— Хорошо! — говорит Саша.
— Хорошо! — повторяет друг. — Давай повторим!
Процедура повторяется. Кружки ставятся на стол и руки пытаются ухватить солёненькую рыбку, но та двоится в глазах и с первого раза не даётся.
— Саня, ты своей рукой в мою кружку залез, — смеётся друг.
— Тогда ты залезь в мою.
Новые знакомые смеются и недавние неприятности уходят куда-то далеко, далеко.
— Так на чём мы остановились? — перестаёт смеяться друг.
— Как я могу остановиться, если я некуда не иду, — не понимает Александр.
Друг снова заливается смехом.
— Ты мне рассказывал о себе.
— Я? О себе?
— Ну не обо мне же?!
— Да, о тебе я ничего не знаю.
— Вот и прекрасно. Давай ты расскажешь о себе, а я потом о себе.
— Договорились, — соглашается Александр. — На чём я остановился?
— На том, что ты недавно освободился, — подсказывает друг.
— Ах, да! Я освободился. — Саша пытается сосредоточиться, но вдруг понимает, что больше говорить нечего.
— А что, собственно говорить? Вот и всё. Освободился, а на работу не устроиться. Был один человек, работу мне предлагал, а я адрес его потерял.
— На что же ты живёшь?
— Были у нас деньги, в зоне заработали, но они кончились.
— И что же сейчас?
— А ничего. Сижу и пью за твой счёт.
— Теперь давай я про себя расскажу. Ты знаешь кто я такой?
Александр отрицательно помотал головой.
— Я председатель кооператива.
— Чего, чего? — не понял Александр.
— Ко-о-пе-ра-ти-ва.
— Какого аперитива?
— Да не аперитива, а кооператива. Частное охранное предприятие, сокращённо ЧОП.
Нет, чтобы там не говорили, а русские традиции куда лучше импортных. Посудите сами, любая хандра рано или поздно проходит, а инфаркт остаётся. А тут: заложил стакан за воротник и будь, что будет! Утром проснулся, выпил рассольчика, вспомнил, что вчера было, и сам себе не поверишь. Бывает же!? А самое главное — никаких инфарктов.
— Значит кооператив? — спрашивает отец.
— Да, ЧОП, — отвечает сын.
— Так ЧОП или кооператив? — не понимает мать.
— Это одно и тоже. ЧОП он и есть кооператив.
Вот уж воистину пути господне неисповедимы: совсем недавно даже надежды не было — хоть в петлю лезь, а сегодня? Сын с утра до вечера на тренировках. Чтобы рюмку выпить или, скажем, закурить, об этом и думать забыл. Зал спортивный рядом в бывшей школе. Кстати, той самой, где раньше Александр учился. Это здесь был устроен музей в котором жизнь партизанского отряда была вывернута наизнанку. А теперь не только музея, но и самой школы нет. Неизвестно почему её закрыли, и приобрела здание фирма какая-то. Говорят, московская. Вот эта фирма спортзал и сдаёт кооперативу в аренду. Ясное дело — к чему фирмачам спортзал? А ЧОП без него, как без рук. Иванов старший морщился всё, как про школу эту речь заходила. Понять его можно: шутка ли сказать — срок из-за неё проклятой схлопотал. Поморщился, поморщился, а потом плюнул, да и устроился в эту московскую фирму сторожем, то есть в школу эту бывшую. А что морщиться, какие никакие, а всё же деньги. К слову сказать, фирма эта московская деньгами не скупилась — платила так, будто Николай не сторож вовсе, а генерал отставной. Кооператив, где работал Саша, тоже не жадничал. Вот и выходило на круг с Машиной пенсией, халтурами, да работой, очень даже неплохо. Не графья конечно не Рокфеллеры, но по нашим русским меркам, как сыр в масле катались, можно и так сказать.
За усердие Александра по службе повысили. Он теперь в своём ЧОПе вроде как инструктором был. Не только сам тренировался, но и других тренировал. У него четыре группы было по десять человек каждая. Подготовит он их, они и уходят куда-то, а на освободившееся место новая группа набирается. Несколько раз пытался он спросить начальство, куда мол ребята деваются, а те посмотрят на него, ухмыльнуться, да и скажут нехотя:
— В коммерческие структуры охранниками уходят, — больше ничего не говорили.
Отец, придя на дежурство, в свою каптёрку включал старый ламповый приёмник, что остался ещё от школьного сторожа и слушал новости по всем станциям подряд. Однажды, вернувшись с дежурства, он, выпучив глаза, как рак, прямо с порога, не успев закрыть за собой дверь, закричал:
— Горбачёва арестовали!
— Ты думай, что несёшь! — заругалась Маша. — Слушаешь разные сплетни. Кто же его арестовать может? Он же сам президент!
— Да вы телевизор хоть включите! Сидите, как отшельники, ничего не знаете.
Скорее затем, чтобы успокоить отца, на котором лица не было, нежели для того чтобы проверить эту неправдоподобную новость, Александр включил телевизор. Пока чёрный экран оживал и набирал цвет, Саша с матерью сели на диван.
— Сейчас посмотрим, кто кого арестовал, — шутя, сказала Маша.
— На двадцатое число намечено подписание союзного договора, — вторил матери сын. — Изменить уже ничего нельзя. Как любит говорить Михаил Сергеевич, процесс уже пошёл.
Экран телевизора стал светлым. На нём появился длинный стол за которым сидели незнакомые люди.
— Кто это? — спросила Маша.
Николай пожал плечами.
— Вот тот — Янаев, — объяснил Саша.
— Который? — переспросила мать.
Саша встал с дивана, подошёл к экрану и ткнул в него пальцем.
— Вот этот, с трясущимися руками. В форме министр обороны Язов.
— Я вот этого где-то видела!
— Это Крючков, председатель КГБ.
— Саша, откуда ты их всех знаешь?
— Всех не знаю. Вот тот — нерусский, это министр внутренних дел Пуго. Больше никого не знаю.
Как только с экрана прозвучала фраза"…в стране объявлено чрезвычайное положение", все замолчали и стали ловить каждое слово, вылетевшее из динамика, и только после того, как выступления членов ГКЧП сменила музыка Чайковского из "Лебединого озера", семья вновь обрела дар речи.
— А вы не верили мне! — обиженно сказал Николай.
— Да разве можно в это поверить, папа!?
Переключая каналы телевизора, для того чтобы разобраться в ситуации, люди ещё больше увязали в потоках информации. Первый канал передавал одно и тоже выступление ГКЧП и балет "Лебединое озеро". Остальные каналы вещали, как говорится, кто во что горазд. Включив ленинградский канал, Ивановы увидели экстренный выпуск "600 секунд" и его бессменного ведущего Александра Невзорова.
— Надо идти на Чапыгина! — засобирался Саша, — сейчас телестудию штурмовать будут!
Вся семья чуть ли не бегом отправилась на Чапыгина к телецентру. Однако подойти к улице было невозможно: не только улица, а вся Петроградская сторона была заполнена народом. Люди со страхом смотрели друг на друга и ничего не понимали. Вдруг, то в одном, то в другом месте, сначала тихо, а потом всё громче и громче стали раздаваться такие слова, как: гражданская война и войска. Доселе разрозненная толпа, вдруг превратилась в однородную массу, готовую на самые решительные действия.
— ГКЧписты приказали в город танки ввести! — крикнул кто-то. — Надо на Исаакиевскую идти!
Грозная, серая масса, как лавина, истекающая из кратера вулкана, увлекая за собой граждан, попадавшихся на её пути, потекла к Исаакиевской площади. Там, между от Медным всадником и Марииненским дворцом, масса останавливалась, как бы обдумывая, что ей делать дальше, и затем снова пришла в движение. Она сметала на своём пути фонарные столбы, трубы, автомобили, автобусы и строила из них баррикады. На время она останавливалась и оценивала плоды своего труда. — "Нет, для танков маловато будет". Масса снова приходила в движение и строила баррикады. Неожиданно кто-то крикнул:
— Танки остановлены! Собчак договорился с командующим Ленинградским округом! По телевидению выступает Ельцин!
В одно мгновение организм массы перестал существовать. На улицах и площадях снова стояли люди, а не толпа. Они больше не подчинялись какой-то одной задаче. У каждого были свои проблемы и свои дела. Люди некоторое время постояли и отправились каждый по своим делам. Угроза гражданской войны миновала.
Ещё большую уверенность, что страна не скатится к гражданской войне, дало решение Ельцина освободить Горбачёва из Фороса. Вся страна наблюдала, как первый президент Советского Союза, освобождённый Руцким, целый и невредимый сходил с трапа самолёта в Москве.
Ивановы, примкнув к экрану, наблюдали, как в Верховном совете РСФСР Горбачёв благодарил своего вчерашнего врага, а сегодня освободителя. Но Ельцин не был бы Ельциным, если бы в ситуации Хэппи енда, не выкинул что-нибудь этакого!
Вот он подходит к трибуне, берёт ручку и подписывает указ.
— Отныне деятельность Коммунистической Партии Советского Союза на территории Российской Федерации запрещена!
— Всё, рухнула их башня! Хана коммунягам! — Вырвалось у Николая.
