– А веревочка? – напомнил Слава.
– Слушай, а ты-то откуда о ней знаешь?
– Андрей с Равилем вчера еще доложили.
– Ах, да, я и забыл... Так вот, веревочка. Эксперт утвеждает, что это та самая веревочка, нити от которой были обнаружены на шее у Лены.
– Так что получается, он ее перед... Перед этим еще и задушил? – почему-то шепотом спросил Слава.
– Придушил, – поправил следователь.
– И так, значит, бывает, – пробормотал Слава. – Теперь я понимаю Свету... Я понимаю, почему она не хотела сдавать его твоим ребятам... Она хотела божьей кары. Ее желание исполнится.
– Слава... – Олег Иванович помолчал. – А может, того... Сделаем, как положено? По закону?
– Так вы же его выпустите через три года за хорошее поведение! – взревел Слава. – Он будет здороваться с начальством, мыть посуду, будет бумажкой жопу себе вытирать в тюремной вашей сральне... И этим заслужит досрочное освобождение. Да?! Спрашиваю – да?!
Олег Иванович долго смотрел на голубоватые в знойном воздухе скалы Карадага, заглянул в пустую и подсохшую уже рюмку, одиноко стоявшую на столе, и, наконец, посмотрел на Славу.
– Отвечаю... Камера из двадцати человек будет им пользоваться, как резиновой куклой... И это будет продолжаться годы. Он сам покончит собой. Повесится, вскроет вены, бросится с крыши...
– Не верю. Он все выдержит. И через три года вернется на эту набережную. Чистенький, поскольку наказание понес. Я был там, я знаю ваши порядки. В камере не будет двадцать человек...
– Хорошо – девятнадцать!
– Так это же совсем другое дело! – расхохотался Слава и, подняв руку, щелкнул пальцами, совсем тихо щелкнул, но его услышали в самых дальних уголках ресторана, и сразу несколько девочек бросились к стойке, чтобы принести графинчик с коньяком, маленькие рюмки, тонко нарезанные ломтики сыра, присыпанные укропом-петрушкой.
– За справедливость! – И Слава легонько коснулся своей рюмкой рюмки следователя Олега Ивановича, с которым ему всегда было приятно встретиться за беседой доброй и возвышенной, за маленьким столиком с видом на мудрые и в любое время года прекрасные скалы Карадага. И добавил: – Как мы ее понимаем.
Слава проводил следователя к машине не только из вежливости или уважения к его многотрудной работе. Нет, жизнь сделала Славу человеком трезвым, сколько бы он ни выпил божественного напитка, человеком жестким и практичным. При этом он оставался наивным, бесхитростным и доверчивым, но и те, и другие качества мирно в нем уживались, можно даже сказать – ладили друг с другом, друг друга дополняли.
Так вот, провожая Олега Ивановича к машине, Слава хотел убедиться, что тот действительно уехал, что не вернется с набережной в «Богдан» и не будет бродить по коридорам и подсобным помещениям якобы в поисках хозяина, якобы для того, чтобы сказать ему еще несколько слов, которые упустил во время их беседы.
Бывает.
А так Слава знал – уехал гость.
И потому мог навестить своего пленника и провести с ним еще одну беседу. Заключительную. Последнюю, перед теми испытаниями, которые для него уже подготовлены.
А ведь подготовил. Со всей тщательностью и неотвратимостью, которые выработала в нем жизнь. А жизнь его далеко не всегда была такой солнечной и победной. Была и другая – полная унижений, обид, многолетних выкарабкиваний из волчьих ям, избавлений от медвежьих капканов и рыбьих стальных крючков, замаскированных под мягкотелых червей и прочих пакостей, на которые она, жизнь, бывает так щедра и которыми тешится, терзая человека забавы ради.
Ладно, остановимся.
Уехал Олег Иванович. Выпустил его Муха через свои железные ворота и по привычке оставил их распахнутыми. А Слава, о, этот жизненный опыт, позвонил Мухе и спросил:
– Уехал?
– Отбыл, – ответил Муха.
И только тогда Слава пошел к своему узнику. Одну дверь он распахнул широко, а вторую, сваренную из арматурных стальных стержней, открывать не стал, зная и помня, что зажатая в угол крыса бросается на человека, норовя вцепиться в горло. Перед решеткой, но не слишком близко, он поставил табуретку, плотно на нее уселся и только после этого в упор взглянул в глаза Кости, сидевшего на солдатской кровати.
– Ну, – сказал он, – как протекает жизнь?
– Нормально.
– Есть пожелания, нарекания? Обиды, может, какие созрели?
– Все хорошо.
– Кормят? Поят? Говно выносят?
– Выносят. Я надолго здесь?
– Нет. Совсем немного осталось тебе наслаждаться жизнью.
– Я не знал, что, оказывается, наслаждаюсь.
– Теперь будешь знать. У меня к тебе вопросы... Я считаю, что ты – тот самый маньяк, который задушил, зарезал, изнасиловал двух наших девочек. Отвечай – ты и есть тот самый маньяк?
– Нет. Ошибочка у тебя вышла.
– Будем разбираться...
– Я не буду отвечать.
– Будешь, – Слава добродушно махнул рукой. – Потому что, если ты не будешь отвечать, я тебя убью просто так, молча, не задумываясь над тем, кто ты есть на самом деле. А труп вывезу и брошу в горах. Мышки скушают, птички склюют, в горах много живности... Докладываю... В комнате, которую ты снимал в Щебетовке, произведен обыск.
– И что нашли? – попытался улыбнуться Костя, но не смог, только гримаса какая-то скользнула по его побледневшему лицу.
– Картинка у тебя над кроваткой повешена для красоты... Так вот, веревочка использована та самая, которой ты Лену душил... Экспертиза подтвердила.
– Ха! Мало ли где какие веревочки валяются! Нашел во дворе и использовал.
– Бывает, – тяжело кивнул Слава седой своей кудлатой головой. – Но это не единственная находка... Цепочки нашли. С кулончиками. Одну цепочку Андрей Лене подарил... С кленовым листиком. Опознал. Вторая цепочка принадлежала девочке, с которой ты потешился возле Чертового Пальца... Кулончик в виде крестика. Родители опознали. Цепочки были спрятаны в спичечном коробке. Протокол составлен, понятые подписали. Родители той девочки... У них даже чек из магазина сохранился... Паспорт твой хозяйка следователю отдала, сейчас он приобщен к уголовному делу... Правда, по паспорту ты Михаил, но это ничего не меняет... Все привыкли к тебе как к Косте, оставайся Костей. Костей ты и помрешь. А следователь цепким оказался – позвонил по прежним местам твоего жительства... В паспорте штампики с адресами стоят... Следователь почему-то уверен, что и в других местах ты маленько наследил... Ты слышишь меня?
– Слышу.
– Так вот, я своей властью даю тебе возможность прямо сейчас оправдаться и доказать мне, что следователь ошибается. Что цепочки, найденные в твоей комнате, – досадное недоразумение. И веревочка, которая оставила следы на шее у Лены, а потом обнаруженная в твоей комнате, – случайность... Я не утверждаю, что это та самая веревочка, просто они от одного мотка... И моток нашли. Хозяйка принесла. Елена Анатольевна. Она этот моток как-то по оплошности чаем залила... Так вот, следы чая на всех кусочках веревки, которые приобщены к уголовному делу... Я слушаю тебя, Костя.
– Мне нечего сказать... Я должен подумать.
– Ты прямо, как Штирлиц в гестапо... Ну, что ж... Подумай. До вечера.
– А что будет вечером? – дернулся Костя.
– Освобожу я тебя, от всего освобожу. Думаю, эта свобода тебя не порадует.
– Я хочу видеть следователя.
– Ха! Размечтался!
– Показания я буду давать только следователю.
– А я не прошу у тебя никаких показаний. Я просто беседую с тобой и предлагаю разубедить меня в глупых моих подозрениях.
– Только следователь.
– Ну, что ж... Хороший ход. Следователь – это единственный твой шанс. Но я тебе его не даю. Только что мы со следователем, Олегом Ивановичем, выпили по рюмке коньяку, он рассказал обо всех подробностях обыска и отбыл в Феодосию.
– Но это же самоуправство!
– Конечно.
– Я буду жаловаться! – прокричал Костя в отчаянной надежде, что угроза может сработать.
– Не возражаю. Начинай прямо сейчас, – кивнул Слава. – Давай... Слушаю тебя внимательно. Вываливай все жалобы, недовольство, все нарекания. Ни в чем себя не сдерживай.
И тут выдержка окончательно изменила Косте. Вскочив с кровати, он бросился к двери и, ухватившись за прутья решетки, что было силы начал ее трясти. Решетка не дрогнула. Ее сделали и установили лучшие мастера Феодосии, коктебельским Слава не доверил эту работу – чтобы не было лишних разговоров.
Слава спокойно сидел на табуретке чуть в сторонке от дверного проема. Чего-то похожего он ожидал и заранее сел так, чтобы узник не дотянулся до него, даже просунув руки в решетку.
– Тебе от Светы привет, – негромко произнес он, когда Костя, устав, снова вернулся к кровати.
– Не понял? – спросил он.
– Света с того света привет тебе передает. Равиль может такое вытворять. Андрея он к ней отправил, и она рассказала, как ты ее убивал. Сначала, говорит, придушил, а когда сознание потеряла, перерезал горло. Андрей опоздал на две-три минуты. Подъезд темный, как ты помнишь, вот он мимо тебя и пробежал. Ты там в какую-то щель забился, чтобы с ним не столкнуться.
