- Что это такое - о собственных детях?.. - решаю я выяснить, пока Авоська тащит меня почти волоком к спальне смотреть на шелк. - Что еще за случай смерти?..
А в спальне четверо девушек растянули по комнате полотно, сверкающее и переливающееся в их руках золотыми струями. Четыре метра. Это да. Но вот ширину я не оговорила. Не больше шестидесяти сантиметров в ширину оказалась мадагаскарская роскошь. Не больше шестидесяти...
- Я не желаю иметь от тебя собственных детей; по крайней мере в ближайшие двадцать лет, - сообщает мой жених, пока мы пробуем шелк на ощупь.
- Что ты будешь делать с этой лентой? - озаботилась Авоська.
- Почему не желаешь?
- Во-первых, я - отвратительный воспитатель и ужа-а-асный эгоист. Я хочу иметь твое прекрасное тело неизуродованным новой плотью.
- Можно просто обмотаться, а конец - закрепить на голове, - предлагает Авоська свой способ употребления шелка.
- А во-вторых?
- А во-вторых, у меня уже есть сын.
- Сын... Гамлета? - не сдержалась я от совершенно идиотского вопроса.
- Ему девять. Так что не одна ты мастерица сюрпризы устраивать перед свадьбой. Что будешь делать с этим грандиозным бантом? - кивнул мой жених на шелк. - Знаешь, что я думаю? Останься в том, в чем сейчас. Нет, серьезно! Ты выглядишь просто великолепно. А эту ленту прикрепи сзади, пусть волочится за тобой по земле.
- Что, вот так - в лифе, трусах и чулках?..
- Мне нравится, - пожал плечами жених.
- Авангард на грани эпатажа, - вдруг поддержала его Авоська. - Только подумай, как ты будешь визжать от восторга, разглядывая свадебные фотографии через пятьдесят лет!
- А я тоже буду этой... Ван-Тейман? - осторожно поинтересовалась я, заматываясь в шелк. Как он нежен и приятен на ощупь - больше всего это похоже на прикосновение теплого тельца виноградины!
- Я уже давно не Ван, - отмахнулся жених. - Просто Тейман. А вообще стыдиться тебе нечего. Мой пра-пра-пра - и так далее - приехал в Россию с мастеровыми голландцами по приглашению Петра I. Девочки! - Он хлопнул в ладоши. - Тащите булавки, у вас десять минут, чтобы закрепить эту занавеску на невесте!
Через десять минут я напоминала профессионально упакованную в целлофан статуэтку. Я могла делать только маленькие шажки - хотя от колен некоторая часть шелковой обертки расходилась пышным веером - бедра облегались им плотно, вырисовывая контуры алых трусиков.
- Может, вообще разденешься под шелком наголо? - указала на это пятно Авоська.
- Нет. Трусы у меня в тон с туфлями и с губной помадой. Пусть просвечивают.
- Букет! - осторожно протянула я руку из пышных складок шелка, топорщившихся На плечах. Голова моя тоже была окружена подобием стоячего воротника, почти целиком закрывающего лицо - этакая вуаль снизу.
- Что это такое? - отшатнулся жених от протянутого Авоськой букета. Это что - морские водоросли?!
Впервые за все время ожидания в этом длинном тревожном дне я заметила на его лице усталость и отвращение.
- Это декоративная капуста!
- Но она же... Она же зеленая!
- Я такое и заказывала! - Отобрав у Авоськи кипенную ажурную зелень всевозможных оттенков - от бледно-салатового до темно-изумрудного, - я становлюсь у зеркала, выбирая, в каком месте обертки лучше всего смотрится зеленое пятно.
- А что, здорово! - вдруг соглашается жених.
В зеркале я нахожу его глаза и внимательно отслеживаю малейший намек на издевку. И не нахожу. Восторг и удивление!
- А бриллианты куда? - почему-то шепотом спрашивает он и присаживается. - С этим шелком действительно они не в тему.
Осторожным сильным движением он приподнимает мою ступню и снимает туфлю.
- Правильно! - одобряю я. - Босиком. И чулки снять!
Гамлет, удерживая меня за ступню, наматывает на щиколотку ожерелье, надевает туфлю и возится с застежкой.
- Походи так, ладно? - пытается он заглянуть снизу в мое лицо. Понимаешь, друзья не поймут, если на тебе не будет ни одного камушка. Их жены, конечно, на ногах такое не носят, так что... Подпиши. - Он встает и протягивает мою бумажку, в которой прибавилось несколько строк.
Я с готовностью беру, ручку. В перчатке ручка кажется незнакомым предметом. Снять перчатку? А куда тогда деть букет?..
- В случае моей смерти ты получаешь одну треть от всего зарегистрированного имущества и вкладов. По одной трети уйдет на опекунские счета детей.
- Детей?..
- У тебя - дочка. - Гамлет разворачивает меня к камину, на его столешнице удобнее всего писать стоя. - У меня - сын. Дети .требуют чего?..
- Внимания и любви! - Я подписываюсь два раза там, где он указывает пальцем.
- Неправильно.
- Заботы и понимания?
- Нет. Дети требуют денег. Сначала - денег!
- Здесь написано, что я не должна рожать детей в течение двадцати лет совместной жизни.
- Первых двадцати лет - поправляет меня жених.
- Да какая разница? Мне тогда уже будет тридцать семь! Кто же рожает в тридцать семь?
- Вот именно! Как хорошо все устроилось, ты только подумай: рожать не надо, кормить грудью не надо! Подгузники-пеленки, слюнявчики - все в прошлом! У нас уже двое детей - тебе будет чем заняться в ближайшие двадцать лет. А потом сама подумаешь, захочешь ли ты еще раз поиграть в такое.
- А где этот мальчик? Где твой сын?
- Этот жлоб пока что очень занят. Подтачивает здоровье тещи. Мать жены решила заняться его воспитанием после смерти дочери. Сегодня познакомишься. Кстати! Почему ты не захотела, чтобы я представился заранее твоей матери? Проблемы?
- Сегодня познакомишься...
- Ты не могла слышать, как кто-то называл меня Тимоней, - вдруг, не меняя интонации, буднично сказал жених. - Меня так называл только один человек на свете. Он давно умер.
- Поговорим потом.
- Когда потом?
- Когда у нас станут общими дыхание, кровь и сон.
- Ага... То есть сегодня ночью? - уточнил он.
Когда я впервые увидела своего жениха в лесу у загниваловского пруда, он бегал вокруг большой машины, выкрикивал ругательства и умоляющим голосом просил: "Не умирай, придурок, иначе я сам тебя убью, клянусь - я тебя убью!.."
Спустившись с ели, я пошла на звуки его голоса и, продравшись сквозь кустарник, обнаружила застрявшую на проселочной дороге машину и мужчину, бегающего вокруг нее.
Стало не так страшно. Похоже, этому человеку было совершенно не до заблудившихся в лесу девочек. Из машины кто-то звал его слабым голосом. "Заткнись, Тимоня... Вытащи меня отсюда..." Бегающий человек закричал: "Ты не можешь так со мной поступить!" А человек в машине ответил: "Тимоня, если я подохну, это подохнет вместе со мной".
Тот, кто бегал, снял пиджак, бросил его на траву и стал вытаскивать из машины что-то тяжелое. Я видела его со спины, поэтому не сразу разглядела, что это было. Только когда он отошел, я чуть не закричала от страха: головой на пиджаке лежал другой мужчина, держась руками за живот, и его рубашка была красной от горла до пояса брюк.
Я начала потихоньку отползать задом в кусты, стараясь не упускать из виду бегающего человека. Теперь он толкал машину сзади, громко тужась. Машина содрогалась, но ее заднее колесо не вылезало из глубокой грязной впадины.
Все это время мужчина на траве безостановочно что-то бормотал, стараясь привлечь внимание того, кто толкал машину. Он говорил странные вещи: "...мне кажется, что меня положат в колыбель, нет, не в колыбель... Я маленький лежал в корзине, есть даже такая фотография. Какие странные мысли лезут в голову! Колыбель качается над полом, мягкая и теплая... Тимоня, мне снился сон, что меня, вот такого, как я сейчас, качают в колыбели, а колыбель корзина плетеная, а я запеленатый, как мумия, не могу пошевелиться, и смешно все... Вчера снилось?.. Или позавчера? Ты не подумай, как только меня осмотрит врач, ты сразу все узнаешь, ты только не бросай меня..."
Находясь в странном ступоре, я совершенно не разглядела лица этих мужчин, зато кружевным клеймом на всю жизнь впечаталась в память поблескивающая на ветке паутина - у самого моего лица - и крошечный цветок земляники сквозь нее. Бегающий мужчина перестал дергать машину и вдруг появился совсем рядом с большим пистолетом в руке. Я не успела ни дернуться, ни вскрикнуть - он поднял руку вверх и пальнул. Это была ракетница. Красный огонек в небе был сразу же обесцвечен солнцем и уныло затух где-то у земли печальным облачком.
- Я должен пойти за помощью, - отчаялся человек с ракетницей. Он вытащил из машины небольшую подушку и предложил лежащему на земле "заткнуть дыру в животе, сильно прижать и так держать". Пока он не вернется.
- Если ты бросишь меня здесь, - еле ворочал языком лежащий, - то никогда не найдешь...
- Я тебя вытащу!
- Если ты меня... - У лежащего пошла изо рта кровь.
Тот, кого он называл Тимоней, обхватил голову руками и сел рядом.
В паутину у моего лица попало странное насекомое с зелеными прозрачными крылышками. Оно дергало длинным изящным тельцем. И тут же показался небольшой паук. Он был намного меньше, сначала боялся подбираться близко мне показалось, что он на расстоянии в нетерпении перебирает лапками, а потом вдруг я поняла, что паук определенным образом дергает ниточки паутины, закрепляя зеленую добычу ненадежней. Я услышала булькающий звук изо рта лежащего мужчины. Паук уже так замотал свои паутинки, что зеленые крылья больше не трепыхались, тельце слабело. Когда он убедился, что добыча хорошо упакована, он в два наскока оказался рядом и укусил кончик содрогающегося брюшка. Человек на траве задышал шумно и часто, а его друг рядом завыл тихонько, кусая кулак. Я еле успевала переводить взгляд - паутина была совсем рядом у лица, а вдали - двое мужчин на траве. Паутина - мужчины близко - далеко... У меня заболела голова и онемели ноги ниже колен: я сидела, подложив их под себя и скорчившись. Когда насекомое в паутине перестало дергаться, я странным и чужим для себя чувством поняла, что мужчина на траве умер. Его друг, отвернувшись, провел грязной ладонью по лицу умершего - этот жест показался мне странным и даже неприятным. Но потом я поняла, что он опускал веки на широко открытые глаза. Потом мужчина встал, залез в машину, так что мне был виден только его зад. Он достал плед и большую прямоугольную бутылку. Укрыв умершего пледом, мужчина приложился к бутылке и так долго глотал, содрогая кадык под запрокинутым подбородком, что я подумала - не утопиться ли он задумал таким образом?
