значит, сейчас лучше все рассказать.
— Пустите. Я не убегу. И все расскажу. — Виктор пришел в себя от шока, его голос стал ровным. Я разжала руку, мальчик потер горло, повернулся ко мне:
— Деньги не отдам, хоть убивайте. Я уже матери врача подыскал, обещали, что ходить сможет. Завтра за операцию платить.
— Хорошо. Мне не нужны деньги. Где мальчик?
Витька аккуратно сложил пачки в мешок, тщательно запрятал под матрас и только тогда заговорил:
— Это все она начала, Женевьева. Я ходил к ней на занятия на скрипку, она восхищалась, говорила, у меня впереди великое будущее. Я как на крыльях летел на эти уроки, даже когда авария с мамой случилась. Все равно ходил, только там можно было отключиться, передохнуть. Это как в пустыне найти воду, пить ее, такую вкусную и холодную. Мы же соседи с ней, жили на втором этаже, а она на первом. Потом, когда у нас квартиру отняли, она помогала. Еду нам приносила. Но все пришлось продать, скрипку тоже. Времени не было у меня больше ни на что, только на работу. Четыре рта дома, все есть хотят и ждут меня каждый вечер.
Мальчик замолчал, в свете редких звезд мне было видно его взгляд — взрослый пронзительный взгляд на детском лице. Воронов был невысокий, но с широкими плечами, и если бы не мягкие черты лица, по-детски еще округлые, то ему можно было дать лет двадцать. Он достал сигареты и закурил, вытащил из-под матраса тетрадный листок, сложенный вчетверо; в голосе его зазвенел лед:
— Женевьева мне денег дала, за мой голос. Дала бумажку вот эту, сказала, это роль для прослушивания. Что она договорилась о пробах на радио, озвучивать спектакли и все такое, обещала, что мне заплатят. Записала на диктофон, как я говорю. Знала, что я не откажусь, что мне деньги нужны. Я потом ее во дворе дождался, она только лапками своими махнула, что не получилось мне роль выбить.
А я ей не поверил насчет роли и спектакля. Я в таких местах бывал, где никто никому не верит. И я никому не верю, даже ей. Точно дело нечистое было, почитайте — на бумажке угрозы всякие написаны и про деньги речь шла. Я забрался к Женевьеве на балкон и подслушал, как она звонит и включает запись. Сразу понял, что она не просто так это все затеяла.
Ну я в квартиру залез, пока она на кухне была, и все номера списал оттуда. Потом сам позвонил и потребовал денег. А вы согласились, привезли просто так этот миллион. Даже не думал, что так все легко будет. Я деньги не отдам, серьезно говорю, убить меня придется, чтобы забрать их.
Но меня интересовали не деньги:
— А телефон у одноклассницы украл? У Кати Ларионовой?
— Взаймы взял, мне нужно было. Если бы у Женевьевы украл, она заподозрила бы.
— Ты знаешь, где Адам Бланк?
— Не знаю я, где ваш пацан. Вот матерью клянусь, не знаю.
— А за что сейчас с Женевьевы деньги требовал?
— За молчание. Хороший понт дороже денег. Я давно понял, что она воду мутит. Звонки эти поддельные с моим голосом и угрозами. Куда-то ездит с баулами огромными.
— Так это ты следил за нами на вокзале?
— Я. Давно за ней наблюдаю, она два раза в неделю с огромной сумкой набитой куда-то ездит на электричке, а обратно пустая. Дачи у нее нет, руки после травмы нельзя напрягать. Вот решил — напугаю, вдруг тоже денег на пустом месте отвалит. Как с вами.
— А вчера, почему вчера за деньгами не пришел? В гараже сто тысяч тебе приготовили.
— Да не знаю я никаких гаражей, — взвился Витька. — Вы мне лишнего не навешаете. Я миллион взял и училку хотел еще развести за то, что мой голос использовала. Гараж уже не мои дела, кто там вас еще на деньги крутит.
В голове у меня созрела идея, но мне нужен был Скворцов с его безумными схемами. Я заглянула мальчику в глаза:
— Послушай меня, Витя, я знаю, что ты никому не веришь. Но я сейчас с тобой разговариваю, как со взрослым. Давай так договоримся, завтра всю эту историю тебе надо будет рассказать одному очень важному человеку. Деньги у тебя забирать не будут, вреда тебе и твоей семье не причинят. Если встретишься с ним, не сбежишь, то, может быть, он сможет помочь твоей матери. Он врач, главный врач лучшей клиники в городе, и еще он отец мальчика, которого мы ищем. А ты с этим точно связан, поможешь нам понять как — и он поможет тебе.
Витька уверенно кивнул:
— Я здесь буду ждать. Машке скажу, чтобы пропустила тебя. Я все расскажу.
По лестнице я спускалась уже не таясь, прошла по дорожке из деревяшек и аккуратно закрыла за собой калитку.
Возвращалась я той же тайной дорожкой, что привела к дому Вороновых. Возле мусорки ждал Скворцов, судя по его ошалелым глазам, все это время он бегал вокруг дома в поисках пропавшей Охотниковой.
— Ты чего… совсем! Ты вообще понимаешь… совсем, да? — задыхался от возмущения Максим.
— Совсем, Максим, совсем. Мы с тобой со всем сейчас разберемся. Прыгай в машину, поедем к тебе пить кофе и рисовать кружочки-крестики твои.
Рассказ о моем приключении Скворцова взбудоражил, он всю дорогу шлепал себя по колену от радости и ухал, как филин. В холостяцкой квартире, пока закипал чайник, Максим принес кипу белых листов и азартно вывел карандашом первый ровный кружок.
Как только часы показали 8 утра, я набрала номер Полякова. И через полчаса мой «фольк» ехал по узким неасфальтированным дорогам района, где жила семья Вороновых. Витька сдержал слово — хмурая сестрица открыла мне калитку и свистнула, с чердака показалась всклокоченная после сна голова мальчишки.
Уже в 12 дня на веранде в прованском стиле в загородном доме Полякова собрались все заинтересованные лица. Елена Генриховна прибыла на своем автомобиле, Витьку Воронова и следователя Скворцова привезла я. Юрий Васильевич в зеленом мягком костюме пил кофе, сидя в глубоком плетеном кресле. Витька старался скрыть интерес, искоса разглядывая диковинные цветочные арки, фонарики, развешанные вдоль перил, потом уверенно плюхнулся на скамейку, обложенную нежно-фиолетовыми тугими подушками. Елена Генриховна настороженно замерла на высоком стуле с ажурной разноцветной накидкой. А мы со Скворцовым расположились на другой оттоманке с подушками, напротив Витьки. Юрий Васильевич проявил себя как радушный хозяин, вышколенная горничная подала всем по чашке свежего кофе, заставила стол изысканными белоснежными приборами с добавками для
