– Валера, – с легкой улыбкой предупредила я его, – Козловой было тридцать восемь лет, ее подружки могут быть и моложе, но могут быть и старше ее.
– Неважно, – Толкушкин уже принял решение. – Козлова была видной дамочкой, надеюсь, что и подружки будут под стать ей.
– Ладно, уговорил, – я протянула ему листок с адресами.
Он взял его и сразу же принялся изучать.
– Теперь перейдем к сильному полу, – я повернула голову и посмотрела на Антонова. – Чернышовым – бывшим любовником Козловой – занимается Мамедов. Ты, Коля, займешься Симоновым, ты его наблюдал немного, адрес знаешь – тебе и карты в руки. Только здесь нужно акцентировать внимание не на Козловой, а на нем самом: как и на что он живет, чем занимается, побольше о его характере. Придется, наверное, заняться его ближайшим окружением. Кстати, Валера, – я посмотрела на Толкушкина, – закинь Миньковой и Бондаренко удочку насчет этих господ, я имею в виду Чернышова и Симонова.
Он согласно кивнул.
– Вопросы есть? – я перевела взгляд с Коли, сидевшего ближе ко мне, на Валеру, примостившегося на крайнем стуле.
– Нет, – нестройным дуэтом отозвались сыщики.
– Тогда по коням».
* * *
Солнце широкими сверкающими бликами полосовало вымытые стекла витрин. Тормозя у светофоров, Алискер с удовольствием разглядывал первую робкую зелень травы и распускающихся почек.
Двигаясь в плотном потоке автотранспорта, он краем глаза полировал тротуары, по которым порхали по-весеннему оживленные стайки девушек. Облегающие бриджи и мини-юбки соблазнительно открывали их стройные ножки в замшевых и лакированных туфельках.
Конечно, Мамедов любому, даже самому изысканному и дорогому капрону, предпочел бы гладкую, покрытую золотистым загаром кожу, но купальный сезон еще не начался, и ему приходилось довольствоваться воображением.
Подобные картины трогали его губы улыбкой сладостного предвкушения.
«И в такую погоду приходится таскаться по пыльным подъездам недостроенного здания в поисках следов убийцы», – подумал Мамедов, поднимаясь по захламленным строительным мусором ступеням. Этот жилой дом начали строить два года назад и, возведя пять этажей, «заморозили» строительство в связи с очередным обвалом рубля.
Вдоль и поперек облазив четвертый и пятый этажи, он обнаружил на толстом слое пыли многочисленные следы, по всей видимости, принадлежащие сотрудникам милиции, которые наверняка уже здесь побывали. Он не мог с уверенностью сказать, из какого помещения был произведен тот роковой выстрел, так как не знал траектории полета пули. Поэтому, перебрав все возможные варианты, где мог находиться убийца во время выстрела, Алискер тщательно исследовал вероятные места засады. Итог его работы был малоутешительным: если следы и были, то теперь они затоптаны.
* * *
Мамедов остановил «Ниву» у художественной школы, располагавшейся в двухэтажном здании, построенном в конце прошлого века. Фасад, выкрашенный серо-зеленой краской, кое-где облез, как неосторожный купальщик, перегревшийся на солнце. Поднявшись на второй этаж, он прошел длинным коридором, который привел его в большое помещение, служившее выставочным залом: по его стенам были развешаны ученические работы, выполненные в разнообразной технике. Больше всего было акварелей и графики.
Миновав выставочный зал, Мамедов очутился в помещении поменьше, освещавшимся проникавшими сквозь единственное окно лучами. Зато дверей он насчитал целых семь штук. На одной из них он нашел табличку «Секретариат». Открыв ее, он увидел миловидную шатенку, которая сидела за столом.
Закусив нижнюю губу, она что-то сосредоточенно записывала в раскрытый журнал. Ее аккуратный носик оседлали большие «с поволокой» очки в оправе из полупрозрачного пластика. Забранные в хвост гладкие волосы подчеркивали правильную форму головы.
– Добрый день, – Алискер улыбнулся и шагнул к столу, поправляя на ходу волосы.
Шатенка оторвала голову от записей и вперила свои зеленовато-голубые глаза в Мамедова.
– Здравствуйте, – бесстрастно произнесла она, кладя ручку между страницами журнала, – вы кого-то ищите?
– Вы очень проницательны, – Алискер сделал еще один шаг в сторону стола. – Этому тоже учат в художественном училище?
После этого комплимента улыбка слегка тронула ее чувственные губы. Она не ответила на вопрос, но переспросила уже более дружелюбно:
– Так кого вы ищите?
– Этот человек, возможно, учился у вас, – начал Мамедов издалека. – Я бы хотел приобрести несколько его работ.
– Вы что, коллекционер? – спросила шатенка, моргая своими павлиньими ресницами.
– Не так чтобы совсем коллекционер, просто недавно я видел одну работу Александра Чернышова и мне захотелось приобрести несколько его произведений. Вам ничего не говорит это имя?
– Саша Чернышов?
– Вы его знаете? – обрадовался Мамедов.
– Его отчислили с последнего курса, когда я только что начала здесь работать, в то время здесь все только об этом и разговаривали.
– Так вы мне поможете? – Алискер наклонился над столом, как бы отрезая шатенке путь к отступлению. – Кстати, как вас зовут? – второй вопрос вырвался у него совершенно непроизвольно.
– На какой же вопрос вам отвечать? – шатенка хитро прищурила за очками свои зелено-голубые глаза.
– Элла, – раздался из-за приоткрытой двери ведущей в кабинет срывающийся на фальцет женский голос, – зайди ко мне!
– На первый, – быстро среагировал Алискер на нежданную подсказку. – И запомните, Элла, ни одно доброе дело не остается безнаказанным.
– Я думаю, что найдется ваш Саша Чернышов, – успокоила его Элла, выходя из-за стола, – подождите меня немного.
* * *
Чернышов жил в коммуналке в одном из домов, чей отреставрированный недавно фасад выходил на центральный проспект города. Надо сказать, что заново оштукатуренная внешняя стена дома резко контрастировала с буквально расползающимися стенами подъезда. На них клочьями висела облупившаяся синяя краска, тут и там их, подобно молниям, от потолка до пола рассекали гигантские трещины невообразимой глубины.
Войдя в эти пыльные джунгли и развалы рушащегося камня, Мамедов стал подниматься по щербатой, с огромными выбоинами лестнице.
Стены вдоль маршей были густо покрыты разнообразными надписями на русском и английском. Смысл всех этих разноцветных графитти сводился к нескольким ключевым темам, как то: секс, насилие, дзен, допинг, любовные послания, угрозы и лаконично-сильные посыл на…
Пахло запустением и, несмотря на всю эту живописность, провинциальной скукой.
Мамедов остановился перед высокой деревянной дверью, выкрашенной охрой. На двери было два звонка, один из которых – наполовину вывороченный. Напротив него красовалась миниатюрная металлическая рамка с картонным квадратиком, на котором кудрявились три английские литеры: «Yes».
Он смело нажал на звонок. Прислушался. На какой-то момент ему показалась, что унылая тишина, пыльным облаком висевшая с той и этой стороны двери, – единственное, что еще поддерживает дышащие на ладан стены.
Он снова надавил на кнопку вихляющегося на тонком проводке звонка. На этот раз его чуткий, настороженный слух уловил за дверью какое-то движение, смутный отзвук человеческих голосов. Еще через секунду он ясно различил шарканье ног.
– Кто?! – не очень любезно спросил высокий юношеский голос.
– Простите, что беспокою вас, – вежливо и дипломатично начал Мамедов, – я по поводу ваших работ. Мне дали ваш адрес в училище. Хочу приобрести кое-что.
За дверью послышалось натянуто-опасливое шушуканье, в котором вторую скрипку исполнял тонкий девичий голосок. Наконец, замок щелкнул, и дверь отворилась.
На пороге стоял смазливый парень лет двадцати в голубых джинсах и коротком шерстяном джемпере. Стройный, выше среднего роста, довольно мускулистый, он стоял в небрежно-расслабленной позе и пялилися на Алискера. Темно-каштановые волосы волнистыми прядями свободно падали ему на плечи.
– Здравствуйте, – Алискер кашлянул и протянул руку, – вы Чернышов?
Парень без всякой охоты пожал Алискеру руку и кивнул.
– Привет! – довольно фамильярно отозвался он, не сводя с Мамедова своих зеленых глаз.
– Войти можно?
Чернышов насмешливо пожал плечами и молча посторонился.
– Я не один, – бросил он на ходу.
– Ой, простите! – сыграл под простачка Мамедов. – Я не отниму у вас много времени.
– Ладно, – махнул рукой Чернышов, – мне деньги нужны.
Он распахнул дверь, и Алискер очутился в просторной комнате, в центре которой стояла огромная двуспальная кровать, по углам – аудиоаппаратура. Чуть поодаль гордо возвышался мольберт, около него – некое подобие этажерки, сплошь уставленной горшками с кистями, разных размеров мастехинами, мелкими акварелями и фотографиями в рамках из светлого дерева. Кругом валялись тюбики из-под красок, грязные, засохшие кисти, одеревеневшие тряпки, аудиокассеты. Стены были увешаны холстами. Но этого пространства для полотен было не достаточно: прислоненные одно к другому, они стояли на полу около этажерки и углового окна, лишенного занавески.
