Вспомнились Моцарт, Бетховен, Франц Шуберт…
Я вышел на улицу и стал осматриваться в поисках такси.
Уже заметно похолодало и квартал выглядел мрачно и безлюдно. По обеим сторонам улицы в основном тянулись длинные складские помещения, а над ними нависали огромные черные тучи. Кругом ни одного освещенного окна. Ни одного такси.
Окруженный тревожной тишиной я двинулся вперед, надеясь выйти на более освещенную улицу. Со стороны доков дул соленый бриз и изредка доносились заунывные гудки судов. Мои шаги гулким эхом разносились по пустынной улице. Редкие фонари отбрасывали зловещие тени на потрескавшийся тротуар.
Как все изменилось с той поры, когда я приехал в этот район. Здесь были оживленные улицы, забитые грузовиками и легковыми автомобилями. По тротуарам двигались толпы народа. Но прошло немало времени, как окончилась работа, и всех пешеходов поглотили автобусы и метро. Наверное, мой приятель был единственным человеком, снимавшим здесь жилье.
Какие идеальные условия для убийства, подумал я… и эта мысль сразу же напомнила мне о нашей голубой яхте. Ничего удивительного, если учесть всю окружавшую меня обстановку: запах порта, темноту, мрачные старые строения из камней и прогнивших досок… Мне стало не по себе.
Предположим, Что Робинсон невиновен.
Некто пытался столкнуть меня с моста, некто поехал за мной в Аннаполис и похитил мой автомобиль. И этот некто наверняка знает о том, что я отправился в Нью-Йорк, а как утверждает Мэри стоит мне только выехать из дому, со мной обязательно происходит какая-нибудь неприятность. Видимо, этот неизвестный убийца избрал меня своей любимой жертвой. И если это не Робинсон, то ничего не мешало моему преследователю отправиться вслед за мной и сейчас подкарауливать меня в темноте…
Я ускорил шаги и время от времени осторожно оглядывался назад. Мне казалось, что кто-то крадется за мной. Я был почти уверен, что видел темную фигуру, отделившуюся от стены дальнего дома.
Положение становилось критическим.
Оборудование, которое я тащил, было чертовски тяжелое и не давало мне бежать. Большие стереоколонки занимали обе руки, длинные провода путались в ногах, а ящик с лентами, который я водрузил сверху, грозил в любую минуту соскользнуть на землю… а он был самым ценным моим имуществом, итогом моей жизни, и я ни за что на свете не мог бы расстаться с ним.
Эти записи невозможно воссоздать повторно…
И все-таки, черт побери, ящик сорвался и катушки рассыпались по тротуару.
Я наклонился поднять их, а чтобы освободить руки, поставил колонки на землю… и как раз в тот момент, когда я сидя на корточках, собирал катушки, я услышал за спиной звук приближающихся шагов. Кто-то бежал в мою сторону и кричал пронзительным тонким голосом:
— Лидс… Ли-и-идс…
Я молниеносно запихнул ленты в карман пиджака, подхватил динамики и со всех ног бросился наутек.
Ноги сделались как ватные, сердце выскакивало из груди, спина и руки были напряжены до боли. Нагруженный и сгорбившийся, как верблюд, я мчался, не чувствуя под собою ног, спотыкаясь и проклиная все на свете.
Я силился позвать на помощь, но слова застревали в пересохшем горле. Да и звать-то было некого. Вокруг не видно ни полиции, ни такси, ни магазинов, ни освещенного окна.
Теперь я не сомневался, что Робинсон невинный ягненок, а настоящие убийцы — они, безымянные люди-тени, люди без лица, люди-чудовища, люди-оборотни. Дьяволы, которых боялась Мэри, которые пугали ее своими грохочущими голосами. У них злые, жестокие глаза, похотливая усмешка, безжалостные руки…
— Мистер Лидс!
Мои силы были на исходе. И вдруг… хвала небесам, я заметил такси.
— На помощь! — закричал я. — Спасите! Полиция!… Такси! Такси!
К счастью, ко мне вернулся голос, и такси остановилось рядом со мной. Я схватился за дверную ручку и тут кто-то опустил руку на мое плечо. Я резко обернулся.
— А вы настоящий спринтер, — улыбалось мне бородатое лице нового знакомого. — Я едва угнался. Вы забыли у нас свою авторучку.
Он отдал мне ее и, посмеиваясь, исчез в темноте.
— Куда ехать?
Я не был уверен, что мое трусливое поведение не подпортит мою репутацию в глазах будущего импресарио. Но, в конце концов, творческим людям позволительны всякие экстравагантные выходки. Главное — мое творение цело и невредимо. Я быстро уселся в такси и назвал водителю адрес своего отеля.
— Что-нибудь случилось? За вами гнались? — поинтересовался таксист.
— Нет, — коротко буркнул я, и он прекратил расспросы.
Еще долго мое сердце колотилось в груди, как сумасшедшее. Я пережил минуты смертельного ужаса. Конечно, всему виной явилась окружающая обстановка, подумал я и решил никому не говорить ни слова об этом происшествии. Я понимал, что вся история с голубой яхтой порядком расшатала мои нервы. До сих пор я, пожалуй, воспринимал ее как нечто абстрактное, хотя и осознавал жестокость, сопровождающую это мерзкое преступление, и только сейчас я словно сам побывал на месте жертвы. Я испытал чувства человека, преследуемого опасностью.
На этот раз мне повезло, размышлял я, но убийца может настигнуть меня когда угодно и где угодно. Смерть может подстерегать меня за любым углом. Такие мысли кружились в моей измученной голове, когда я поднимался к себе в номер. Бросившись на диван, я стал ожидать звонка от Мэри. Мне не хотелось ни есть, ни пить. Я вымыл лицо холодной водой и лежал, выкуривая сигарету за сигаретой. В голове осталась одна мысль, одно-единственное желание, чтобы наконец-то отыскался виновник этого жуткого убийства.
Я молился, чтобы им оказался Робинсон.
Телефонный звонок раздался лишь в одиннадцать часов.
— Джек? — голос Мэри, явно уставший, доносился откуда-то издалека, а на линии были различные помехи.
— Да, да. Почему ты звонишь так поздно?
— Я говорю из телефонной будки… но скоро буду дома. У нас спустило колесо. А как твои тела, дорогой, они приняли «Метопи»?
— О, господи! Да, приняли. Скажи мне, это он? Робинсон?
Ее уставший, детский голос задрожал, Мэри была готова расплакаться.
— К сожалению нет, дорогой… Возвращайся скорее домой. Возвращайся сейчас же.
— Я так рада, что наконец прозвучит твое сочинение, — Мэри улыбнулась бледной, грустной улыбкой, и глаза ее наполнились слезами. Она нежно пожала мою ладонь. — По-моему, ты не должен ничего исправлять… Какая все-таки радость, что это будет исполнено публично! Это единственная приятная новость за многие месяцы, первая и единственная.
— Да, ты права.
Мы снова сидели в нашей маленькой, уютной кухне, опять вместе. Было пять утра. Сразу после телефонного разговора с Мэри я покинул отель и, словно на крыльях, устремился домой, где застал ее, не сомкнувшую глаз и ожидавшую меня в Гостиной, в просторном белом халате. Мэри тут же приготовила мне яичницу с беконом и подогрела молоко.
— Значит с Робинсоном вышла осечка? — вздохнул я.
— Полная, — печально ответила Мэри, отбрасывая с лица прядь волос. — Как только я на него взглянула, то сразу же поняла, что это не он. Даже необязательно было слышать его голос. Он не способен совершить что-либо подобное… простой крестьянин… старый, измученный человек… В синем, потертом комбинезоне и лысый, как колено. Наверняка неграмотный. А голос у него тонкий и писклявый, и говорит, словно полный рот каши. Я просто покачала головой и вышла. Но ты не представляешь, как они меня донимали!
— Не понимаю зачем?
— Они были уверены, что нашли кого нужно и не собирались так легко отпустить этого беднягу. Но он не мог иметь ничего общего с нашим делом. Хотя немало фактов свидетельствовало против него. Во-первых, он владелец голубого иола, а кроме того, его любовница куда-то пропала. Но когда я стала сопоставлять даты, то выяснила, что пятнадцатого октября она была еще жива и здорова. Одним словом, о Робинсоне можно больше не думать. Сегодняшняя поездка была такой долгой и утомительной, и я рада, что хоть у тебя все закончилось хорошо.
— А когда они тебя отпустили?
— Около шести. Представляешь, весь день насмарку. И эта отвратительная тюрьма: коричневого цвета стены, зеленые нары, затоптанные полы, заключенные пялятся на тебя, как на диковинку. А ты бы только видел их женский туалет!
Она встала и долила мне кофе.
— И весь день у меня во рту росинки маковой не было.
— Бедная моя малышка.
— Наконец мы выехали оттуда на кошмарной колымаге Рейнольдса. Она ползет, как черепаха, сиденья проваливаются. Вдобавок ко всему наш дорогой лейтенант заявил, раз я нахожусь в поездке по просьбе полиции, то он обязан угостить меня обедом. И пригласил в придорожный трактир. — Здесь Мэри рассмеялась. — И знаешь, что он заказал? Мясо по-бруншвицки. Знаешь, что это такое? Гуляш из белки!
