– Шесть-И. Бессмысленная концентрация цвета, попробуйте не по максимуму, – невидимый голос молодой и бодрый.
– А П-норма, как всегда, воздерживается от комментариев, – зло сказал Вол и вскочил со стула, – Он попал в точку, ни одной поправки, первый раз – и сразу в точку! Слышите, ЭлПэ, это я про вас говорю, сразу, с ходу!
ЭлПэ молчал и бессмысленно таращился на пол. Ровно от того места, где стоял человечек и до двери шли небольшие мокрые следы.
– Распотрошу тебя я нежно и зафурычу в дивный сад! Чувств океан моих безбрежен, и сам я в них – маркиз Де Сад!
– Уберите его! – Взвизгнул Вол и закрыл уши ладонями.
– Почему это меня нужно убрать? Всем все делают, а меня нужно убрать!
ЭлПэ не успел опомниться, как изящный молодой человек вцепился в волосы Вола и заверещал:
– Люби меня, как я тебя! Во мне лишь детская беспечность, в тебе – пугающая вечность, но умираю я любя! – он старался повернуть лицо Вола к себе поудобней, Вол сопротивлялся, притопывал неуклюже, но был все же мгновенно облизан поэтом – язык высовывался длинный, с белым налетом. Они упали на пол, поэт старался облизать все лицо, пыхтел и повизгивал. Вол уже только рычал и понемногу оседлал поэта.
ЭлПэ захохотал, указывая на них пальцем, смеялся до изнеможения, потом откашлялся и неожиданно в наступившей тишине, показывая пальцем на дикую парочку на полу, слегка осевшим от хохота голосом, продекламировал:
– Время медленной улиткой по щеке твоей ползет.
Вол слез с поэта, постанывая, вытирался кружевным платком. Запахло французскими духами. Поэт сел, скрестил ноги и задрав вверх козлиную бородку, гордо огляделся.
– Я тонкий, нежный, я красивый! Я наделен волшебной силой! А про женщин все равно говорить не буду! – неожиданно не в рифму изрек он, – Я знаю, что вы хотите услышать, сберегу, не скажу! Я один здесь это знаю, а не скажу, и никакой мечты у меня и снов волшебных нет, одна задача – не проболтаться.. И нечего теперь вонять духами, я расстался с прошлой жизнью навсегда, не вернуть мои невинные года!
ЭлПэ сел рядом с ним на пол:
– Чувств твоих хитросплетенья, это пряжа на коленях.
Вол в ужасе смотрел на них, отдуваясь и отмахиваясь рукой, как от нечистой силы.
Поэт встал, оправил пиджак и попрощался:
– В мире ненормальных снов я реальным стать готов! – потрепал сидящего ЭлПэ по плечу и ушел.
– Что за прелесть! – ЭлПэ был в восторге.
– Он уже распределен, почему опять появился?
– Что значит – распределен?
– Он – Строитель.
– Милый вы мой, ну какой же он строитель?
– Он не может быть исполнителем, он непредсказуем.
– А кто у вас еще есть? П-норма – это что такое?
– Это… Можно условно сказать – путешественники. Но поэт…
– А кто-нибудь еще есть? Поэты есть?
– Нет. Есть только строители, путешественники и исполнители.
– Этот, который ловил луч, он теперь кто?
– Он теперь путешественник. А поэт все время врет, да ладно, хотя… Что это он говорил про женщин?
– Погодите, дайте понять. Значит, поймавший луч – путешественник, допустим, поэта вы хотите в строители, а вот, например, исполнитель? Покажите мне исполнителя, если можно.. Уже имеющегося.
– Диспетчер И-шесть, я все слышу. Присылаю шофера.
– Вол, послушайте, а почему именно шесть?
– Их всего шесть. Когда будет семь, будет И-семь.
– А строителей, значит..
– Да, 124.
– А почему путешественники без номера?
– Это тайна, должно быть в секрете, сколько есть путешественников. Сейчас их достаточно, поэтому – норма. Бывает П-недостача.
– А П-перебор?
– Не бывает.
В комнату, мелко семеня короткими ножками вошел шофер. Он все еще напевал про себя, но на этот раз что-то успокаивающее, осторожно двигал ладонями, словно сгоняя с головы паутинки.
– Я выйду, – сказал Вол ЭлПэ, – поосторожней с ним.
ЭлПэ любовался руками горбуна, заворожено смотрел, не мигая, на музыку, он почти уловил ее, прекрасную, даже не музыку – тихий звон и постанывания в шелесте деревьев.
– Я слышу, – радостно сказал ЭлПэ, – Я слышу!
Горбун подходил все ближе, дергая за невидимые колокольчики, шевеля деревья, вот он наклонился совсем близко к сидящему ЭлПэ, уперся руками в колени и жадно оглядывал его лицо. Остро запахло конским пометом.
– Я все слышу, – покорно прошептал ЭлПэ, – Вы не можете больше ничего хотеть.. Ваше пожелание исполнилось. Вы… Как вы это делаете?
– Я хочу, – внятно и медленно сказал горбун, брызгая в лицо ЭлПэ слюной и по лошадиному обнажая десны, – Засунуть морковку в пупок Мерилин Монро!!!
Вера старательно обходила опавшие листья, постукивая тонко каблучками. Шла, понурив голову, как всегда, стараясь не смотреть на людей, сцепив рукой у подбородка мохнатый воротник. Постояла на автобусной остановке, приглядела автобус и растерялась – она очень боялась сесть в переполненный. Выходящие из автобуса и входящие в него быстро разделились на две враждующие группы, одна из этих групп втянула Веру в себя, вот она уже у двери, и вдруг ясно – мужские руки на ее ягодицах – ее втолкнули в автобус. Она прижала руки к груди, медленно повернула голову.
– Рассусоливаете.. Двигаться надо побыстрей, или на такси разъезжать! Что уставилась?
Вер с ужасом закрыла глаза.
– И чего подмигивать? – говоривший был тучен, небрит, прижимал подмышкой измученный портфель командировочного, – Да ты не бойся, – он вдруг перешел на доверительный тон, – Я тебя и обратно вытолкаю, интеллигенция сопливая. До чего страну довели!
Вер робко потрогала плечо стоявшего рядом и жующего молодого человека в огромной меховой шапке.
– Пожалуйста. Я вас очень прошу, если вам не трудно. Уберите ногу.
– Чего?
– Вы стоите на моей ноге. Если вас не затруднит…
– Нигде я не стою, – он для верности потоптался, Вер застонала. Она внимательно рассматривала юношескую щеку, ворох лисьих ворсинок от шапки, словно росших повыше этой щеки, думала о его матери, какой он был маленький в кроватке, и вдруг начала плакать.
Лисья шапка дернулась у ее лица, защекотала и пахнула грустной убоинкой зверька, он заорал:
– Да что мне, взлететь, что-ли?!
– Нет, ничего. Стойте, как вам удобно. Я от другого. Это нервное. Стойте…
« Он хороший, не курит, любит кого-нибудь.. улыбается иногда… гад. Как больно, надо было идти пешком, подумаешь, четыре остановки.. он хороший,» – Вер закрыла глаза, и слезинки вытолкнулись и убежали по щекам, – «Еще этот директор в школе будет сейчас издеваться, а Су самая красивая в школе, всегда издеваются, когда кто-то красив, все хотят сделать или гения или проститутку… Не употреблять таких слов, он хороший, только грубиян, скотина, гад, когда же он перестанет топтаться?! Как плохо я думаю, но ведь я больше никогда его не увижу. Я не буду знать, что с ним случилось. Всегда утешаю себя. Какие у него глаза голубые…»
Вер смотрела в упор, не замечая, как на лбу молодого человека выступили капельки пота, он вытерся шапкой, не в силах отвести взгляд и стал пятиться с ужасом, топча чьи-то ноги, в глубь автобуса.
– А ну пойдем! – ее схватил за руку командировочный и выдернул из автобуса. Вера хватала воздух ртом, ничего не понимая. – Нечего пялиться на сосунков, все ноги оттоптал!
Вер отбежала немного и прижалась спиной к стене здания, ее трясло.
– Ну ведь хочешь, хочешь, а? Я же видел, как ты на него смотрела! Сейчас такси поймаем, чтобы никто ног не топтал… Эй! – он заорал и кинулся к дороге. Потом проволок ее от стены к машине и закинул на заднее сиденье почти влежку.
– Ласточка ты моя, зозулька! Куда едем? – спросил он скорее себя, чем ее, но Вера быстро и отчаянно пробормотала:
– В школу едем! Едем в школу!
– К черту школу, в гостиницу едем, гори огнем мое заседание! Эх, жизнь моя!
– Мне надо в школу, – бормотала Вер, отодвигаясь подальше и стуча зубами, – Я хочу в школу…
Командировочный ловко обхватил ее руками и вдруг звонко оттянул поцелуем щеку.
Таксист покрутил головой и достал сигарету:
– А гостиница какая?
– Дайте сигарету, – почти заорала Вер и спасительно схватила за руки шофера.
– Зажигалочку? – командировочный пыхтел и рылся в карманах брюк, ему мешал большой шарф и скорее уютный чем безобразный живот.
– Вы мне очень нравитесь, – забормотала Вер, затягиваясь, – Просто вы очень хороший, да…
Шофер удивленно посмотрел на нее в зеркальце.
– Вы такой добрый, да, когда-то вы были маленьким мальчиком…
– Да чего ты боишься? В первый раз, что ли? Замужем? Такая цаца!
– Я не цаца! А вы очень хороший, добрый, и еще…
– Что ты заладила «добрый, добрый», у меня другие достоинства, – он подмигнул шоферу и громко засмеялся. Вер с ужасом рассмотрела его зубы и пробормотала:
– Мне плохо…
– А мне хорошо, сейчас дерябнем в номере, станет все нормально, не трусь! – он ловко задрал полу ее пальто и просунул руку по ноге.
Вер словно во сне спокойно затушила сигарету о его щеку.
