— Пошли лучше выпьем по рюмочке, а? — он наклонился, приподнял густые блестящие волосы и лизнул белую шею. Терпкий аромат духов кружил ему голову. Маша всегда придавала очень большое значение запахам…
— Ты же хотела «Куантро»…
Он лизнул чуть горьковатую кожу ещё раз, распахнул полы халата, но увидел не то, что ожидал: гладкие белые ноги заканчивались голубыми трусиками. Правда, совсем узкими…
— Подожди, у меня накопилось уже за месяц…
Макса окатила душная волна раздражения.
— Ну и зачем, скажи, зачем ты таскаешь домой всякую дрянь?! — рявкнул он. — Кому нужна эта макулатура?!
Он взмахнул рукой, пакет футбольным мячом взлетел к потолку, из него словно снег, вылетели и закружились белые, серые и розовые клочки.
— Зачем они тебе?! Ты что, отчитываешься перед кем-то? Или это вечернее чтение — вместо книг и газет?
— Почему ты на меня кричишь?!
Маша вскинула голову, щеки покраснели, в один миг она вдруг неузнаваемо изменилась. Огнем полыхнули глаза, набрякли веки, губы растянулись в тонкую неприязненную ниточку… Макс всегда помнил её лицо нежное, с правильными чертами, когда он возвращался после долгой отлучки, он знал, что увидит, когда откроется дверь… Эта нежность черт и благородство линий сохранялось и тогда, когда Маша хмурилась, плакала, смеялась, когда билась в оргазме, когда болтала по телефону, спала или красилась перед зеркалом…
Но сейчас лицо у неё стало совсем другим, не Машиным, будто девушку подменили! Натянутая кожа на скулах, каменные веки, глаза-точки, лягушачьи губы… Максу вдруг показалось, — ещё мгновение, и она превратится… Он не знал в кого. Или во что… Но раздражение мгновенно улетучилось.
— Извини, — сказал Макс.
Она подобрала ноги к груди, уткнулась лицом в колени.
— У каждого есть свои привычки, кому-то они могут казаться странными, — обиженно произнесла она. — Разве это повод для ссоры?
— Я не хотел…
Пристыженный Макс стал собирать рассыпанные по полу чеки. Каждый был надорван снизу, словно ему приделали ножки. Сто пятьдесят, шестьсот пятьдесят, тысяча восемьсот сорок. Спасибо за покупку. Спасибо. Спасибо… На обороте одной из бумажек Макс увидел написанное от руки: «Ринат». И семь цифр сверху. Номер телефона. В скобках помечено: «нов.» Макс сел на пол. Прочел ещё раз. «Ринат. 961-57-45». Почерк Маши. Ну точно… Ее рука. Тот самый чек на тысячу триста — за французское белье.
Макс сунул чек в карман, собрал оставшиеся бумажки, скомкал, натолкал в пакет.
— Все в порядке! — он погладил Машу по голове.
Она вздохнула.
— Ну что с тобой делать… Почему ты такой злой?
— Я не злой. Просто… Просто я тебя ревную…
Девушка улыбнулась. Теперь это была прежняя Маша.
— Дурачок. Ты все ещё помнишь обиду? Но разве можно ревновать к прошлому? К случайно выскочившему имени? К памяти тела?
Она обхватила тонкими руками шею Макса, притянула к себе, подставила губы.
— Это правда — прошлое? Когда ты общалась с ним последний раз?
— Давно, — прошептала она, закрывая глаза. — Еще до твоего возвращения…
— Ну если так, то я спокоен, — тоже прошептал Макс и, опрокинув девушку на спину, одним движением стряхнул с узкого гибкого тела халат, стащил и отбросил в сторону трусики…
— Давай шестьдесят шесть! Я сверху…
Маша вывернулась из-под Макса, привычно развернулась, подставляя к лицу распахнутую промежность. Макс замешкался, но она не обратила на это внимания, добросовестно выполняя свою часть работы.
Захватив ртом чувствительную плоть, Маша исступленно двигалась, беспощадно мяла её, навинчивалась скользким упругим языком, добираясь до какой-то скрытой прежде пронзительной сути…
— Ну что же ты? Что же ты? Давай…
Оторвавшись, на миг выдохнула она и снова жадные губы впились в тело Макса с той же целеустремленностью и силой, с какой задыхающийся аквалангист впивается в кислородный загубник. Но Макс не отвечал взаимностью и Маша, словно гимнастка на бревне развернулась и приняла позу наездницы, безошибочно попав на то, на что хотела попасть. Началась безумная горячая скачка, Маша была редкой мастерицей и владевшая Максом горечь постепенно растворилась в ней без следа.
— Ты сильный, ты большой, ты больше их всех! — горячечно шептала девушка и полуприкрытые глаза влажно и откровенно блестели. — Ты самый лучший мужчина! Самый! Скажи — тебе хорошо со мной? Скажи… Скажи!
— Хорошо, — с трудом вымолвил Макс. — Очень хорошо!
— Говори еще! Говори! Я люблю откровенный секс! Меня возбуждают смелые мужчины! Которые рискуют, которые связаны с опасностью…
В бешеной скачке она раскачивалась все быстрее и быстрее.
— У тебя… опасная работа, скажи? Ты выполняешь какие-то… опасные поручения, да? Ну говори, говори же!.. Я хочу… почувствовать тебя! Всего!
Тело Маши покрылось потом и стало скользким, она пригнулась, впиваясь губами в его шею. Макс что-то отвечал. Да. Да. Еще раз — да. Он — мужчина, который выполняет опасные поручения. Он больше всех Ринатов, всех Евсеевых, всех Джонсонов… Он… Маша заставила его перевернуться, теперь она лежала внизу, забросив икры Максу на плечи, направляя его удары рукой, гладя его и сжимая двумя пальцами, чтобы продлить наслаждение.
— Вот так… Говори еще… Говори мне это!
Макс говорил. Он выворачивался наизнанку. Маша металась под ним, потом вновь вывернулась и, оказавшись наверху, вновь, дрожа всем телом сползла к спасительному загубнику… Ее рот был горячим и жадным, она брала его медленно, со вкусом, теребя пальцами мошонку. Говори еще. Больше. Она хотела ещё больше. Она хотела, чтобы он излился в нее, но только пусть при этом говорит. Пожалуйста. И излияние произошло.
— Рановато, — сглотнув, сказала Маша. — Я хочу еще…
— Боюсь, ничего не выйдет, — произнес Макс, восстанавливая дыхание. Что-то я устал… Давай в другой раз…
— В другой, так в другой, — вздохнула Маша. В её голосе слышалось разочарование.
Макс встал, надел штаны и пошел в туалет. Машиного лица он не видел. Иначе заметил бы, что никакого разочарования на нем не было. Скорее даже наоборот…
Заперев за собой дверь, он достал злополучный чек. На нем была выбита дата: 03. 04. 98. Третье апреля. Он уже полтора месяца, как вернулся. А второго апреля улетел в Лондон.
* * *
— Это дело мне представляется бесперспективным, товарищ генерал, стараясь не встречаться с Ершинским взглядом, докладывал Фокин. Подозреваемый ничего не признает, косвенные улики не позволяют ставить вопрос о его аресте. Я подготовил постановление об освобождении Атаманова под подписку о невыезде. Если у вас, конечно, нет возражений.
— Какие могут быть возражения? — удивился генерал. — Вы опытный следователь, у вас чрезвычайные полномочия и если вы пришли к такому выводу, то значит, он и есть единственно верный!
Надев очки, Ершинский размашисто подписал документ.
— Вы мужественно вели следствие, даже покушения не могли вас остановить, поэтому я думаю представить вас к ордену.
Губы Фокина чуть дрогнули в саркастической улыбке. Генерал заметил её, но никак не прокомментировал: когда непокорный сотрудник начинает играть по правилам, ему можно простить некоторые вольности.
На следующий день позвонил Атаманов.
— Здравствуйте, Сергей Юрьевич! — добродушно пророкотал он.
— Рад, что вы разобрались во всем и приняли справедливое решение. Хочу пригласить вас вечером поплавать в бассейне. Не возражаете?
— Давайте поплаваем, — спокойно ответил подполковник.
— Отлично. Я заеду за вами в семь.
— Идет.
Атаманов приехал на «Ролл-Ройсе» с водителем. Вышел из задней двери, почтительно поздоровался за руку, обозначив уважительный полупоклон, пригласил в салон, сам обошел машину и сел с другой стороны. Медленно поползло вверх толстое стекло, отделяя салон от шофера.
— Выпьем немного?
Мягко откинулась крышка бара, из подсвеченного нутра выдвинулись бутылки и стаканы. Это было покруче, чем в «мерседесе» Главы президентской администрации.
— Что будете пить?
— Водку, чего же еще, — буркнул Фокин. Он не знал, зачем Атаманов устроил эту встречу, да это его не особенно и интересовало.
— Водка требует капитального застолья, — улыбнулся Атаманов. — И обильной закуски. Сальце, квашеная капуста, соленые огурчики, селедочка… Непременно горячие блюда. Ну и конечно, тосты… Все это растягивается на целый вечер, выпивается много, люди сближаются, откровенничают, поют песни… Российская атрибутика, наш отечественный менталитет…
Он выбрал высокую прямоугольную бутылку с голубой этикеткой, плеснул желтоватую жидкость в широкие, с толстым дном стаканы, привычно полез в холодильник.
— Другое дело — виски. Это европейский вариант: можно пить стоя, на фуршете, закусывать солеными орешками или вообще не закусывать, каждый пьет сам по себе, мелкими глоточками, никакого объединения, совсем другие дозы… Нам это непривычно, но надо перенимать цивилизованные варианты…
