отвести взгляд от зеркала, не видел ничего, кроме багровых искр в янтарно-желтых глазах…
– Антипов, ты чего?! – выкрикнул оперативник. – Ты куда смотришь?!
Из-за угла вылетел голубой пикап.
Антипов не увидел его, он не мог отвести взгляд от глаз арестованного.
Водитель пикапа попытался избежать столкновения – но было уже поздно.
Раздался грохот удара, скрежет металла, звон бьющегося стекла…
Через несколько секунд наступила тишина.
Полицейская машина лежала на боку, все ее пассажиры были без сознания.
Впрочем, не все.
Смуглый мужчина с обгорелым лицом выбрался из-под бесчувственного тела оперативника, достал у него из кармана ключ от наручников и, ловко вывернув пальцы, открыл замок.
Освободившимися наручниками он пристегнул своего недавнего конвоира к дверной ручке машины, поднялся на ноги и, немного хромая, пошел прочь.
Остановившись в квартале от места столкновения, он повернул голову и потянул носом, словно к чему-то принюхиваясь.
На обожженном лице проступило что-то вроде улыбки.
– Я иду! – проговорил он, обращаясь к кому-то невидимому. – Я иду, Великая Черная Мать!
* * *
Капитан Шерстоухов с трудом выплывал из сна. Он хотел спать – долго, с удобством вытянувшись на кровати. И чтобы ничего не мешало, никто не шумел над ухом, не включал телевизор, не хлопал дверью, и собака чтобы не ставила ничьи ботинки на подушку, и кошка не лезла под одеяло, и жена не включала фен, и теща не распевала дурным голосом: «Лаванда, горная лаванда!»
В свое время у Шерстоухова все это было – и жена, и кошка, и собака, и даже теща. И все они ужасно ему надоели.
Точнее, понял он это только тогда, когда они все исчезли. Вернее, не они исчезли, а он. И опять-таки, исчез не в буквальном смысле, а просто жена сказала, чтобы он убирался из ее жизни и никогда больше там не появлялся. И Шерстоухов ушел. А она осталась. С кошкой, собакой и тещей. Детей у них не было. Может, и к лучшему, подумал тогда Шерстоухов.
И опять-таки, собаки тогда уже не было. Собственно, с собаки все и началось. Или, точнее будет сказать, собакой все и закончилось.
Эта сука (в прямом смысле) пристала к жене у метро, когда та возвращалась с работы. Она так ласково смотрела, так трогательно прижималась, так деликатно съела пирожок с мясом, который жена купила ей тут же у метро. Жена прониклась и растрогалась до слез и привела собаку домой.
Шерстоухов своим полицейским нутром сразу почуял, что собака – страшная прохиндейка. И авантюристка, такая вотрется в доверие, поживет у одних хозяев, потом сбежит и приблудится к следующим. Люди доверчивы и жалостливы, а собака – хорошая артистка. Но доказать что-либо ни жене, ни теще Шерстоухов даже не пытался. Была у него надежда на кошку. Кошка была жуткая зараза, хватала Шерстоухова за босые ноги, линяла на его лучший костюм и пару раз нагадила в его тапочки, но сейчас могла пригодиться.
Новую приживалку кошка встретила в штыки. Она распушилась, увеличившись в размерах раза в четыре, выгнула спину верблюдом и шипела, как масло на сковородке, когда у тещи подгорали котлеты. Однако хитрая собаченция нашла подход и к кошке. Признала ее первенство во всем, уступала еду и вообще была тише воды ниже травы, так что надежды Шерстоухова не оправдались.
Так и пошло. Жена отдавала все время воспитанию собаки, называла ее ласковыми именами и едва ли не пускала в постель, а Шерстоухов стал чаще задерживаться на работе, чтобы не видеть этого безобразия. Теща тоже привязалась к собаке и пела теперь вместо «Лаванды» по утрам про собаку, которая бывает кусачей только от жизни собачей. Кошка держалась индифферентно.
Наступила весна, и четвероногой прохиндейкой снова овладела охота к перемене мест. И в один солнечный весенний день на прогулке эта тварь просто выскочила из ошейника и целеустремленно пустилась прочь. Не оглядываясь на хозяйку, которую, кстати, она хозяйкой и не считала.
