на продажу, то не раздумывал ни минуты. А переехать захотел, как только вышел из машины и окинул взором пустые дома. Ни телефона, ни электричества.
Численность Хорслейка коснулась нулевой отметки сразу: он стал призраком еще в 1987-м, потеряв не только статус муниципального образования, но и почтовый адрес. За почтой надо ездить в Парадайс.
Говард был одним из многих покупателей городов-призраков. Правда, большинство таких городов являлись шахтерскими. Здесь не было ни шахты, ни заброшенного серебряного рудника, ничего такого – только лес.
И колодец.
Помнится, риелтор, облокотившись на свой автомобиль, хотел казаться беззаботным, но явно чувствовал себя не в своей тарелке из-за молчаливой пустоты Главной улицы. Он все пытался выведать, что Говард собирается делать с городком. Может, основать свой религиозный культ? Церковь есть, адепты будут в восторге. Привлечь туристов? Или этих пройдох, ищущих вдохновения, которые зовут себя писателями? Аттракцион вроде тех, когда людей добровольно похищают и помогают им выяснить их предел прочности, со стоп-словом, прописанным в договоре? В конце концов, вид крови всегда приводил толпу в восторг. Слышали о гильотине, главном инструменте казни во Франции вплоть до начала восьмидесятых? Так вот, в качестве сувенира зрители смачивали в крови носовые платки. А некоторые были не прочь передернуть на отсеченную голову. Риелтор нервно хихикнул. Воистину, вид крови приводил толпу в восторг.
Говард сказал, что у него нет таких планов – в том числе планов применять гильотину, чем вызвал еще один нервный смешок. Ему просто хочется тишины.
Это риелтор мог понять. В современном мире тишина продается и покупается.
В общем, сделка состоялась.
Ах да, мистер Холт, здесь неподалеку есть старый дом… Особняк – громкое название для полуразрушенного дома в глуши. Он не входит в стоимость… Хотите взглянуть?
Говард хотел.
В Хорслейк его привело обещание тишины, а в особняк – случай. Особняк не был целью, но Говард понял, что нашел то, что искал, как только увидел его темную громаду на фоне октябрьского бледнеющего неба.
Так ему стали принадлежать все девятнадцать зданий Хорслейка, включая «Хорслейк Инн», мебель, книги, чужие воспоминания. И дом, прозванный Ведьминым, по мнению Говарда, совершенно несправедливо.
Когда он переступил порог Розовой гостиной, под окнами лежали сугробы, дымоход был забит, а пол усеивали осколки, разломанная мебель и мертвая лиса. Он приблизился к трупу. Выглядела лиса таким образом, будто всего пять минут назад забралась в особняк, сделала несколько шагов по направлению к двери в подвал и упала замертво. Но пахла так, точно три дня пролежала на солнцепеке.
Надев перчатки, Говард поместил лису в мешок, отнес ее в лес, прикрыл осыпавшейся хвоей и опавшими листьями. На следующее утро на месте лисы были кости, обтянутые грязным мехом. Фокус-покус. Говард поднял голову, поискал взглядом следы – что-то, что смогло бы объяснить изменения, которые происходят за месяц под открытым небом, а вовсе не за одну ночь.
Это было до того, как он обнаружил колодец.
На втором этаже было чище; пентаграммы он стер, впрочем, разломанное распятие и граффити не тронул. В целом его не волновало ни первое, ни второе.
Ту зиму он провел на Верхнем полуострове. Объезжал свои владения на черном Arctic Cat High Country – в шлеме, перчатках и двух флисках. Он не только стал владельцем построек прошлого столетия, но также хранителем, реставратором, стражем. Впервые за много лет по лесу вновь разнесся стук молотка, словно стук желны.
Однажды к дому пришли люди. Закат наполнил лес тишиной, в его багряном свете оседали сугробы, громкие голоса и смех были слышны за милю. К счастью для них, они так и не осмелились войти. На следующее утро Говард стоял возле ворот на въезде в городок: цепь перекушена арматурными ножницами, замок валяется в снегу.
Что ж, можно сказать, Хорслейк – не типичный город-призрак: здесь никогда не будет экскурсионных туров. Кроме того, в данный момент здесь и так слишком людно.
* * *
Под большими черными ботинками поскрипывал снег. Он не чувствовал холода. Впрочем, волнения тоже. Ничего захватывающего в том, чтобы идти по Главной улице, больше не было. Посещение Хорслейка потеряло свою новизну. Он проходил здесь, как другие проходят мимо парка по пути на работу, каждый день, день ото дня, месяц за месяцем, и перестают обращать внимание на то, что раньше вызывало интерес.
Хотя интерес все же был.
Что-то звенело.
Говард остановился и убрал волосы за уши. Посмотрел на дорогу, «Хонду», «Хорслейк Инн».
Флюгер на крыше гостиницы застыл на фоне звездного неба.
Звон не прекращался.
Когда он поднимался по ступеням гостиницы, в звоне отчетливо проступило потрескивание виниловой пластинки. Вроде бы зазвучал медленный фокстрот в исполнении Рея Нобла и его оркестра. И Эл Боулли пел: «Полночь со звездами и с тобой, полночь и свидание».
Поднявшись по ступеням, Говард открыл дверь и шагнул в фойе.
Внутри было светло. С такой-то луной! Лунный свет струился искоса в угол, где в спальнике была она. Кажется, он и звенел.
В тот же миг Говард захотел развернуться и уйти. Пусть уезжает. Собирает свои гребаные вещи и валит на хрен.
Но она видела следы, знает, что Митчелл где-то здесь. Отправится к озеру, найдет особняк, спустится в подвал…
Некоторое время Говард стоял, слушая ее дыхание. Это не входило в план. Что именно? Отпустить ее? Стоять и таращиться на нее? Он никогда не замирал, предвкушая предстоящую работу. Приходил и сразу приступал к делу. Брал все, что положено, – быстро и яростно. Работа есть работа.
Если на то пошло, ничего из этого не входило в план – в последний настоящий план два года и два месяца назад. Когда он возвращался в мотель, собираясь принять душ, перекусить и лечь спать. Впервые за два года Говард пожалел, что ничто не задержало его в ночь с шестнадцатого на семнадцатое ноября. Сожаление настигло его внезапно, стукнуло автомобилем Митчелла, что-то ломая внутри его.
Нет, не задержало, вдруг понял он.
Наоборот, не заставило ускорить шаг.
Побежать.
И причина лежала перед ним.
Говард вспомнил слова Митчелла о кувалде. Представил, как расставляет ноги, заносит тупоносую кувалду с одиннадцатифунтовым бойком. Обрывает звон, который оставляет после себя давящую тишину.
Давящую? Тишина не бывает давящей.
Замешательство окончательно проявилось.
Что, если бы ты первым встретил ее?
Говард понял, что стоит рядом со спальником, вдыхая запах дождя, прошедшего над диким лугом где-нибудь севернее Альберты, где лето позднее и короткое, а выглянувшее солнце медленно прогревает травы и цветы. Он слышал холодную воду.
