Твердость, самоуверенность, основательность в сочетании с нежностью, на какую только способен нежнейший из слонов, и с довольно-таки развитым умом и отзывчивым сердцем, умеющим слышать, — таковы были черты будущего мужа Татьяны.
Конечно, никакого не могло быть у него чеченского синдрома; он отслужил надлежащий срок в военно-воздушных войсках — в роте обслуживания, но, имея двадцать восемь лет от роду, он опоздал воевать и в Афганистане. А Татьяне стукнуло тридцать три. Но разница в пять лет совершенно не затронула его внимания. Таня, правда, несколько задумалась в первое время — но благодаря полноте он выглядел много старше своего возраста, а чуть позже, когда влюбленные соединяют свои судьбы, никого уже не волнует ни возраст и никакие побочные факты и фактики. Единственно, что выдавало — но это и очень нравилось ей — его по- младенчески розовая тонкая кожа на лице. Как ни странно может показаться, любовь у этих двух во многом разных людей воспламенилась обоюдная и неподдельная.
К Аннушке, будущей теще, возможно по контрасту с собственными родителями, с которыми все обстояло неблагополучно, ему пришлось самому становиться на ноги, — Владимир испытывал сыновнее чувство и обожание, едва ли не большее, чем к Тане. Семейные, родительские узы, материнская самоотверженность, надежная, безусловная, — именно все то, как оно грезилось ему, покорило его буквально с первых минут знакомства. Обильные еврейские обеды и ужины, разнообразие кухни, чистота, заботливость, щедрость — подобного должно было ожидать и от Тани — докончили очарование.
Трижды в неделю Володя посещал секцию тяжелой атлетики. «Работаю с железом», вскользь, не без гордости объявил он Татьяне. Там он водил дружбу с бывшими десантниками, компания образовалась немалая и с разветвленными связями.
Соревнования и всевозможные чемпионаты они игнорировали — жали штангу исключительно для собственного удовольствия и развития.
Быть может, оттуда возник его треп о чеченском синдроме: десантники, многие из которых ныне подвизались в роли охранников, телохранителей, перевозчиков ценных грузов, — действительно побывали в Чечне. Штанга помогала им излечиться от дрянных воспоминаний, прошлых и настоящих.
— Вовочка, приезжай скорей, — позвонила ему Таня на работу. — Маму арестовали, посадили в тюрьму!.. В тюрьму!.. милиция ее взяла!..
— Как это милиция? За что? где?..
— Дома!.. У нее дома!.. Там живут люди — и теперь ее квартира не ее квартира!..
— Ни черта не понимаю. Я сейчас отпрошусь, приеду.
Аннушка вышла днем из дома, прогулялась по магазинам, заглянула в банк, чтобы проверить, не поступили ли деньги из фирмы недвижимости — контрсчет на перечисление ей показали в фирме две недели назад. Давно пора было им прийти.
Денег не было.
Рэкетиры донимали ее и Таню.
Она в испорченном настроении отправилась домой. Поднялась на лифте и, когда вставила ключ в замочную скважину, почувствовала, как екнуло в груди и остановилось сердце — ключ не входил до конца, там что-то мешало, как будто бы она со своим ключом ткнулась в чужую дверь.
Но это была дверь ее дома!
— Вам кого? — спросил незнакомый голос из-за двери.
Странный вопрос, дикий вопрос. У Аннушки перехватило дыхание, она не могла и не знала, что сказать в ответ.
— Откройте… кто вы? — произнесла она.
Человек приоткрыл, не снимая цепочки, и повторил свой странный вопрос:
— Вам кого?.. Вероятно, вы ошиблись.
Это оказалась пожилая, приземистая женщина, одетая в пестрый халат, в комнатных шлепках, пристально вглядывалась в Аннушку сквозь подозрительный прищур.
— Я… я… — Аннушка с трудом могла подобрать слова, — живу я здесь.
— Как, то есть, живете?.. Вы ошиблись. — И женщина в халате хотела захлопнуть дверь.
— Погодите!.. — воскликнула Аннушка. — Там мои вещи!.. Документы!.. Я час назад вышла на улицу!..
— Вот и идите. Подальше от нас. — Щелкнула словами. И дверь захлопнулась.
Аннушка решила, что сейчас упадет на холодную площадку, сердце разорвется, и она умрет.
Она заплакала, растерянная, ничего не понимая. Сколько так продолжалось, она не помнила.
Позвонила в дверь соседям. Никто не отозвался.
Перешла через площадку, позвонила в другую квартиру.
Открыл четырнадцатилетний мальчик, хмурый и недовольный — видно, его оторвали от дела.
— Витя… Мама дома?
— Нет. На работе.
— Пусти меня по телефону позвонить. Я не могу к себе попасть, бандиты меня грабят… Нужно быстрее… Да, да, быстрее вызвать милицию!..
— Идите вон… звоните.
Она поспешно набрала ноль-два. Но потом передумала, память восстановила нужные цифры, и она позвонила менеджеру, который в фирме вел ее дело по продаже квартиры.
— Станислав Алексеевич, — взволнованно начала, но ее прервали.
— Здесь нет таких. — И повесили трубку.
Справившись с шоком, она еще раз набрала нужные цифры:
— Это фирма недвижимости?
— Да!
— Попросите Станислава Алексеевича.
— Не работает!
— С кем я могу говорить?.. У меня контракт с вами…
— Какой адрес? — Аннушка назвала. — Ждите!
Возникло устрашающее ощущение оборотня. В первый раз с нею так разговаривали, резко и грубо.
Ждать пришлось долго. Она сидела на табуретке в коридоре чужой квартиры и вытирала слезы.
— Алло… алло, — повторяла она. Наконец, в трубке другим голосом спросили:
— Вы продали свою квартиру?
— Да… но…
— Выписка с места жительства оформлена?
— Но…
— Никаких но! — строго произнес голос: все это были молодые голоса, тянущиеся представиться старшими и солидными. — Я вам дам добрый совет. У вас есть дочь. Вы — живая, вы — целая. Радуйтесь и поезжайте к дочери!.. Простим невольные обиды!
— Как это то есть… извините… Алло, алло!.. Не вешайте трубку!.. Я вызову милицию! Там, дома, мои вещи!
— Если вы будете вести себя разумно, вещи свои получите. Доставим вам. Без обмана.
— Мои документы… моя обстановка… мой дом… — зарыдала Аннушка.
— Ну, станьте наконец разумной, — после паузы произнес голос, в котором волей-неволей пробивалась его щенячья сущность. — У вас нет выбора.
— Милиция…
— Не делайте глупостей. Вас и возьмут за вторжение. Все документы против вас.
— Есть записи…
— Нет записей! Мы — фирма, могучая организация. Все схвачено.
— Боже мой!..
— Да. Боже — это хорошо. — Произнес слегка насмешливо. Аннушка проговорила еле слышным шепотом:
— Деньги за квартиру…
— Забудьте! Последний раз с вами разговариваем. Последний!.. Будете разумная — получите вещи. Нет — ничего не получите. Права начнете качать — ну что ж, сейчас вы живая и целая… Мы не знакомы!..
Он подышал многозначительно в трубку и повесил.
Аннушка сидела какое-то время без движений.
Появился подросток, посмотрел на нее хмуро.
— Витя… извини… у меня несчастье… Я сейчас вызову милицию, будь что будет!.. Можно тебя попросить? Запиши телефон моей дочери и вечером, когда мама придет… пусть ей позвонит… Я не знаю… что будет…
Приехали два здоровенных лба в форме, взяли ее под руки — она не сопротивлялась, только плакала, не могла остановиться, не видела почти ничего от слез — посадили в милицейский «мерседес» и увезли.
— Первым делом, — сказал Володя, — надо узнать, где она, и вытащить ее. Квартира — потом. Раззванивать в доме не будем. Шум поднимать — запрещено: всё тихо. Завтра я буду говорить с шефом.
— К Станиславу Алексеевичу?..
— Нет никакого Станислава Алексеевича!.. — Володя внимательно смотрел перед собой на скользкую, мерзлую дорогу. — Для вас он Станислав Алексеевич, для других Сидор Иванович или еще как-нибудь… Потом… он задвигается на задний план — и кричи до неба.
— Как так могло получиться?
— Элементарно. Бортанули. Надо было меня предупредить — я же не знал… Сейчас главное вытащить Анну Израилевну, дознаться, у кого она. Взаправду в милиции?
— Как это, Вова?
— А вот так это!.. Ч-черт!.. Лапушка, не паникуй, все нормально. Сейчас все узнаем.
— Часто у вас так… бортанули?..
— Бортают?.. Случается.
— Тоже участвуешь в таких бортаниях?
— Что ты… — не моргнув, отозвался Володя. — Меня не допустят. Я тихо-мирно… сижу на компьютере…
— Деньги пропали. Теперь меня убьют.
— Лапа… только через мой труп. Поживем еще… Есть ребята… Ясно, дружба дружбой — но задаром не отобьешься… Платить надо. Ладно, придумаем. — Остановив машину у светофора, он повернулся к Тане и заглянул вопросительно ей в лицо. — Что, ты никогда в своем концерне ничем не занималась?.. ни разу ни у кого не аферничали?
— Нет. Почему ты спрашиваешь?
— Дай поцелую… Я тебе верю… И ты мне верь. Но знай, лапушка, честно на Багамы или на сафари в Африку не ударишься.
