– Яна просила разобрать сарай и погреб. Ты мне поможешь?
Юрий покосился на него.
– Одному там трудно, – продолжал Лелик. – Вдвоем работы на пару-тройку дней.
Отец молчал.
– Завтра обещали дождь, – зачем-то добавил Лелик. Как будто это могло убедить отца остаться.
– Дождь – это хорошо, – сказал наконец Юрий и поднялся. – Комната за библиотекой свободна?
Оставшись один, Лелик поднял с пола шарф и положил на спинку дивана. Как все странно вышло. Что у них с отцом – перемирие? Примирение? Что он понял из того, что Лелик говорил ему?
«И что я сам понял?»
За его спиной послышался шорох.
– Пап, ты шарф забыл… – начал Лелик, обернулся и замолчал на полуслове.
В дверях стояла Вероника.
– Ты что, не уехала? – глупо спросил он.
– Он просто не умеет тебя любить, – сказала она.
Лелик не сразу понял.
– Ты все слышала?
Она кивнула, нисколько не смущаясь:
– Я подслушивала за дверью.
– Зачем?
– Помочь тебе, если что.
Кажется, он никогда не поймет эту женщину. Помочь ему? Чем?
Она не двигалась с места. Он вдруг подумал, как счастливы могли бы они быть теперь, когда хозяйкой дома стала Янка. Веселая маленькая Янка, которая станет печь пироги по рецептам бабушки Раисы, звать их в гости на все лето и вообще в любое время, когда им вздумается приехать. Отец сможет привозить свою новую собаку и дрессировать ее на лужайке, а Янкина мать будет даже в гамаке качаться с таким видом, будто выполняет ответственную работу, а они с Вероникой…
Лелик осекся. Никаких «они с Вероникой» нет.
В этот момент он отчетливо понял, что нарисованная картина счастья возможна для него лишь тогда, когда они с Вероникой все-таки есть. Смешно. Похоже, его удел – вечно любить кого-нибудь безответно.
– Я провожу тебя на станцию, – спокойно сказал он. – Когда ты уезжаешь?
Она молча смотрела на него своими прозрачными светло-голубыми глазами.
– Ты знаешь, что я тебя всю жизнь люблю? – по-прежнему спокойно спросил Лелик. Уже столько было сказано сегодня, что еще одно признание ничего не могло испортить.
Вероника кивнула.
– Прости, – в ее голосе звучало искреннее сожаление. – Мне нечего тебе дать.
Она внезапно подошла и обняла его – то ли утешая, то ли прощаясь.
От ее волос пахло кувшинками. Лелик знал, что на самом деле эти цветы не имеют аромата, но если бы он придумал его, тот был бы именно таким – едва уловимый запах лесной воды и горчащего зеленого стебля.
– Вероника, – тихо позвал он.
– Когда я с тобой, я чувствую себя очень-очень старой, – отозвалась она.
– О господи, – сказал опешивший Лелик. – Это еще почему?
Женщина расцепила руки.
– Старой и свободной. Как будто меня больше ничего не может задеть.
– Всю жизнь мечтал услышать, – пробормотал Лелик, – что женщина, в которую я влюблен, ощущает себя в моей компании старухой.
Вероника улыбнулась. «Он тоже не понимает». Но в этой мысли не было горечи. Если все сложится хорошо, у нее будет время ему объяснить. Не сейчас. Позже.
Всю жизнь люди и события торопили ее. Она принимала неверные решения. Совершала поступки, о которых сожалела.
Но теперь она не станет спешить. Ее время – медленное. Пусть течет как хочет.
– Я приеду сюда в июне. – Вероника бросила взгляд в окно, где желтели яблони. – Если хочешь, приезжай и ты.
– Меня не приглашали, – с некоторой растерянностью сказал Лелик.
– Меня тоже.
Она улыбнулась ему так, как будто это сходство – сходство неприглашенных – ее обрадовало.
«Я приеду в июне, – мысленно повторила Вероника, – когда все изменится. Мой бывший муж позвонит мне. Я сниму трубку. Он начнет говорить, что я шлюха, а я буду слушать его и смеяться. Мне нужно состариться и стать равнодушной. Я чувствую зернышко смеха где-то глубоко внутри. Пусть созреет. Когда я сумею рассмеяться, я вернусь сюда».
– В июне так в июне, – сказал по-прежнему ничего не понимающий Лелик.
Вероника молча кивнула ему и вышла, не прощаясь.
«Вот что это сейчас было? – спросил он себя. – Идиот. Надо было хватать ее и целовать. Подумаешь, троюродная сестра! Это вообще не родство! Кретин. Мямля. Восемь месяцев! Чушь, бред!»
А сам уже прикидывал, сможет ли взять две недели в июне, нет, лучше три, и пусть только попробует не приехать.
Через две комнаты от него Юрий подошел к окну, посмотрел на облетающие яблони и внезапно подумал, что боксер тоже отличная порода, особенно если брать из приличного питомника, чтобы психика не испорчена и здоровье не подкачало и чтобы был рыжий, ярко-рыжий, как вон те бархатцы вдоль забора, которые почему-то до сих пор стоят прямо и вызывающе рыжеют своими распушенными помпонами, хотя давно должны были отцвести.
Едва Яна открыла дверь квартиры, до нее донесся запах свежей выпечки. Соседка не только ухаживала за цветами, но и купила к ее приезду рогаликов в местной булочной. Яна когда-то вылечила ее карликового шпица, и с тех пор старушка считала себя ее вечной должницей.
«А Вениамин удивлялся, что Юра так никогда и не простил его за бульдога».
Она сбросила куртку, крикнула:
– Я вернулась!
Тишина. Яна в обуви прошла по квартире, обеспокоенно заглянула в ванную.
– Эй! Ты где?
Из кухни, сонно щурясь, вышел большой черный кот с круглой совиной головой.
– Дымчик! – облегченно сказала Яна.
«Девочка!» – сказал кот.
Привстал на задние лапы, передние протянул к ней, и она привычным жестом подхватила старого кота, подсадила на плечо. Дымчик растекся вокруг ее шеи меховым воротником.
– Ты потяжелел. Опять раскормили тебя?
Она поставила чайник, проверила почту. Кот лежал, расслабленно свесив лапы. Яна вывернула голову набок и разглядела седые шерстинки между ушей.
– Стареешь, – сказала Яна.
«Скоро уйду», – сказал кот.
– А я взрослею.
«А ты останешься», – сказал кот.
Девушка коснулась черного загривка. На ощупь кот был как лесной мох, прогретый солнцем.
– Почему мама забрала тебя тогда? Она ведь специально приезжала в Литвиновку месяц спустя после того, как все закончилось.
«Сама у нее спроси», – сказал кот.
– Как она вообще тебя нашла?
«Очень искала», – сказал кот.
– Не понимаю… Девочкам-убийцам не дарят котов!
Яна заварила чай и сбросила со стола клочок шерсти.
«Может, котам дарят девочек? – предположил кот. – Знаешь, вы нам любые годитесь. Даже не самые образцовые».
– Лучше бы это сказала моя мама!
«Она примерно это и сказала».
Яна внимательно посмотрела на кота. Тот приподнял голову и взглянул на нее совиными глазами. С возрастом лимонная желтизна радужки потемнела и ушла в зелень, превратившись в лесное золото. Ее завораживал этот цвет.
– Знаешь, мне тут недавно вспомнилась мечта детства. Я хотела, чтобы у меня жил кот Баюн и рассказывал мне на ночь сказки. Почти так и вышло, представляешь? Забавно – вот существуешь себе потихоньку, а потом обнаруживаешь, что живешь в своей сбывшейся мечте.
Она сняла кота, посадила на кровать, забралась под плед рядом с ним. Пробубнила сонно:
– Рассказывай что-нибудь. Исполняй свое предназначение.
Кот вытянулся вдоль ее руки – огромный, теплый, живой.
«Сказку не умею. Разве что правдивую историю».
– А почему раньше не рассказывал?
«Раньше она не была правдивой».
– Черт с тобой, – пробормотала Яна, засыпая. – Давай твою историю.
«Жила-была девочка, – сказал кот, – и она была очень-очень счастлива».
Цит. из П.А. Асбьёрнсена «Королевские зайцы»: пер. Н. Вишневской.
См. роман «Алмазный эндшпиль».
