Мы живем в странные времена. Пятидесятидвухлетняя чернокожая женщина с простреленным коленом лежит в отдельной больничной палате со всеми удобствами, доступными в стране долларовых счетов, ее сознание затуманено морфием, и когда она открывает глаза, а она, по-видимому, медленно открывает их примерно каждые десять минут, ей мерещится, что она видит белого мужчину, сидящего в кресле рядом с ее кроватью, не обращающего на нее никакого внимания, а сосредоточенно глядящего на экран ее телевизора, который ей так нравится. Этот белый мужчина ей знаком. Да ведь это ее хозяин. По правде говоря, она предпочла бы видеть его жену. Ей хотелось бы расспросить ее, как там дети, как Томми, но, как бы то ни было, необходимость сформулировать вопрос избавляет от необходимости задавать его, и, кроме того, теперь по телевизору идет забавное кино о каком-то толстом мужчине, и она его смотрит или видит его во сне – этого она никогда не вспомнит.
[Дергающееся изображение роскошного гостиничного номера. Камера перестает трястись и занимает устойчивое положение. Один угол кадра затемнен непонятным предметом, возможно, ремешком сумочки. В комнате у дальней стены с окном стоит огромная кровать и плюшевое кресло. Ночь.]
Кэролайн: …было бы интересно, вот и все. [В поле зрения камеры попадает необъятная фигура Хоббса, одетого в дорогой костюм. Он стоит спиной к камере. Снимает телефонную трубку.]
Хоббс: Оператор, это номер четырнадцать-двенадцать. Прошу меня не беспокоить и никаких звонков. Единственное исключение – если позвонит человек по фамилии Мёрдок, пропустите этот звонок. Мёрдок, Руперт Мёрдок. М-Ё-Р-Д-О-К. Да, правильно, благодарю вас, не соединяйте ни с кем, кроме него. [Кладет трубку. ] Вряд ли он позвонит, но ему могут дать этот номер в моем офисе. [Хоббс поворачивает голову на стук. Смотрит на часы. ] Да?
Голос: Это Спрингфилд, сэр.
Хоббс: Входите, Спрингфилд.
[В комнате появляется какая-то фигура, спиной к камере.]
Хоббс: Слушаю.
Спрингфилд: Мы составили лондонское расписание, сэр. Мистер Кэмпбелл сказал, что мне следует проинформировать вас об этом.
Хоббс: Превосходно, Спрингфилд, давайте расписание.
Спрингфилд: Итак, сэр, сначала у нас идет мистер Трамп, он назначен на восемь утра, затем мистер Риджвей из банка – в десять, потом ланч с людьми мистера Лока…
Хоббс: Сводка к этой встрече готова?
Спрингфилд: Мне нужно справиться у мистера Кэмпбелла, сэр, но полагаю, что да.
Хоббс: Скажите мистеру Кэмпбеллу, что если он не подготовит нужные цифры, может подыскивать себе другое место.
Спрингфилд: Хорошо, сэр. Тогда на сегодня все. Или будут другие распоряжения?
Хоббс [повернувшись к Кэролайн]: Мисс, не желаете ли чего-нибудь? А то Спрингфилд может вам принести. Сигареты, цветы, все, что хотите!
Кэролайн: Нет, мне и так хорошо, спасибо.
Хоббс [поднимая руку]: Вы свободны, Спрингфилд.
Спрингфилд: Доброй ночи, сэр. Мисс. [Спрингфилд уходит.]
Хоббс: Давайте проясним ситуацию.
Кэролайн: Согласна.
Хоббс [неловко стягивает пиджак]: Я хочу, чтобы вы сказали мне, что именно вам нужно.
Кэролайн: Ладно.
Хоббс: Вы хотите получить что-то вроде разового вознаграждения?
Кэролайн: Нет.
Хоббс: Странно. Тогда, может быть, вы рассчитываете на какую-то работу, регулярные выплаты некоторой суммы или что-то еще?
Кэролайн: Нет. Просто немного времени вместе. Вы мне любопытны.
Хоббс: Видите ли, я вынужден задавать подобные вопросы, поскольку человек в моем положении… знаете, люди просто наглеют, всю дорогу выпрашивают у меня деньги, работу или что-нибудь еще. Так-то вот, Кэрол, правильно?
Кэролайн: Кэролайн.
Хоббс: Да, конечно. Прошу прощения. [Она трясет головой, а потом вытаскивает что-то из волос, и они рассыпаются по плечам. ] Как вам больше нравится, чтобы свет горел или выключить?
Кэролайн: Выключить. Нам хватит света и от уличных фонарей.
Хоббс [Он подходит к стене, и свет гаснет. Они устраиваются на кровати. ]: Итак… [Она обеими руками берет его за руку. ] Позвольте мне прежде кое-что сообщить вам, моя дорогая мисс Кэролайн. Мы с вами смотрим друг на друга, находясь по разные стороны широкой пропасти. И мы, конечно, не впадаем ни в какие заблуждения. [Хоббс произносит слова медленно, низким, полным нежности голосом. ] Вы – красивая молодая женщина, американка, у вас вся жизнь впереди. И нам слишком хорошо известно, что я… да, а я…
Кэролайн: Тсс. [Она начинает раздеваться.]
Хоббс: Это очень мило с вашей стороны. Но позвольте мне все же договорить, моя дорогая мисс Кэролайн, я хочу, чтобы вы знали, что я отдаю себе отчет в том, кто я есть. Я знаю, как я выгляжу в ваших глазах. Для меня это очень важно. Потому что это даст мне возможность выразить свою признательность вам. Я – толстый старый человек. Смешной урод, нечто просто отвратительное. Вот уже тридцать лет, как я не могу дотянуться до пальцев ног. К тому же я не способен к нормальной половой жизни, моя дорогая мисс Кэролайн.
Кэролайн: Вы в этом уверены?
Хоббс: Абсолютно уверен. [Он сбрасывает ботинки.]
Кэролайн: И не можете заниматься сексом?
Хоббс: Нет. Но пожалуйста…
Кэролайн: [Она продолжает раздеваться. ] Позвольте спросить почему? Я имею в виду, это…
Хоббс: Не из-за вас, вовсе нет, конечно нет. [Он снимает брюки, расстегивает рубашку. ] К сожалению, это из-за того, что случилось довольно давно.
Кэролайн: Расскажите мне об этом.
Хоббс [вздыхая]: Это повесть старика.
Кэролайн: Я смогу выслушать ее. Я кое-что повидала в жизни.
Хоббс: Позвольте мне покурить. [Скрывается в ванной комнате, его толстое тело внезапно освещается, подобно луне, вспыхнувшим светом, затем свет точно так же резко гаснет. ] Ну что ж. Пожалуйста. Если вы настаиваете. По правде говоря, я не говорил об этом много лет. Давным-давно, дорогая моя Кэролайн, мне было двадцать лет, а мой отец был обладателем девятого состояния в Австралии. В то время мы с отцом не слишком ладили. Он хотел, чтобы я занялся газетным бизнесом, а у меня были другие намерения. Я, знаете, больше интересовался мореплаванием и девушками. Для парня моего возраста у меня водились приличные деньги на карманные расходы, и я имел обыкновение посещать публичные дома в Мельбурне, которые, надо сказать, были изумительными. Попытки отца отправить меня в Оксфорд или Кембридж провалились, и он был вынужден согласиться на Сиднейский университет. Это было еще то разочарование. Ведь он действительно пекся о моем будущем. Я его не виню. У нас были чудовищные баталии. Летом перед последним курсом в университете я совершил нечто невообразимое – нанялся на грузовоз.
Кэролайн: Это корабль?
Хоббс [ложится на кровать]: Да, есть или был такой корабль – грузовоз, который перевозил по всему миру разные грузы. Уголь, сталь, зерно – в общем, много всякой всячины. Теперь, за исключением больших контейнерных судов и нефтяных танкеров, это все больше крупные грузовые лайнеры. Но много лет назад, в 1956 году, грузовоз – это было что-то. Я любил работать на таких судах. Там было достаточно малярной работы. Очистка и покраска. Мы ходили у западного побережья Африки, потом вокруг Гибралтара во Францию. Я отправлял по почте коротенькие письма матери и отцу из каждого порта, зная, что они прибудут в Австралию лишь несколько недель. В Марселе мы вознамерились продать несколько автомобильных покрышек, которые приобрели по случаю, не помню уж где. Марсель был еще тем бандитским городом, там полно было отчаянных головорезов. Наш капитан даже специально нас предостерег, но я был не из пугливых. Я ничего не боялся, то есть вообще ничего. У нас тогда сломался котел, а это означало простой в порту не меньше пяти суток, и большую часть этого времени я был свободен.
Кэролайн: Тут, как я понимаю, замешана женщина.
Хоббс: Именно.
Кэролайн: Она была красивая?
Хоббс: Так же красива, как вы, только она была темнокожей, как статуэтка из красного дерева. Самая дорогая проститутка в Марселе, если, конечно, она соглашалась с вами пойти. У меня было достаточно денег, которые я спрятал в надежном месте, и вот тогда я совершил самую грандиозную глупость, на какую только был способен.
Кэролайн: Какую?
Хоббс: Я в нее влюбился и стал давать ей деньги, чтобы она проводила время только со мной. Она не возражала.
Кэролайн: Она просто-напросто пользовалась вами.
Хоббс: И я это понимал, но мне было наплевать. Почти все время мы проводили за городом и пьянствовали. Я взял напрокат машину. Она сказала, что ее зовут Моник. Она была наполовину индианка, на четверть зулуска, немного китаянка, и все это дополнялось кровью буров. Родилась она в Кейптауне. Да, жизнь у нее была – не приведи бог. Говорила она на ужасном французском. В общем, этакая расчетливая милая кошечка… в точности как ты. После войны ее похитил капитан какого-то корабля и привез в Марсель, и в результате она в него безумно влюбилась. Представляете, каким волнующим казалось все это полупьяному двадцатилетнему парню, валявшемуся в траве во французском предместье. Я был охвачен страстью и от любви буквально терял голову. Но во всем этом была явная обреченность, ведь я знал, что через несколько дней мне придется вернуться на грузовоз. Реальность тех дней не стерлась для меня со временем. Я могу выглянуть из этого окна, Кэролайн, зная, что я нахожусь в Манхэттене, в отеле «Плаза», и что сегодня восемнадцатое или какое-то еще июня, – я больше не обращаю внимания на даты, – но одновременно я существую и там, заглядывая в темные, темные глаза моей Моник. У меня нет ее фотографии, у меня нет ни единого письма. У меня нет ничего, кроме воспоминания о ней. В последний раз мы виделись двадцать третьего мая 1956 года в одиннадцать пятьдесят семь вечера. Я должен был вернуться на корабль в полночь. Мы отплывали в два часа ночи, чтобы поймать прилив. [Кэролайн закуривает сигарету. ] Ее квартира находилась на третьем этаже в четырех кварталах от доков. Я отдал ей все до последнего – франки, фунты и доллары, которые у меня были, – охотно и с радостью. Мы не расставались пять дней подряд. Мысль о разлуке с ней приводила меня в полное отчаяние, ибо я понимал, что больше никогда ее не увижу. Но в то же время я был как-то непостижимо счастлив, потому что знал, что только что пережил изрядную любовную авантюру и скоро снова окажусь на корабле, благополучно пересекающем океан.
