— Куда сломя голову несешься? Хитростью надо, понял? Шаршнову теперь все равно, кого на тот свет отправить.
— Что мне делать?
— Сперва остудись. Ищи его вдоль железной дороги. У него другой дороги нет. Объясни ему, что тебя милиция ищет. Просись с ним в бега. А там найди возможность нам сообщить — хоть с Камчатки. Понял?
— Я буду ходить вдоль насыпи, за вокзалом.
…От деревни Вершигородцев вырулил на пригорок, к редкому кустарнику: через него пролегала проселочная дорога. Три километра, а там большак. По раннему утру безлюдно вокруг. Опытный сотрудник уголовного розыска привык действовать смело и решительно. Он на приличной скорости отъехал от села. Еще слышалось где-то кудахтанье кур, а дорогу уже с двух сторон стали теснить кусты орешника и мелкого ельника. Из травы, точно первомайские флажки над колоннами демонстрантов, выглядывали кумачовые, синие, желтые, голубые цветы.
Едва мотоцикл тряхнуло на ухабине, Шаршнов приподнялся. Вершигородцев вцепился в руль, чтобы не опрокинуться. И в эту же секунду понял, что проиграл. Шаршнов рывком достал из-за голенища своего сапога финку и ударил ею в спину капитана. Затем сделал толчок в бок офицеру, и Вершигородцев полетел с сиденья. На лету сотрудник милиции выхватил из бокового кармана пиджака пистолет. Раздался один, второй выстрел. Шаршнов, помышлявший добить капитана на земле, прыгнул из люльки на место Вершигородцева, слился с мотоциклом, до упора повернул ручку газа. Мощный «Урал» рванулся вперед, оставляя за собой облако пыли. Старший оперуполномоченный потерял цель. А в следующую минуту дорога, деревья поплыли перед глазами. Он терял сознание. Очнулся — вокруг незнакомые люди. Кто-то рассказывает: «Слышу: бах, бах, выстрелы!» Подъехала машина. «Живой? Осторожно берите, сюда его, в кузов, на солому…» Капитана спешно повезли в больницу, внесли в палату.
Потеряв много крови, он никак не мог справиться с ознобом. Сухие губы твердили одно слово: «Зябко». Его укрывали одеялами, но он по-прежнему не мог согреться.
В больнице Вершигородцева начало бросать в жар. Он стал бредить. У постели чуть-чуть посидел генерал. Затем он уступил место Елене Тимофеевне. Она плакала.
Врач пригласил Евстигнеева и Парамонова к себе в кабинет. И озабоченно сказал, сочувствуя собеседникам:
— Мне самому не по себе. Я преотлично знаю Павла Ивановича. Как-то пацаны сложный аппарат через окно из комнаты больницы утащили. Нашел капитан огольцов. Трудяга-человек, каких мало…
— Спасибо за добрые слова, доктор. — Голоса у подполковника и генерала дрожали. Фронтовики ведь, а как разволновались.
А доктор продолжал:
— Ранение у Вершигородцева тяжелое. Опасное. Удар прошел в миллиметре от легкого. Много потеряно крови. Несколько часов не приходил в сознание. Сейчас ему чуть лучше. Волевой он человек. Одно слово, как и вы, фронтовик. Таких лечить и врачам нетрудно. Поставим на ноги капитана, не беспокойтесь. Через денек-второй можно будет с ним и поговорить.
Тут же в коридоре, около палаты, где лежал в забытьи Павел Иванович, дежурил и Георгий Кириллов. Он, как и все сотрудники райотдела, очень волновался за состояние здоровья капитана Вершигородцева, своего любимого наставника. Сержант продекламировал сам себе четвертое четверостишие сочиненного им стихотворения:
За то, что отважный и строгий ты воин,
Тебе наш глубокий сердечный поклон.
Всегда будь заветов великих достоин,
От всех отведи и беду и урон.
А на словах сержант решил сказать капитану, что, сочиняя эти стихи, он видел перед собой безупречную службу Павла Ивановича, он, Вершигородцев, пример для подражания всем милиционерам.
Милиция действовала. В поиски преступника включилось областное управление внутренних дел. Все вокзалы, дороги, аэропорты были взяты под наблюдение. Выполнял поручение генерала Евстигнеева и Коровин. Хрустели у него под ногами стебли бурьяна, ветки кустарника. Евгений выбился из сил. Надвигалась ночь. И никаких результатов. Он несколько раз пытался припомнить подробности разговора с Шаршновым. Теперь он не сомневался, что его собутыльник в буфете вокзала и Шаршнов — одно и то же лицо. Вконец измучившись, он сел на траву у маленького шалаша: видно, кто-то из детворы соорудил. И тут Евгений вспомнил, что в буфете Шаршнов говорил ему: «Если надо будет укрыться от милиции, приходи за мост, к копнам сена. В одной из них мой шалаш. За мостом и поезда тише идут. Можно уехать на товарняке».
Коровин вскочил. Он торопливо зашагал по шпалам железнодорожного моста. Внизу бурлила река. Евгений оглянулся. Поселок — как на ладони. Неровные улицы, переулки и десятки электрических лампочек на столбах. Вокзал весь в огнях. Сон, который только что морил Евгения, как рукой сняло. Еще сотня шагов — и поляна с копнами. Дальше темные пятна опушки леса.
Коровин спустился с откоса. Шуршала под ногами галька. И тут от одного из стогов отделился человек, огромный, как глыба. Это он, Женькин собутыльник, Шаршнов. Бандит признал Коровина.
— Откуда взялся, суслик?
— Надо мотать. Милиция на пятки наступает. Убийство мне клеют.
— Напрасно не приклеют. Видно, после нашей выпивки в мокрое дело влип. Теперь, парень, мотай отсюда. Я тебе не пара. Впрочем, я тоже втюрился. Рву когти.
— На товарняк? Здесь вспрыгнем на подножку вагона?
— Большая скорость. Придется у вокзала садиться. — Шаршнов привалился плечом к одинокой ели. Деревце согнулось от тяжести. Страшно вдруг стало Коровину. Он пошатнулся.
— Ты что? Земля не держит?
— Оступился.
— Ладно. Через мост не пойдем. На лодке.
Шаршнов и Коровин спустились к реке. Нашли припасенную Шаршновым в кустах лодку.
— Садись за весла, — прохрипел Шаршнов. От него разило самогоном.
«Пьяный, скотина», — подумал Коровин и налег на весла. Шаршнов с медвежьей силой оттолкнулся от берега.
— Твоего благотворителя, да и моего тоже, Пашку Вершигородцева, секанул по брюху. Блаженный. Верную дорогу все для нашего брата ищет. Преподнес ты ему тоже пилюлю. Воспитатель! Куда прешь! — зашипел Шаршнов. — Там топь, бери правее, к камню.
Оба вылезли на противоположном берегу. Прошли густые заросли. Осмотрелись. Рука бандита коснулась Коровина. Нервное ее напряжение передалось Евгению. Он вдруг засомневался: не хватит, пожалуй, сил задержать. От этой мысли даже вспотел. Громко билось сердце.
— Ложись, — приказал Шаршнов, указывая место поближе к пыхтевшему локомотиву товарняка. — Вот-вот пойдет. Сбегай на вокзал, купи папирос. Жратвы тоже. Голодный, как волк, понял? На червонец. Своих-то, видно, нет.
— Боюсь, — медленно произнес Коровин.
Понравилось это Шаршнову. «Не терпится улизнуть».
— Не бойся. Держись вдоль состава. Прямо выйдешь к вечернему ларьку. Ступай, разомнись. Здесь буду ждать. Поспеши. Этим товарняком уедем. Слышишь, стучат молотки по колесам. Готовят к отправке.
Коровин встал и беспечной походкой обошел товарный состав. Подождал, пока мимо пронесся скорый поезд, и вышел на перрон. Предупредил, кого следовало, купил папирос и бутербродов и тем же путем вернулся к товарняку. Локомотив медленно тронул состав. Коровин сел в тамбур первого вагона и посмотрел туда, где остался Шаршнов. Ни души. Коровин уже решил спрыгнуть с подножки вагона, но тут заметил бандита. Он крупными прыжками догонял вагон, в тамбуре которого ехал Коровин. Евгений подал руку, Шаршнов ухватился за нее одной рукой, второй сжал скобу. И влетел в тамбур. А затем от сильного удара в спину проскочил его и вылетел в противоположную дверь. Ухнул плашмя на железнодорожный гравий и заревел, как раненый зверь. Коровин обхватил его руками и придавил к земле. На помощь бежал постовой милиционер.
— Сыроват, суслик, — простонал Шаршнов и успел подмять под себя Коровина. Но в эту минуту бандит почувствовал у своего горла кольцо чьей-то сильной руки. Шаршнов захрипел и выпустил Евгения. Помогая милиционеру, Коровин обхватил голову бандита руками, зажал рот и нос. Задыхаясь, Шаршнов вскинул правую руку вверх. Но милиционер, молодой и ловкий, сразу же схватил ее и через плечо стал выгибать до тех пор, пока бандит не запросил пощады. Щелкнули наручники.
— Гаденыш, — ядовито прошипел Шаршнов. Налитые кровью глаза его уперлись в тяжело дышавшего Коровина.
— Это, подонок, тебе за Вершигородцева, за сторожа Леонтьева и за себя, — вырвалось у Коровина. — Пуговицу обрезал.
— Жаль, что кишки не выпорол, — желчно сплюнул Шаршнов.
Коровин из дежурки вокзальной милиции позвонил по телефону в районную больницу.
— Сестричка, как Вершигородцев Павел Иванович?
— А вы кто ему будете? — спросила дежурная медсестра.
— Сын я ему, сын.
— Температура тридцать шесть и восемь, дело пошло к лучшему. Не волнуйтесь. Через каждые пять минут то родственники, то товарищи звонят. Неделька — и он будет, как новенький.
