– С чего ты все это взял?
– Света рассказала.
– А она откуда знает?
– Они там все знают, все им открыто, все доступно.
Костя долго молчал, глядя в пол, Слава не мешал его раздумьям. Наконец Костя поднял голову, посмотрел в глаза Славе.
– И как вы решили со мной поступить?
– Сам знаешь. Ведь дошли слухи, почему Света тебя не сдала? Хочу, говорит, для него божьей кары. Вот ее ты и получишь. Отдыхай, дорогой, набирайся сил, мужества набирайся. Все это тебе сегодня понадобится. Могу поделиться моим пониманием всего, что произошло... Ты не человек. Ты монстр из дальнего космоса. Пролетала мимо комета, врезалась в землю. А в комете были бациллы-эмбрионы живучие, из какой-то запредельной Вселенной. Вот они и разлетелись по земле. Один в твою мать забрался, протиснулся. Она тебя и родила. Ты только с виду на нас похож, поскольку тебя все-таки земная женщина выносила. А по сути ты монстр, ящер какой-то кровожадный. Поэтому поступить с тобой можно только единственным способом.
– Каким?
– Уничтожить. Ты же себя не изменишь. Сколько жить будешь, столько и жажду свою будешь кровью человечьей утолять. Добро тебе делаем, для тебя стараемся, грех на душу берем. На вашей планете, видимо, так принято, от тебя тут ничего не зависит. Ты вот следователя требуешь, а ведь он, следователь-то, не знает, кто ты есть на самом деле, попытается поступить с тобой как с человеком, как с плохим, но все-таки человеком. А ты никакой не человек. Твой отец кто?
– Я не помню отца.
– Ну, вот видишь, моя догадка подтверждается. От монстра ты произошел.
– Что сказать... Я не помню, как это со мной происходит.
– А как Свете горло перерезал, помнишь?
– Д-да, помню.
– Этого достаточно.
– Так это что же, я один такой на Земле, только моему эмбриону повезло вашу бабу забрюхатить?
– Нет, почему же один, попадаетесь вы на наших девочках время от времени... Отлавливаем потихоньку. Как я понял, вы здесь, на Земле, размножаться начали... Ну, что ж, работы много предстоит. Главное – знать, с кем дело имеешь, а то наши правоведы за людей вас принимают. Гуманисты, блин.
И Слава, плотно закрыв стальную дверь с прослойкой, сквозь которую не проникал ни единый звук, дважды повернул ключ в замке.
Ну вот и настал последний вечер нашего повествования. Собрались все за маленьким столиком, сидя за которым можно было бесконечно в любую погоду и в любое время года любоваться Карадагом с человеческим профилем, который при желании можно было принять за профиль Волошина, хотя на самом деле он больше напоминает Карла Маркса, не к ночи будь помянут.
Слава, естественно, пришел раньше всех, сел на самое удобное место – лицом к Карадагу – и смотрел на каменную громаду, спокойно, твердо, в упор, как на кого-то равного ему и по силе, и по значительности в делах человеческих. Но можно было в его глазах увидеть и мелькавшую изредка искорку скорби. Печальное и тяжкое дело предстояло ему в эту ночь – с маньяком надо было разобраться. Хоть и совершил тот нечто нечеловеческое – даже звери так не поступают друг с другом, – а несколько разговоров с Костей что-то зацепили в многострадальной Славиной душе, что-то растревожили. И не было в нем, не было, ребята, неукротимой уверенности в правильности задуманного, которая должна была бы присутствовать. Не было. Но понимал Слава и то, что отступать не имеет права. Предложил ему следователь Олег Иванович, ведь предложил достойный выход – сдай маньяка, и сон твой спокоен, и руки чисты, и с совестью все в порядке.
Не сдал.
– И правильно сделал! – громко вслух произнес Слава, отвечая тому совестливому и неуверенному, кто сидел сейчас в нем и вмешивался, канючил и причитал. – Потому что никому не позволено моих людей обижать, резать их и душить, пить их кровь, насиловать и пожирать! Двадцать шесть ножевых ран в детском теле! И из каждой раны хлестала кровь! И ты в это тельце, залитое живой еще кровью, суешь свой вонючий член, чтобы получить какое-то там удовольствие?! Ты получишь удовольствие! Сегодня! И никто мне не помешает!
– Прекрасные слова, – сказал Андрей, присаживаясь рядом.
– Понимаешь... Гниль в душе завелась... Чуть было не дрогнул... Пришлось этому слабаку, который сегодня во мне поселился, – слезливая, жалостливая тварь... Пришлось ему напомнить кое-что...
– И что он? – улыбнулся Андрей.
– Заткнулся. – Слава привычно в победном жесте вскинул руку и щелкнул пальцами. И в то же мгновение из ночного коктебельского воздуха сгустились и возникли на столе графинчик с коньяком, две рюмки и блюдечко с сыром. Только легкое колебание воздуха ощутил Андрей лицом, когда девчушка в белом переднике уже удалялась от их столика. Одним движением сильной, уверенной в правоте руки Слава и открыл графинчик, и наполнил рюмки.
– За тебя, Андрей! – сказал он глухо, как бы сдерживая готовые вырваться из его груди гром и молнию.
– Слава, – Андрей поднял свою рюмку, – нас много, и мы едины. А завтра утром на Коктебель накатит волна глубокого удовлетворения, когда люди узнают, что произошло ночью. И поселок наконец-то вздохнет облегченно.
– А откуда люди узнают? – настороженно спросил Слава.
– У меня на базаре есть одна знакомая бабка... Вот ей я и расскажу. Этого будет достаточно, чтобы через полчаса Коктебель знал все.
– Но не исполнителей?
– Разумеется. Об исполнителях Коктебель будет только догадываться.
Вечер благополучно закончился, ночь становилась все темнее, луна поднималась все выше и сжималась, сжималась, бледнела, из теплой, бледно-розовой превращаясь в холодную, белесую и даже как бы ожесточаясь.
Подошел Равиль, подошли Жора с Аделаидой. Подошел Амок и молча сел чуть в стороне.
– А что Наташа? Задерживается?
– У нее сегодня смена.
– Могу позвонить Игорьку, – предложил Слава. – Он отпустит.
– Наверно... Не стоит.
– Пусть так, – сжалился Слава.
Ну, что тянуть...
Наступил момент, когда набережная опустела. Со стороны улицы Десантников почти неслышно подъехал салатного цвета «Москвич» с верным человеком за рулем. Слава увидел в проходе только часть заднего крыла и, не прекращая разговора о жизни с милыми его сердцу друзьями, чуть заметно кивнул головой, как бы сам себе кивнул, зарубку в памяти сделал – дескать, все в порядке, все идет по плану, ничего не отменяется. Слава помолчал, посмотрел на часы, потом на каждого, кто сидел с ним за столом в этот поздний вечер, а если сказать точнее, в эту звездную ночь, когда всем предстояло пройти через нечто важное в своей собственной жизни.
– Пора, – негромко произнес Слава. – Клиент истомился. Машина подана. Прошу садиться.
– А мы поместимся? – спросила Аделаида.
– Оставайся, Аделаидушка, – сказал Слава. – Зрелище не для твоих глаз... Мое заведение уже закроется к тому времени, девочки по домам разбегутся – накрывай стол в своей гостинице, вернемся к тебе. Если не возражаешь.
– Ну... Надо так надо.
– Клиент поедет с нами в заднем багажнике. Ему надо привыкать к тесным помещениям.
Не говоря больше ни слова, Слава шагнул в коридорчик, который вел к подсобным помещениям. Вышел из тени и пошел вслед за ним еще один человек, о существовании которого никто до этого момента и не догадывался. Подойдя к железной двери, Слава открыл ее, подошел к решетке. Костя сидел на кровати и, увидев Славу, не двинулся с места, только чуть отшатнулся к стене.
– Что... Уже? – прошептал он.
– Час пробил. Пора на выход.
– Я не могу... Мне плохо...
– Дело поправимое. – Слава открыл вторую дверь и прошел в комнату. Следом за ним вошел все тот же, молчаливый и сосредоточенный. Он подошел к Косте и спокойно защелкнул наручники на его руках так, что они оказались у него за спиной. – Вставай, мужик, машина ждет. – Слава помог Косте подняться, с другой стороны его подхватил помощник, и вдвоем они, не торопясь, протащили его по коридору, через хозяйственную дверь вывели на набережную и уложили в задний багажник. Со стороны могло показаться, что друзья помогают захмелевшему приятелю добраться домой.
Машина тронулась, через сотню метров свернула на улицу Десантников, потом налево по улице Ленина, потом углубилась в темные кварталы частных домов. Там машина остановилась, и Слава вышел, чтобы убедиться, что в багажнике все в порядке.
– Куда едем? – спросил Костя из темноты багажника.
– В горы, – ответил Слава.
– А точнее?
– Твое любимое место – Чертов Палец. Последний раз девочку там нашли... Вернее, то, что от нее осталось. Ту самую, чью цепочку с крестиком ты хранил в спичечном коробке. – Слава почувствовал, что начал заводиться – чуть дрогнули руки, и голос приобрел какую-то редкую для него интонацию, которую не все выдерживали в разговоре с ним. – Жадность фраера сгубила. Не будь этих цепочек, этих кулончиков, как бы нам убедиться, кто ты есть на самом деле! А так – какие вопросы? Нет вопросов.
