– Не очень, – буркнул я. – Что вы собираетесь с нами делать?
– О, теперь мы стали пай-мальчиком! Мы наивно спрашиваем, что же с нами сделают эти нехорошие пираты. Угадайте сами, Кэлверт, и мне почему-то кажется, что вы не ошибетесь. Но прежде чем ваша догадка подтвердится, я хотел бы знать, каким образом вы вычислили этот тайник?
– Я не отвечаю бандитам и убийцам.
– Браво, Кэлверт! – умилился Лаворский. – Какая сила духа! В таком случае мы разместим первую пулю в ступне адмирала, вторую – в его лодыжке, третью – в бедре, четвертую...
– Достаточно, – прервал я этот анатомический разбор. – Двое наших людей были с передатчиком на «Нантесвилле».
– Ну, это мы и сами знаем. Меня интересует, как вы попали в этот док.
– Благодаря кораблю геологов из Оксфорда. Он стоял на якоре в маленькой естественной затоке, вокруг не было ни скал, ни рифов, и все же он был сильно поврежден. Невозможно, чтобы такая пробоина появилась случайно. Кто-то очень не хотел, чтобы оксфордские бородачи, выйдя из затоки и оказавшись рядом со «Входом в гробницу», увидели нечто их глазам не предназначавшееся. Этот ваш ход был очень грубым.
– Я знал, что он это заметит, – посерьезнел Лаворский, повернувшись в сторону Стикса. – Я не советовал делать это. Что еще, Кэлверт?
– Сэмюэл Мак-Горн. Вы похитили его жену, а следовало увезти обоих. Разлучать их было слишком бесчеловечно. Ну, и Сьюзан Кирксайд. Вам не следовало позволять ей бродить по окрестностям замка в таком виде. Я никогда не видел молодую, богатую, пышущую здоровьем девушку с такими глубокими тенями вокруг глаз. Конечно, брат, жених, скорбь... но не до такой же степени... Ну и, наконец, борозда, оставленная хвостом самолета, который ваши люди спустили в пропасть. Вам следовало стереть этот след. Я заметил его с вертолета и сделал соответствующие выводы.
– Это все?
Я кивнул. Лаворский победоносно глянул на Стикса.
– Да, вы оказались правы, – раздраженно ответил Стикс. Очевидно, между ним и Лаворским существовал какой-то давний спор. – Здесь обошлось без предательства. Я рад этому не меньше, чем вы... Начнем с Кэлверта?
Я подумал, что все произойдет легко и быстро: минимум эмоций, максимум эффекта, высокий профессионализм. Так оно впоследствии и получилось. Но вначале...
– Еще два вопроса, – сказал я с решимостью отчаяния. – Перед смертью я хочу кое-что узнать. Для меня это важно даже сейчас. Как профессионалы вы должны понять меня.
– Хорошо, у вас есть две минуты. Мы спешим.
– Где сэр Антони Ставракис? Почему его нет здесь?
– Он в замке, наверху. В последнее время они с лордом Кирксайдом стали просто невменяемы. Их сторожит Чарнли. Если вы хотите спросить про «Шангри-Ла», то яхта стоит на якоре у маленькой западной пристани и вполне готова к отплытию.
– Спасибо. Второй вопрос. Подтвердите или опровергните мои догадки. Вы, Лаворский, вместе с Долльманном придумали всю комбинацию, Чарнли поставлял вам сведения из страховых компаний, а все вместе вы несете ответственность за похищение и затопление кораблей, из трюмов которых вы затем извлекали грузы. Вы также несете ответственность за смерть наших людей.
– Вернее, не несем ответственности, Кэлверт. Хотя вы довольно связно изложили факты. А факты, – тут Лаворский еще раз громко хихикнул, – как известно, упрямая вещь. Мы неплохо потрудились, не правда ли, Джон?
– Не устраивайте спектакль, – фыркнул Долльманн со злостью. – Мы напрасно тратим время. Кончайте их.
Я повернулся к Шарлотте. Она все еще целилась в меня из пистолета.
– Я должен умереть, – сказал я ей голосом героя-любовника из индийского фильма. – Вы вынесли мне смертный приговор. Так будьте же и палачом...
Я взял ее правую руку, притянул к себе так, что ствол уперся в мое тело на уровне груди, и опустил плечи.
– Я готов. Стреляй, Шарлотта...
Почему я никогда не пытался дебютировать на драматической сцене? Все глаза были обращены ко мне, вернее, к моей спине, поскольку я, нарушив законы классического жанра, отвернулся от зрителей. И все же в этот момент я безраздельно властвовал над залом.
Дед Артур, мой постоянный партнер по труппе, сделав шаг вперед, с чувством воскликнул:
– Вы с ума сошли, Кэлверт! Она же убьет вас! Она же – одна из них...
Темные глаза актрисы – не подберу другого сравнения – остановились. Это были глаза женщины, которая в одну минуту теряла все самое дорогое в своей жизни, а может, и саму жизнь. Ее палец на спусковом крючке дрогнул, ладонь постепенно расслабилась, пистолет выпал с громким стуком, который стократно отозвался эхом в самых дальних уголках грота. Я бережно взял даму за левую руку.
– Ну что ж, – обратился я к залу с финальной репликой, – мадам Ставракис не справилась с порученным ей ответственным заданием. Придется кому-нибудь другому...
Мои слова заглушил крик боли, который вырвался у Шарлотты, ударившейся ногами о высокий порог рубки, куда я неожиданно и довольно грубо втолкнул ее. Но заботиться об эстетике сценического движения уже не было возможности – спектакль подошел к концу. Хатчисон был в буквальном смысле слова «на подхвате»: он подхватил Шарлотту и втащил ее внутрь. В следующую секунду я бросился за ними со скоростью регбиста, выскальзывающего из двенадцати цепляющихся за него рук в двух метрах от заветных ворот. Это был абсолютный мировой рекорд скорости на ультракоротких дистанциях... Но дед Артур оказался быстрее. Он юркнул в рубку с проворностью ящерицы, спасающейся от сачка юного зоолога. Все-таки инстинкт самосохранения – великая вещь, особенно когда вот-вот начнут стрелять по мишеням, а в качестве мишени на этот раз выступаете именно вы.
И вдруг торжественно, стократно усиленный акустикой грота, как будто сам Бог гор решил вмешаться в наш спор, прозвучал голос:
– Остановитесь! Не стреляйте! Иначе вы погибнете! Посмотрите по сторонам!
Поднявшись на колени, я выглянул в иллюминатор, потом вышел на палубу и наклонился за своим автоматом. Наверное, это был самый глупый и смешной жест за всю мою глупую и смешную жизнь, поскольку если чего-то в этот момент в гроте было с избытком, так это именно автоматов. Их было двенадцать. Их держали двенадцать пар рук, самых надежных, самых сильных и самых уверенных в своей правоте и непобедимости рук, которые только можно себе представить. Двенадцать молодых десантников, двенадцать отличных парней стояли полукругом в глубине дока. Они были спокойны и решительны. Их сапоги, черно-серые костюмы и шерстяные береты были аккуратны и подогнаны как для парада. Это и был парад. Парад мужества и торжества справедливости.
– Руки вверх! Бросить оружие! – приказал один из десантников, с виду ничем не отличавшийся от остальных.
«Ну вот и все», – подумал я с облегчением.
– Не делайте глупостей! Бросьте оружие и не двигайтесь! – гремели не терпящие возражений приказы. – Мои люди открывают огонь при малейшей провокации, а стреляют они слишком хорошо, чтобы ранить или калечить.
Я не восприимчив к гипнозу. Но этот голос загипнотизировал меня. Пиратов, судя по всему, тоже: оружие с грохотом падало на палубу.
– Руки за голову!
Все выполнили приказ, кроме двоих – меня и Лаворского.
Но эти ребята были тренированы разносторонне. Ни единого слова, ни единого жеста, только ближайший к Лаворскому автоматчик неслышно приблизился и сделал почти незаметное движение прикладом. Когда Лаворский поднялся, его лицо было в крови, и мне показалось, что я вижу дыру в том месте, где раньше были зубы. Но он не вытирал кровь. Руки были заняты, поскольку теперь Лаворский держал их за головой.
– Мистер Кэлверт? – уточнил главный десантник, открыто глядя мне в глаза. Я давно не встречал такого уверенного и то же время такого доброго взгляда.
– Да, это я.
– Лейтенант Рейли. Морской десант.
– Замок?
– Полностью в наших руках.
– "Шангри-Ла"?
– Также.
– Узники?
– Двое моих людей отправились освободить их.
– Сколько часовых вы там держите? – спросил я Стикса.
Капитан презрительно сплюнул на палубу. Человек, который только что позаботился о Лаворском, шевельнул прикладом.
– Там двое, – поспешно ответил Стикс.
– Достаточно ли двоих ваших людей, лейтенант? – спросил я.
– Я надеюсь, часовые будут не настолько глупы, чтобы оказывать сопротивление, мистер Кэлверт.
В этот момент со стороны подземелья донесся звук короткой автоматной очереди. Рейли пожал плечами:
– Ну что ж, значит, они уже никогда не поумнеют. Робинсон, прошу вас, пойдите туда и займитесь дверью. Сержант Эванс, расположите этих людей, – он кивнул в сторону застывших от ужаса пиратов, – в шахматном порядке: первая шеренга сидит, вторая стоит.
Эванс расставил пиратов у стены. Теперь, уже не рискуя попасть под перекрестный огонь, мы вышли на пристань. Я провел ритуал представления деда Артура лейтенанту Рейли. Если бы кроме стойки «смирно» существовала еще и «очень смирно», то поза, какую принял лейтенант, наверное, именовалась бы «чрезвычайно смирно». Впрочем, при этом он совсем не выглядел смиренным агнцем.