Не трясись, ничего они не найдут и не выяснят, а суетиться начнешь, наоборот, им мысль подашь". А ему отвечают, мол, «глупо получилось, мне теперь эти очки покоя не дают, все время мерещится, что они знают про эти клятые стекла, что делать, черт меня дернул в салон пойти». А тот снова — мол, не суетись, замри, только хуже сделаешь… Я толком ничего не поняла, что за очки и о чем речь. Я не успела отойти от двери, как она раскрылась и на меня Булыгин смотрит — прямо взглядом буравит, злобно так.
И грубо спрашивает — чего ты тут крадешься, что надо? Я лопочу про рекламу и клиентов, а он, по-моему, даже не слушал толком. Смотрит на меня пристально и будто соображает про себя… Сказал он мне что-то вроде: пошли ты подальше этот «Гефест» Знаете, смешно, но он, кажется, не поверил, что я только из-за «Гефеста» к нему ткнулась… Позже я пораскинула мозгами — очень впечатлила меня его реакция, — и знаете, мне показалось, что его грубость — она была из-за страха. Он испугался.
— Вы заметили, кто был у него в кабинете? — спросил Карапетян.
— Да, его брат. Но самое смешное, я не могу сказать вам, кто из них какие слова говорил. У них безумно похожи голоса.
Что же, вопреки ожиданиям информация была небезынтересной, если, конечно, этой юной особе ни чего не привиделось и не послышалось, думал Карапетян. Забавный поворот событий.
— Послушайте, я сейчас задам вам странный вопрос. Почему вы решили мне это рассказать? — поинтересовался он у «баскетболистки».
Вопрос поставил Майю в тупик. Забавно, что она действительно не задумывалась над этим. А ведь очень многие люди, случись им подслушать подобный разговор, держали бы язык за зубами, не желая ввязываться в сомнительную историю, одним из действующих лиц которой является их начальник.
— Разве я не должна?.. — промямлила Майка, но на полуфразе запнулась. Только сейчас ей пришло в голову, что если она подслушала нечто действительно важное, то дело это небезопасное. Зачем она ввязалась? Однако интересно, что задает ей этот вопрос мент, которому от ее откровенности только польза.
Майка как-то сразу сникла и решила, что зря она это затеяла. «Вот гад! — подумала она, искоса глянув на Карапетяна. — Ему же помогают, а он…»
Майка вздохнула — худшие ожидания подтверждались. Никому никакого толку от ее откровений. Она пришла на явку после стычки с Пашей Денисовым и потому безотчетно ждала от встречи с неизвестным ментом очередной неприятности. Майка была суеверна и считала, что если день не задался, то и дальше все пойдет наперекосяк, и спастись можно только одним образом — переждать этот несчастливый день.
Как только она позвонила в милицию ухажеру Милы со своим сообщением, ее вызвал к себе зам главного редактора. Встретив ее у входа в кабинет и провожая до кресла, зам главного, кося в сторону глазами и глупо улыбаясь, говорил ей что-то странное — мол, это слово «лифчик» пишется через "ф", а фамилия известного экономиста, бывшего министра финансов, напротив, через "в". Майка понять не могла, чего это зама главного потянуло рассуждать о нижнем белье, никогда вроде за ним такого не водилось, нормальный мужик, не озабоченный, а тут… Из дальнейшего она поняла, что причиной его странного поведения является то, что коллега Денисов отредактировал ее заметку с пресс-конференции Лившица.
Недрогнувшей рукой Паша раз десять в упоминавшейся в тексте фамилии экономиста переправил "в" на "ф". Нет чтобы с Майкой посоветоваться, она в той же комнате сидит! Как же, будет он всякую дуру бабу слушать, он наизусть знает, как пишутся все на свете Лифшицы! В результате милейший Александр Яковлевич Лившиц превратился в некоего противного Лифшица, а зам главного, не иначе, решил, думала Майка, что она — стажерка отдела политики — полная профнепригодная идиотка. Объяснение с всезнайкой Пашей ни к чему хорошему не привело — тот, высокомерно поглядывая на нее из-за толстых очков и едва цедя слова, стоял на своем. Майка, отчаявшаяся достучаться до его здравого смысла, даже попыталась взглянуть на инцидент с точки зрения тлеющего арабо-израильского конфликта — может быть, арабист Денисов таким образом выражает свою солидарность с борьбой палестинского народа?
— Вы были влюблены в Губина? — донесся до задумавшейся Майки вопрос связника.
— О-о-о… — протянула Майка. — Там была патологическая, противоестественная влюбленность в жену. Вернее, даже в двух женщин. Нет… Знаете, наверное, дело в том, что я не могла держать такую жгучую тайну в себе. Репортеры — не те люди, которые способны быть носителями секретов. Очень хотелось проболтаться. Вот я и решила рассказать о разговоре Булыгиных вам — ментам ведь это больше других должно быть интересно. Так и подмывало кому-нибудь рассказать и увидеть чьи-нибудь квадратные глаза.
— Увидели? — усмехнулся Карапетян.
— Не то чтобы, — разъярилась Майка. — Все удовольствие мне поломали. Еще этот дурацкий «Мене Хелт» еле-еле купила — всю Москву обегала, пока искала. Раритет, блин, и знать не знала. У вас случайно нет более отзывчивых сотрудников?
— Не сердитесь, Майя, это профессиональная невозмутимость, — важно наврал Карапетян. — И другие сотрудники вам ни к чему — они все такие же.
Его неудержимо тянуло распушить перед этой «баскетболисткой» перья. Разговаривать с людьми, выпытывая у них информацию, — занятие тягомотное, неблагодарное и очень быстро наскучивающее. Чтобы работа окончательно не опротивела, Карапетян придумывал маленькие хитрости. Вот, например, сейчас, отправившись на встречу с Майкой, он мог заранее плеваться, настроившись на очередную бестолковую тетку, которая начнет пудрить ему мозги конторскими сплетнями о собственных подружках и мелким злословием. Но он предпочитал настроиться игриво и нафантазировать об обладательнице прелестного голоса черт знает чего. Вреда никому никакого, а Карапетяну интереснее. Поход себя оправдал, убедился он, для верности еще раз скосив глаза на стажерку.
И в завершение можно было устроить себе и ей маленькое представление. Тем более что Майкина комплекция, по мнению Карапетяна, была действительно восхитительной и девушка стоила спектакля.
Карапетян ненароком откинулся на спинку скамейки, упершись о нее обеими локтями так, что куртка на груди разошлась и показалась рукоятка «Макарова» под мышкой. Майка пистолет мгновенно засекла и в течение нескольких секунд не могла отвести расширенных глаз от кобуры. Карапетян посидел так некоторое время, делая вид, что ничего не замечает.
— Мы вам, безусловно, благодарны за ценные сведения, — заявил он. — Вы нам очень помогли. Не исключено, что понадобится еще одна встреча для уточнения некоторых обстоятельств. Вот мой домашний телефон — звоните в любое время дня и ночи.
Карапетян протянул ей бумажку с записанным телефоном. Майка взяла ее машинально, как зомбированная, переводя взгляд с «Макарова» на лицо Карапетяна, а потом обратно. Собственно, можно было бы уже и попрощаться, но Карапетян первым уходить не хотел — он был не прочь взглянуть на походку Майки.
— Расходимся по одному, вы идете первая, — дал он команду. — Идите не оглядываясь.
Латунина наконец очнулась, оторвалась от «Макарова» и, хмыкнув — просекла карапетяновские маневры, — встала и с высоко поднятой головой стала удаляться, с ленивой и неловкой грацией переставляя длинные ноги в джинсах «стреч» и тяжеловесных туристских ботинках. «Да-а-а», — ахнул Карапетян. Он смотрел ей вслед, пока Майка не скрылась из виду, а потом поднялся сам, унося в руке «Мене Хелт» — память о встрече с долговязой репортеркой. «Почитаю на досуге, надо наконец понять, что интересует красивых девушек», — подумал он.
Карапетяна с самого утра вновь вызвали на совещание. Операция «Атака» по поиску угнанных машин начиналась в ближайшие дни, и участники действа должны были получить очередную порцию инструкций. Он разбудил Занозина телефонным звонком в половине седьмого утра и рассказал о встрече с таинственной незнакомкой. Занозин слушал его с закрытыми глазами, время от времени проваливаясь в сон. Минут десять с начала своего доклада Карапетян посвятил описанию девушки, и эти минуты Занозин с чистой совестью отдал Морфею.
Вадим Занозин развелся два года назад — они с женой оказались антиподами. В частности, он был сова, она — жаворонок. Жена вставала не позже семи и видеть не могла, как муж спит до восьми, до девяти, до десяти — была убеждена, что это разврат, — а потом просто скучала одна. Она начинала ходить вокруг спящею Вадима, потом тормошить его каждые полчаса, чем совершенно выводила мужика из себя.
Зато теперь Занозин спал по утрам до упора, насколько позволяла служба, а уж в выходные просто отводил душу.
Когда наконец Саша заговорил о деле, Вадим проснулся и врубился в беседу, надеясь, что самое главное от него не ускользнуло. В голове застряли восторги Карапетяна по поводу джинсов «стреч». Бред какой-то.
