То ли выпили они много, то ли директор задел его за живое, но слово за слово, твой отчим рассвирепел, схватил шампур и с размаху воткнул в глаз Сидора Михайловича. А я в это время щелкнул затвором фотоаппарата. Спроси меня, зачем я это сделал, не отвечу. Скорее всего, машинально. Но я сделал несколько снимков. Раздались щелчки. Твой отчим обернулся и меня увидел. В это же время меня увидела и твоя мать, которая не нашла гостя наверху и отправилась на поиски. Она вскрикнула, а я кинулся бежать. Она махнула рукой:
— Паша, сюда!
— Кто это?! — заорал Петровский. — Откуда?!!
В общем, благодаря Эвелине мне удалось уйти в заднюю калитку. Я кинулся к лесу. В это время Петровский опомнился. Прибежали секьюрити, засуетились. Я же улепетывал, как заяц, прижимая к себе фотоаппарат. Трещали кусты, я несся, не разбирая дороги, пока не выбежал на шоссе. Я уже знал, что меня найдут. От трупа он каким-нибудь образом избавится. Прислуга будет молчать. Да и не видел никто, как все случилось. Только мы с Эвелиной. Денег у Петровского достаточно, всех подмажет. А меня они достанут из-под земли.
Я все это понял. Пойти в полицию? Но ведь дело касалось моего сына и Эвелины! Что будет с ней? Ее покой мне никак не хотелось нарушать. Лучше исчезнуть. Первым делом я собрал кое-какие вещички и сбежал. Через неделю опомнился: и долго я буду от них бегать? Мне нельзя в полицию, мне нельзя к ней. Я решил, что если и покажу фотографии, то только одному человеку — тебе. Но как это сделать?
Вот тогда я и придумал оставить снимки в старом доме, который куплю на все свои сбережения где-нибудь в глуши. Что касается Насти… Я ведь хорошо тебя знаю, сынок. Знаю, что ты мерзавец, уж извини. Мы шесть месяцев проработали бок о бок. Взять историю с пари. Ай-ай-ай! Вот и все, что я могу тебе сказать. Ты слишком уж Сгорбыш. В тебе таится огромная разрушительная сила. Но в природе все гармонично. Она не могла не создать противовес, женщину добрую и чуткую, которая одновременно будет иметь на тебя влияние. Ты и мучился столько времени, потому что был уверен: где-то она есть. Но все никак не мог ее найти. Ваши пути не пересекались. Ее нашел я.
Настя — это сокровище. Быть может, она не очень умна и немного проста, но она то, что тебе нужно. Если вы все-таки встретитесь, значит, это судьба. Значит, я все сделал правильно.
Что касается меня… За эту неделю я понял: мне нет места в твоей жизни. У тебя большое будущее, и такой отец тебе уж точно не нужен. Я не хочу, чтобы, узнав правду, ты посмотрел мне в глаза. Я этот взгляд не выдержу. В общем, я позволю себя убить. Трус Павел Сгорбыш в конце жизни совершил мужественный поступок.
Я оставлю ключ от дома в рюкзаке, а рюкзак — в камере хранения на Павелецком вокзале. До конца месяца. Фотографии отпечатаны в походном порядке, в студии у приятеля. Там же написано это письмо. Об остальном надо подумать. Я еще не придумал, каким путем подвести тебя к Насте. Пока у меня есть только идея купить дом на имя твоей невесты, и в запасе осталось не так уж много времени. Ты об этом еще не знаешь. Не знаю и я: быть или же не быть? И чем все закончится?
Если ты так ничего и не узнаешь, не беда. Прожил же ты тридцать лет в неведении? Значит, так тому и быть! Оставайся Петровским! А главное, сынок, не наделай глупостей. Хорошенько подумай, прежде чем на что-то решиться.
Если же ты нашел это письмо и фотографии, значит, ты нашел и Настю. Желаю вам огромного счастья и много детей. Ведь ты об этом мечтал. Теперь мне на том свете будет спокойно. Я сделал все, что мог. Думаю, я, как твой отец, хоть немного, но реабилитировался.
Жаль, что все так вышло. А может, оно и к лучшему?
Твой любящий папа Павел Сгорбыш».
На этом письмо заканчивалось. Я взялся за снимки. Четыре фотографии, на которых мой о… Отчим? Как его теперь называть? В общем, он и Сидор Михайлович, директор комбината. Я и забыл, что мой о… Он левша. Потому и удар был нанесен в правый глаз. Они ведь сидели друг против друга. Я-то не левша. Раньше думал, что это не передается по наследству, но теперь… Какая, к черту, наследственность!
Он втыкает шампур в глаз директора комбината. Как это называется? В состоянии аффекта? Под влиянием винных паров? Но все равно: он убил. Секьюрити тут же все подчистили. Труп отвезли в дом любовницы и скинули в бассейн. Орудие убийства, шампур, спрятали в розовый куст, одежду разложили на веранде. Вот почему в бассейне не было крови. Его убили с час назад и совсем в другом месте. Они же вызвали полицию.
А потом и хозяйка дома «повесилась», косвенно признавшись в убийстве. Я уверен, что и мать ее скончалась. От сердечной недостаточности или по другой причине. Та самая женщина, что лежала с Эвелиной Петровской в роддоме в одной палате. Нечего молоть языком. Видимо, это и есть самое больное место моего о… В общем, его. Любимая женщина, семья. Он хочет, чтобы все считали меня его сыном. Теперь ведь никто не знает правды. Только моя мать и он. Отсюда нервные срывы, пощечина, которую он мне влепил. Не мне. Павлу Сгорбышу. Врагу. Вот почему Павел был стерт с лица земли! Саму память о нем хотели уничтожить! Какая ненависть! Тридцать лет Петровский ненавидит Сгорбыша!
«Вечно этот Сгорбыш. Повсюду он…»
Как много значит теперь эта фраза, брошенная моим отчимом в сердцах! Ведь он смотрел в это время на мое лицо! Он догадывался, на кого я похож!
Я заметил среди новых снимков старую выцветшую фотографию и взял ее в руки. На меня смотрел двадцатилетний Павел. Последние сомнения отпали. Стоило только взглянуть на этот рот! Фамильный рот Сгорбышей. Я понимаю теперь, почему моя мать в него влюбилась! Он был красавчик! Вот по кому женщины сохли! Фамильное, значит. А этот рот? Который теперь украшает и мое лицо. Я же этого не заметил, потому что Сгорбыш отпустил усы. Спился, состарился, согнулся, потерял половину зубов… Понятно, в кого я такой высокий и худой. Теперь мне многое понятно…
Я отбросил фотографию, встал, расправил плечи и прошелся по комнате. Честно сказать, я не слишком удивился, узнав, что Сгорбыш — мой отец. Как иначе объяснить мою привязанность к нему? Почему я с ним так возился, ходил за ним по пятам? Оказывается, это был голос крови. Я что-то чувствовал.
Спокойно-спокойно-спокойно…
Ха-ха! Ты думал, что ты Творец! Склонность к авантюрам, любовь к выпивке, неуемная тяга к женщинам… Ты думал, что в тебе живет Творец! Нет, в тебе жил не Творец. В тебе жил Павел Сгорбыш. Вот что тебе мешало. Да, мешало.
Теперь я с этим разобрался, и мне стало легче. Он умер, и какая-то часть меня отпала. Мне полегчало. Мысленно я прокрутил в уме события месячной давности. Оказывается, я вел войну с самим собой! По моему следу шли люди моего же отца (не лучше ли отчима?), сотрудники нашей же службы безопасности! А главной фигурой, которую разыгрывали, был я сам! Это за меня шла война! За Леонида Петровского! Как ни крути, ему нужен наследник. Преемник. Я ношу его фамилию. Все мы смертны. А дело надо кому-то оставить. Он и любит меня, и одновременно ненавидит. Любит, потому что воспитал как собственного сына. А ненавидит, потому что я все-таки сын врага. Чего больше? Теперь, когда Сгорбыш умер, я думаю, любви. Иначе события развивались бы по-другому.
Он не хотел, чтобы я увидел эти фотографии. Потому что догадывался: при них письмо. Объяснение всему. Я не должен был узнать правду. Они выманили меня в гараж, прежде чем поджечь мою машину. Они стреляли в меня очень аккуратно. Чтоб попугать.
Я прекрасно помню и его фразу:
— Если с тобой что-нибудь случится, я их живьем закопаю.
Своих же людей. Которые перестарались, обстреливая мою машину. Попали. Жизнь — это не кино. Здесь люди умирают. А я не должен умереть. Ни при каких условиях. Я должен остаться в семье. Я — залог того, что моя мать всегда будет с ним. Вот мое истинное предназначение. Я — заложник.
Ради этого он даже затеял маленькую войну. Сделал вид, что я шел по верному следу. Пострадали люди, в общем-то, виновные, но ко всей этой истории не имеющие никакого отношения. Видимо, отец нашел парочку миллионеров, которых действительно «кинули». И совместными усилиями они убрали двух-трех девочек и подозрительный офис.
Я вспоминал все новые и новые подробности. Драму на Рижской трассе. Я сам сказал отцу о встрече на двадцатом километре. Они ехали не за «Окой». Они ехали ко мне. И только когда я махнул Длинношеему рукой, обогнали его машину и отрезали от меня. А вдруг Павел Сгорбыш решил через него передать роковые снимки? Вот почему они так легко проникли в мою квартиру. Отчиму ничего не стоило раздобыть дубликат ключей. Я разбрасываю одежду где попало, а сплю как убитый.
А журнал с оторванной обложкой на полу разгромленной квартиры Сгорбыша? Вспомни дату! Да это же тот самый журнал! Они оторвали обложку, потому что на ней была моя восемнадцатилетняя мать. А под снимком подпись: «Автор Павел Сгорбыш». Я не должен был связать их воедино. Эвелину Петровскую и Павла Сгорбыша. Мать и отца. А сотрудник багажного отделения? А я-то голову ломал, почему он так легко отдал мне рюкзак! А потому отдал, что я похож на отца, паспорт которого он в это время держал в руках. И смотрел то на фотографию, то на меня. Отдал, потому что я — Сгорбыш.
