за раем и адом.
Найду на закате дня.
И миг твой последний ты тщетно пощады
Будешь просить у меня.
– О господи, какой-то больной мудак. Это надо копам отдать.
– Я к ним уже ходила – когда получила первый. Мне было семнадцать, мой первый сольный дивиди только месяц как вышел. Первая записка пришла в феврале. Они всегда приходили в феврале, как какие-то извращенные валентинки.
Она аккуратно положила записку обратно в конверт, конверт в сумку.
– Образовался некоторый стереотип, стандартная процедура. Я снимаю копию. Оригинал идет в ФБР. Мне выделяют агента – уже третьего с тех пор, как оно началось. Я снимаю копию для детектива в Нью-Йорке – там было первое письмо, и дело пока не закрыто. Снимаю копию для местной полиции, копию для Гарри, копию для себя.
– Значит, ни отпечатков, ни ДНК на обороте марки, никаких следов, потому что никогда не было продолжения.
– Именно так.
– Сейчас не февраль.
– Они приходили раз в год, пока я сюда не переехала. Первый блог с адресом в Трэвелерз-Крик я начала два года назад в мае и вскоре получила такую записку. На следующий год была одна в феврале, одна в июле. А в этом году вот уже четвертая.
– Мания усиливается.
– Вот так они и говорят. Но пока это всего лишь стихи.
– Преследование есть преследование. – Райлан оглядел парк, красивые деревья и дорожки. – Эмоциональное насилие есть эмоциональное насилие. Самое логичное допущение – что этот человек живет в разъездах.
– Скорее всего, это самый очевидный вариант, – сказала она, вдруг поняв, что ей становится спокойнее от разговора с ним. – Дешевый стандартный конверт, простая белая бумага, черные – всегда черные – чернила. Шариковая ручка – все, что нам дает анализ. Всегда печатными буквами, не компьютер, не машинка.
– Писать ручкой, от руки, это более личное. Более интимное.
Она посмотрела серьезно.
– Это говорил психолог-криминалист, привлеченный к расследованию. Почему ты так решил?
Он пожал плечами:
– Я в основном пишу сценарии на компьютере, но контуры, надписи, прорисовка, колорирование – от руки, потому что…
– Более личное.
– И ты никого не знаешь, о ком можно подумать, что таит такую вражду и так одержим? Тебя спрашивал об этом каждый коп, и ты об этом сама сто раз думала. Значит, нет.
Она снова подумала, что от разговора с ним чувствует себя увереннее.
– Я едва ли знала кого бы то ни было, когда это началось. Я была в новой школе, только-только закорешилась с Тишей, Гектором и Лореном.
– Но люди тебя знали из тех видео, что ты делала с матерью, потом из тех, что ты делала уже сама. Значит, это не обязан быть кто-то из твоих знакомых, какой-нибудь неудачливый воздыхатель.
– У меня тогда и воздыхателей не было, когда это началось.
– Обидно. И все же маловероятно, что какой-то парень, которого ты отшила в семнадцать лет, зажегся так, что сохранил пламя на все эти годы. – Райлан оглянулся на Эдриен. – Хотя не то чтобы ты такого не стоила.
– Спасибо на добром слове. Но это не ощущается чем-то личным такого типа. Не то чтобы «я тебя любил, а ты меня отвергла».
– Он тебя знает не больше, чем ты его.
Тут она посмотрела на него, нахмурившись. Сама думала так же, но не могла понять, почему.
– С чего ты так решил?
– Вот зачем он пишет вот это? – Райлан постучал пальцем по ее сумке. – Мне кажется, этот человек хочет, чтобы ты была этим одержима не меньше, чем он. Такова его цель. У него желание – возможно, более того, потребность – влезть в твои мысли, испоганить тебе жизнь. Но не получается. Ты для этого слишком тверда.
– Прямо сейчас я не чувствую этой твердости.
Только потому, что предложить утешение или поддержку было так же естественно, как дышать, он на секунду приобнял ее за плечи.
– Прямо сейчас это тебя коснулось почти напрямую – и надо было бы быть идиоткой, чтобы не среагировать. Ты не идиотка. Но ты выполнишь свой обычный протокол, выбросишь из головы и будешь продолжать жить и работать. Я не думаю, что он это знает, потому что он не здесь и не видит этого.
– Надеюсь, что нет, черт побери!
– Нет. В этом стихотворении мало злости, мало обманутых ожиданий. Он считает себя умелым и проницательным. Ему хватает ума, чтобы замести следы, чтобы выложить на страницу несколько рифмованных строчек, но выдающимся этот ум не назвать. И в людях он не разбирается, иначе бы из твоих видео – а я ручаюсь, что они все у него есть, – он понял бы: ты – сила.
– Я – сила.
Он рассеянно погладил ее по волосам.
– Ты это знаешь, поскольку изучаешь природу человека. Вот почему ты так хорошо делаешь то, чем занимаешься.
Она стояла, заслушавшись. Он оглядывал парк, осторожно гладя ее по спине. Жест утешения, жест поддержки.
– Вот почему ты переехала сюда после смерти бабушки. Мама считает, что, если бы ты этого не сделала, Дуом прожил бы не больше полугода. И ты это знала. Теперь ты вот это насчет легинсов – и вообще всего комплекта одежды – для миз Граймс, потому что ты знаешь, что это значит для молодой спортсменки и для ее бабушки. Да черт побери, ты мне все это железо притащила, зная, что сам я даже не почесался бы.
– Но ты с ним работаешь? – Приподняв брови, она потрогала его бицепс, и брови удивленно поднялись выше. – Да, работаешь.
– Ну, раз оно уже есть. – Он посмотрел на нее, в ее глаза – чудесные, необычайного оттенка, который ему нужно передать. – Он тебя не знает. Он не знает даже той Эдриен Риццо, которая у него на дивиди.
– Даже не знаю, лучше мне от этого или хуже… Лучше, – тут же поняла она. – Я не хочу, чтобы этот гад меня знал. Или эта сука, потому что может быть и женщина. В любом случае. Ты мне поднял настроение, и я тебе за это благодарна. А то я бы просто поехала домой и волновалась бы куда дольше, чем сейчас.
– То, что тебе лучше, еще не значит, что не надо быть осторожной.
– Я осторожна. У меня большая собака, которая всюду со мной. Я каждый вечер проверяю двери и сигнализацию. И я беру уроки самозащиты, тэквондо онлайн, уже почти два месяца.
– Здорово. Отрабатываешь приемы?
– Да, и еще как. Ты где сегодня ужинаешь? – Он заморгал, она не удержалась от смеха. – Не этого сорта
