Зеленое яблоко, вымытое в этой воде, высушенное солнцем. А еще кедр, обдуваемый легким ветерком.
Что-то, что уже какое-то время раскачивалось над головой, опустилось достаточно низко и порезало его. Если можно порезаться изнутри.
Нет ничего правдивее лица спящего человека. И человека, испытывающего боль. Прежде чем снять защитный колпачок с иглы, он подумал: видела ли она чучело медведя в коридоре второго этажа?
Вивиан резко села в спальном мешке, глядя на каплю крови на внутренней стороне сгиба руки, черную в свете луны. Кажется, прошло всего несколько минут с тех пор, как она закрыла глаза, но в окна уже заглядывала луна – ее сон длился значительно дольше. И был крепким – она не слышала, как он приблизился к ней. Если только не шел очень тихо.
– Дэн? – шепнула Вивиан и потянулась за фонариком, но на прежнем месте его не оказалось.
Впрочем, она и так уже поняла, что человек, сидящий на корточках возле ее спальника, Дэном не был. Он что-то держал в руке. Колотый лед, острый гвоздь, серебристая игла… Игла! Шприц. Вот откуда кровь. Он сделал ей укол.
Чувствуя, как паника сдавливает грудь, Вивиан попыталась выбраться из спальника.
– Тсс. – Он положил руку ей на плечо, заставляя ее лечь обратно. – Тсс-тсс-тсс.
Она легла, не сопротивляясь, хватая ртом воздух.
– Дыши. – У него оказался неожиданно мягкий голос. – Скоро все закончится.
Скоро? Что закончится? Найдут ли ее останки? Или ее костям суждено лежать в безымянной могиле, к которой приходят только дикие звери? Вспомнит ли ее лицо кто-то, кто видел ее по пути в Хорслейк? Нечего вспоминать. У нее больше не было лица, его забрала темнота.
Вивиан показалось, что звезды за окнами фойе зазвенели, как тибетские поющие чаши. Она ощутила сильную тошноту. И страх – столь мучительный, что ей захотелось тихонько всхлипывать… Как вдруг все прошло. Ее накрыло чистое блаженство. Это даже лучше, чем вытянуть ноги. Намного лучше.
Волшебная таблетка, стирающая боль и страх. Король Ящериц, у которого этих таблеток полно. Странно, почему она всю жизнь противилась этому? Вивиан не могла вспомнить. Она снова посмотрела на мужчину. Интересно, какой у него размах рук? Он сидел на корточках, но все равно было понятно, что он довольно высок. А еще эти большие черные ботинки. Четырнадцатого размера. Вот кто уволок стоматологическое кресло и рассыпал карточки «Шедевра».
Вивиан улыбнулась и взяла его за руку. Ее горячая кисть утонула в его холодной руке – с широкой ладонью и заживающими рассечениями на костяшках. Даже в расслабленном состоянии в ней ощущались сила и тяжесть. Этими руками много работали; в них должно многое помещаться. Например, цепная пила, ружье, женская шея и грудь.
Вивиан подняла глаза. Все остальное у него тоже ничего. Как говорила бабуля Эбрайт, симпатичное личико портит мужчину. Но красота и привлекательность – не одно и то же. А дело вкуса. И больших рук.
Он не был красавчиком, но иногда всякие мелкие штрихи делают мужчину привлекательнее признанных красавчиков. У него было в избытке этих штрихов.
Ее правая рука вдруг отяжелела и выпала из его руки, гулко стукнувшись костяшками о половицы.
– Что ты читала в библиотеке восемнадцатого октября?
В темноте вновь что-то зазвенело.
– В октябре я читала «Унесенные ветром». Кстати, фамилия моего мужа – Митчелл. Да, я девчонка замужняя. – Язык отяжелел вслед за правой рукой и как будто перестал помещаться во рту. – Но я ушла от него. Видишь, нет колец. – Вивиан попробовала вытащить левую руку из спальника, но не смогла пошевелить даже мизинцем. – Так что можешь пригласить меня на танцы или в кино, или куда сейчас ходят на свидания… Кроме того, Эшли Уилкс тоже был женат, но это не мешало ему поцеловать Скарлетт, когда он обтесывал колья…
– Почему ты не взяла книгу с собой?
Если присмотреться, звезды были окружены отдельными точками и мазками, как на полотнах Поля Синьяка, а небо написано воронками, точно у Винсента ван Гога.
– Старые издания только для читального зала. Но так даже лучше. Люблю запах библиотек.
Тьма омывала ее теплыми волнами, все более настойчивыми.
Кажется, я словила пуантилизм, то есть кайф.
– Ты отведешь меня к Дэну?
– Да, – ответил он.
– Ну, вряд ли я могу идти.
– Полагаю, я отнесу тебя.
Сквозь звон, теперь уже оглушительный, она услышала крик совы.
Застежка-«молния», вдруг поняла Вивиан. Слайдер, разъединяющий половинки. Вот что звенит.
Стоило ей это осознать, как звон оборвался. Он расстегнул ее спальник. Сова закричала снова – остатками голоса. Вивиан закрыла глаза. Она так устала, что могла бы проспать тысячу лет.
* * *
Еще какое-то время Говард продолжал вслушиваться. Ни звона, ни потрескивания виниловой пластинки, ни мелодии 30-х годов.
Тишина.
Давящая?
Он поднес к уху отцовские часы. Едва различимое тиканье не смогло заглушить вопрос «что, если», но в нем он услышал голос отца.
Отец подтверждал: он не спятил и не оглох.
Просто тишина. Не давящая.
За ее вещами он вернется позже.
Говард обул ее, завязав шнурки на коричневых трекинговых ботинках, и легко поднял ее на руки. Стоял и смотрел на луну в окне.
Полночь со звездами и с тобой, полночь и свидание.
Я пришел в себя в комнате с бетонным полом. Слегка откинувшись, таращился в потолок. Как я здесь очутился? Руки были притянуты к подлокотникам чем-то вроде ремней. Еще два ремня перетягивали меня в районе живота и бедер. Ноги стояли на поддоне, какие бывают на аттракционах.
Или на старых стоматологических креслах.
Острейший укол страха пронзил мои заторможенные мысли. Я уже сидел в подобном кресле, будучи ребенком. Хотя в комнате было прохладно, меня бросило в жар, на лице выступила испарина. Я убедил себя, что Холт вот-вот наденет мне на голову пакет или запихнет мне в рот засаленную тряпку. От этого страх стал тошнотворным ужасом.
– Дыши, – бросил Говард, не оборачиваясь. – Считай вдохи и выдохи.
Постепенно воздух охладился, и я начал стучать зубами.
– В Хорслейке есть кабинет зубного. – Завязывая волосы в низкий хвост, Говард, в черной футболке и черных джинсах, подошел к стеллажу. – Там еще много всяких интересных вещей, старого оборудования.
Отлепившись от винилового сиденья с непристойным звуком, я пытался идентифицировать предметы на всех четырех полках стеллажа. Тот болезненный интерес, который заставляет опускать стекло, проезжая место аварии, и искать глазами кровь на асфальте. Страх вынуждает отвернуться, обещание крови – смотреть.
Коробка с голубыми латексными перчатками, герметично упакованные шприцы с голубыми штоками, пузырек
