– Ишь оно как! Ты у него вот что спроси: чего же он тогда его своему Бонапарте не передал?
Адъютант перевел. Некоторое время полковник молчал, собираясь с силами. В какой-то момент атаману показалось, что он не заговорит вовсе, но нет, невзирая на рану, заговорил с прежним пылом.
– И что он там лопочет? Не разобрать!
– Говорит, что армия погибла, корсиканец не достоин той награды, которую когда-то носили ацтекские императоры.
– Пес с ним! Пускай покажет, интересно глянуть на заморское диво.
Полковник понимающе кивнул, распахнул ворот шинели и показал свою тощую шею с золотой цепочкой, на которой в платиновом обрамлении висел крупный изумруд. Отцепив цепочку, он протянул амулет атаману.
Матвею Платову, человеку военному, весьма далекому от ювелирных изысков, сразу стало понятно, что он видит нечто ошеломительное. Во всяком случае, прежде столь огромных изумрудов встречать ему не доводилось. Изумруды украшали его многочисленные ордена, золотую саблю «За храбрость». Но были они крохотными капельками, а этот камень был едва ли не величиной в половину грецкого ореха. Видно, этот предводитель ацтеков прилично разбирался в драгоценностях, если украшал себя такими камнями.
Несмотря на сумрак, изумруд собирал на широких полированных гранях небесный свет, полыхавший зеленым огнем.
– Признаться, я никогда такого не видывал, – произнес Платов, все более дивясь. – Как бы не обжечься. – Он взял в ладони амулет и, к своему немалому удивлению, почувствовал теплоту камня.
– Странно… – Улыбнувшись своим мыслям, произнес: – Будет чем государя порадовать. – Затем сунул изумруд в карман. – Везите француза в лазарет. Заморозите ненароком!
* * *
На следующий день генерал Платов получил от государя депешу спешным порядком прибыть в Санкт-Петербург. Расположение войска Донского он покинул вечером, убедившись, что воинство расквартировано и накормлено. Путь до столицы занял у Платова четыре дня.
Об истинной причине интереса императора к своей персоне Матвей Иванович не знал, но отчего-то был уверен, что дело приятственное во всех отношениях и, возможно, связано с поощрением.
Император Александр Первый принял заслуженного боевого генерала в Екатерининском дворце, в своем любимом парадном кабинете. Оформленный в стиле ампир, его интерьер выглядел необычайно простым – облицованный светло-розовым искусственным мрамором, он в то же время содержал в себе эффектное архитектурное решение, где даже вход в кабинет был оформлен в виде экседры-лоджии. Монументальность и сдержанный лаконизм смягчала живопись на стенах.
На секунду растерявшись среди великолепия, Матвей Платов даже не сразу увидел, как из-за стола с расставленными на белой скатерти фаянсовыми приборами поднялся Александр Первый.
Генерал-лейтенанту Платову вспомнилось о том, что императора во дворце называли Загадочный Сфинкс. И он сейчас осознал, насколько прозвище было близко к истине. Высокий, стройный, с невероятно располагающей внешностью, с белокурыми волосами и крупными голубыми глазами, он невольно притягивал к себе взгляды присутствующих. За его напускной меланхолией как будто бы пряталась какая-то тайна, разгадать которую было не дано.
Сейчас, находясь в великолепии императорского кабинета, Матвей Иванович невольно ощутил разницу между прежним Александром, которого знавал по военным походам – импульсивного, эмоционального, невероятно впечатлительного, готового играть на мировой арене ведущую роль, – с нынешним, усталым и предельно сдержанным. Этих двух разных людей объединяла лишь легкая располагающая улыбка.
– Как вам Петербург? – поинтересовался император.
– Замечательно. Погода великолепная.
Александр Павлович едва заметно кивнул. Платов вспомнил о том, что Наполеон называл государя «невероятно талантливым актером». По поводу лицедейства можно и поспорить, но Александр Первый имел обыкновение от эмоционального состояния переходить к полнейшей меланхолии. Во всяком случае, подобное перевоплощение под силу только самым великим комедиантам. Кто знает, может быть, Наполеон был по-своему в чем-то и прав.
– Да. Безусловно. Еще утром был ветер, а сегодня как-то успокоилось… Вы отдохнули?
– Да. У меня было время переодеться и передохнуть после дороги.
– Прекрасно, – оживленно продолжил Александр Павлович, подведя черту под светскими условностями. – Вы знаете, зачем я вас вызвал?
– Не имею чести знать, ваше величество.
– Дорогой Матвей Иванович, вы прекрасно проявили себя в этой кампании…
– Она еще не закончилась, ваше величество, – сдержанно напомнил Платов.
– Разумеется! И она не закончится до тех самых пор, пока ваши казаки не войдут в Париж и не напоят своих коней из Сены.
Сказанное не походило на шутку.
– Надеюсь, что так оно и случится.
– Но я не люблю откладывать награждение героев. Они должны получать немедленно то, что заслужили по праву. Вы сами и ваши казаки в этом походе проявили невероятную доблесть. Особенно знаменателен ваш подвиг под Вильно. Донское войско отрезало путь к отступлению французской армии и разгромило корпуса маршалов Даву и Нея. Ваша доблесть выше всяких похвал!
– Рад стараться, ваше величество! Я всего лишь солдат вашего величества и делал то, что было должно.
– Похвальная скромность. Возможно, что иной на вашем месте не сделал бы и половины того, что удалось вам. Я хотел у вас спросить, как складываются ваши отношения с фельдмаршалом Кутузовым? Мне известно, что вы его избегаете.
– Наши отношения и в самом деле прохладные, ваше величество. Но рабочие.
– И когда же произошли ваши разногласия, позвольте полюбопытствовать?
– Это случилось после того, как Михаил Илларионович настоял на том, чтобы войска оставили Москву. Я был категорически против этого решения. Я предлагал дать бой французам на подступах к Москве.
– Но время показало, что Михаил Илларионович был прав.
– Позвольте возразить вам, ваше величество. Я так не думаю и сейчас. Москву разграбили и сожгли, погибло много горожан… Да и каково это – оставлять Белокаменную? Э-эх!
– Экий вы упрямец! Ну да ладно. Собственно, я вызвал вас в Петербург совершенно для другого разговора. За вашу беспримерную доблесть и за боевые заслуги с сегодняшнего дня я вас жалую титулом графа. Так что поздравляю вас… ваше сиятельство!
– Рад стараться, ваше величество! – распрямил спину атаман Платов.
– Сегодня вечером состоится, так сказать, официальная часть награждения, где в вашу честь будет организовано торжество. Так что готовьтесь принимать поздравления. Ну, а сейчас давайте посидим с вами по-домашнему. Вы жалуете крендели? – совсем запросто поинтересовался император.
– Ежели они, конечно, с маком…
– С маком, милейший граф. С маком… Прошу вас к столу.
– Ваше величество, позвольте вам сделать подарок, так сказать, ответный.
– Подарок? – удивленно протянул император. Выглядел он слегка обескураженным. Что же можно подарить человеку, владеющему целой империей. – Что за подарок?
– Один драгоценный камушек. Изумруд.
Император весело рассмеялся:
– А вы хитрец, ваше сиятельство! Я вам жалую титул графа, а вы мне в ответ всего лишь камушек. – И, заметив, как генерал-лейтенант нахмурился, быстро продолжил: – Ну-ну, полноте, я же пошутил! Показывайте, что у вас там за камушек, я просто сгораю от любопытства.
Генерал-лейтенант вытащил из кармана коробочку, обшитую красным бархатом, и щелкнул крышкой. Взору императора предстал огромный ограненный изумруд. Александр Павлович, повидавший на своем веку множество самых выдающихся украшений, не сумел сдержать вздоха восхищения. Камень был совершенен. Обычно столь крупные изумруды имеют существенный изъян, как правило, они мутноваты, содержат различную цветовую гамму, а этот обладал невероятной прозрачностью, будто был создан из зеленых морских глубин.
Император был славен своим часто меняющимся настроением: порой беспричинное веселье менялось на глубокую подавленность. Через меланхолию, неожиданно накрывшую его, проступил задорной улыбкой свет.
– Откуда же у вас такая красота, Матвей Иванович? Признавайтесь! Уж не с ордена ли самого Бонапарта?
– Пленный полковник передал. Француз.
– Француз? – удивленно протянул государь.
– Да, ваше величество. Он был ранен, мои казаки отправили его в лазарет, вот он в качестве благодарности и передал мне этот изумруд.
– Этот полковник выжил? – спросил Александр Павлович, продолжая изучать камень.
– Я справлялся о нем, ваше величество. Мне сказали, что с ним все в порядке. Он пошел на поправку. Француз сказал мне, что этот изумруд принадлежал когда-то ацтекскому императору.
– Ах, вот оно что! – подивился государь. – Можно только представить, через сколько рук прошел этот камень, и, надо полагать, что держали его не самые последние люди… Ваш подарок великолепен, Матвей Иванович.
