Кэролайн: Какую?
Хоббс: Я в нее влюбился и стал давать ей деньги, чтобы она проводила время только со мной. Она не возражала.
Кэролайн: Она просто-напросто пользовалась вами.
Хоббс: И я это понимал, но мне было наплевать. Почти все время мы проводили за городом и пьянствовали. Я взял напрокат машину. Она сказала, что ее зовут Моник. Она была наполовину индианка, на четверть зулуска, немного китаянка, и все это дополнялось кровью буров. Родилась она в Кейптауне. Да, жизнь у нее была – не приведи бог. Говорила она на ужасном французском. В общем, этакая расчетливая милая кошечка… в точности как ты. После войны ее похитил капитан какого-то корабля и привез в Марсель, и в результате она в него безумно влюбилась. Представляете, каким волнующим казалось все это полупьяному двадцатилетнему парню, валявшемуся в траве во французском предместье. Я был охвачен страстью и от любви буквально терял голову. Но во всем этом была явная обреченность, ведь я знал, что через несколько дней мне придется вернуться на грузовоз. Реальность тех дней не стерлась для меня со временем. Я могу выглянуть из этого окна, Кэролайн, зная, что я нахожусь в Манхэттене, в отеле «Плаза», и что сегодня восемнадцатое или какое-то еще июня, – я больше не обращаю внимания на даты, – но одновременно я существую и там, заглядывая в темные, темные глаза моей Моник. У меня нет ее фотографии, у меня нет ни единого письма. У меня нет ничего, кроме воспоминания о ней. В последний раз мы виделись двадцать третьего мая 1956 года в одиннадцать пятьдесят семь вечера. Я должен был вернуться на корабль в полночь. Мы отплывали в два часа ночи, чтобы поймать прилив. [Кэролайн закуривает сигарету. ] Ее квартира находилась на третьем этаже в четырех кварталах от доков. Я отдал ей все до последнего – франки, фунты и доллары, которые у меня были, – охотно и с радостью. Мы не расставались пять дней подряд. Мысль о разлуке с ней приводила меня в полное отчаяние, ибо я понимал, что больше никогда ее не увижу. Но в то же время я был как-то непостижимо счастлив, потому что знал, что только что пережил изрядную любовную авантюру и скоро снова окажусь на корабле, благополучно пересекающем океан.
Кэролайн: И вы с ней распрощались?
Хоббс: Конечно. Я попрощался с ней, поцеловал ее и сказал, что люблю ее и никогда не забуду и все остальное, что говорят в подобных случаях от полноты сердца, и тут она напомнила, что мне пора идти, дорога до доков займет как раз три минуты; я ответил, что смогу добежать туда за половину этого времени, и она сказала: «Ну что ж, может, двух минут и хватит»; кажется, мы поцеловались еще раз. Потом я посмотрел на нее тем самым последним взглядом, который, знаете ли, будет преследовать вас до самой смерти, и понесся вниз по лестнице и дальше, по темным улицам. И примерно в квартале от ее дома несколько обыкновенных марсельских матросов поймали меня, и хотя я был весьма рослый парень и показал все, на что способен в драке, они сильно избили меня, а один из них с дюжину раз всадил мне нож в пах, и они бросили меня там умирать.
Кэролайн: О господи.
Хоббс: Понимаете, они возненавидели меня за то, что я снял Моник. Они поняли, что на самом деле я не настоящий матрос, раз заплатил ей за пять дней, взял напрокат автомобиль и купил столько вина. И они поджидали меня, зная, когда снимается с якоря мой корабль. Я был в очень тяжелом состоянии. Мой корабль ушел без меня. Они оттащили меня с главной улицы в темный закоулок и бросили за кучей мусора. Там меня утром нашла одна старая женщина. Я был очень плох. Врач сказал, что я, видимо, потерял половину всей крови и спасла меня только моя молодость. Но эти матросы… хуже всего, что они перерезали мне нервы и подрезали все, что можно урезать. К счастью, яички у меня все-таки остались, но он после всего этого не в порядке. Не способен затвердевать. Старается, но не хватает силы. И так продолжается вот уже сорок лет. И никак! Меня смотрели лучшие в мире доктора. Лучшие! Я надеялся, что, может, какой-то способ или особый прием, – ну хоть что-то вдруг поможет… или лекарство… но все напрасно. Там умерщвлены все нервы. Я, конечно, кое-что чувствую, когда мочусь, но это все, а в другое время не ощущаю почти ничего. Так, иногда вроде немножко жарко, иногда холодно. Эрекции нет.
Кэролайн: А что было с вами потом?
Хоббс: Я долго пролежал в госпитале. Состояние мое было очень тяжелым. Деньги у меня кончились, Францию я почти не знал. И тогда я попросил сиделку связаться с редактором газеты. Но вместо этого она привела человека, который когда-то работал на Би-би-си, а в то время уже был на пенсии. Он знал английский. Мы поговорили; я назвал ему имя отца и дал его адрес. Получив известие от старого репортера, отец через три дня приехал в Марсель. Потом была частная больница в Париже. Он провел там со мной целый месяц. Читал мне газеты. Мы оба очень сильно изменились, он и я. Помню, он начал рассказывать мне о различных тонкостях газетного дела. Он был достаточно умен и подал все это так, что я невольно заинтересовался его делами. И так каждый день, час за часом. Иногда он кое-что читал мне из деловых бумаг. Велел поставить в палате специальный телефон, чтобы иметь возможность заниматься делами, сидя рядом со мной. Когда я поправился, мы улетели в Австралию. Там он сразу привел меня в редакцию. Сам я никогда бы этого не сделал, если бы не то нападение, которое я пережил, но тогда я нуждался в каком-то занятии. Он был очень умен, мой отец. Мне его очень не хватает. [Хоббс замолчал. ] Через три года он умер от коронарной недостаточности, и с тех пор я один занимаюсь этим паршивым бизнесом. [В затемненной комнате Кэролайн тесно прильнула к необъятному телу Хоббса. Минута проходила за минутой. Он дышал тяжело и часто, она легко и неслышно. Судя по смутным очертаниям, его руки медленно двигались по ее плечам и шее. Она взяла его огромную руку и приложила к своему лицу, а потом поцеловала. ] Я вам не противен?
Кэролайн: А я думаю, ты очень милый. [Она по очереди берет его пальцы и по одному кладет их себе в рот, вынимая один и принимаясь за следующий.]
Хоббс: Мне бы хотелось заняться еще кое-чем.
Кэролайн: Чем?
Хоббс: Наверное, это будет что-то… это, по-своему, очень важно для меня.
Кэролайн: Я не…
Хоббс: Позволь мне только… [Необъятное тело Хоббса сползает с постели и проходит мимо камеры. ] Вот здесь, ты только… только чуть-чуть спустись сюда… [Хоббс с трудом опускается на колени у края кровати. Она лежит с раздвинутыми ногами. Хоббс, наклоняясь, втискивается между ними. ] Знаешь, моя дорогая Кэролайн… [Хоббс опускает голову между ее ног; и его слова звучат несколько приглушенно. ] Я… возможно, ты уже поняла это, мой язык… у меня довольно… ну, в общем, уже здесь, и, если можно, я просто…
Кэролайн: О, ну давай!
Хоббс [поднимая голову]: Да? Думаю, этого, вероятно, вполне… [Опускает голову, кладет свои мясистые ладони на ее бедра.]
Кэролайн: О-о-о! Это твой язык? Не могу поверить… О! Это… [Неразборчивые звуки. Проходит несколько минут, Кэролайн глубоко дышит. ] Не… замедляй… чуть-чуть помедленнее… чуть-чуть – нет, а теперь вставь его и сбоку набок… я… [Мотает головой из стороны в сторону. ] То вынимай, то вставляй… уф, ну-ну, это слишком… Я сказала, не делай этого, но, пожалуйста, повтори это… о-о-о, да, это… [В комнате некоторое время не слышно ничего, кроме свистящего дыхания Хоббса и шуршания простыней под извивающейся на постели Кэролайн. Внизу по улице проносится сирена. Звуковой фон создают отдаленный глухой гул и нестройный шум. Затем она переворачивается на бок. ] Это было… Я так разрядилась.
Хоббс [медленно вставая]: Знаете, я сейчас обманываю… обманываю время. [Ложится на постель. ] Когда я вот так лежу здесь в темноте, чувствуя рядом с собой вас, я, как ни странно, вспоминаю прошлое, мисс Кэролайн, я возвращаюсь туда, время не убило меня… Я, бывало, проводил немало часов у проституток в Каире. Вероятно, я не смогу описать, сколько удовольствия это мне доставляло. Вероятно, я не смогу передать вам, как я сейчас счастлив; это все, чем теперь может наслаждаться такой человек, как я. Я тогда очень много курил, сидя на балконах борделей и наблюдая за прохожими. После того случая я обнаружил, что получаю от таких вещей очень мало удовольствия. Я чувствовал себя неполноценным и как будто поставил себе целью изуродовать себя еще больше… или, по крайней мере, мне теперь так кажется. Меня поражает, что я до сих пор жив, мисс Кэролайн, но сейчас я все-таки рад, что живу. О, я знаю, что они обо мне думают, и это понятно, но теперь они для меня вроде как семья, и я, знаете ли, в некотором роде даже горжусь тем, что обеспечил этих людей работой… да, почти девять тысяч человек по всему миру, мисс Кэролайн, и это вам не фунт изюма; и я смею надеяться, что люди, возможно, согласятся… [Он вдруг замолкает, вероятно испытывая прилив меланхолии. ] Недавно ночью я пролетал над тем, что прежде было Югославией. Небо было ясным, и я хорошо видел внизу вспышки запускаемых ракет, взрывы падающих снарядов, пожары… а я летел во Франкфурт. Тогда, как оказалось, был минометный обстрел Сараева. Это, право же… очень странно, что я, получается, нигде не живу, моя милая Кэролайн, я езжу по всему миру, но… надо признать… у меня никогда и не было дома, Кэролайн, мне, возможно, и следовало бы жениться, хотя я никогда не понимал, зачем и кому вообще это нужно. Я был глуп. А теперь уже слишком поздно. Я не могу жить где-то в одном месте, и не живу. Да я и не знаю никого, кто… Все мое занятие – это летать, летать и летать. [Она берет его за руку и гладит ее. ] Я нахожу утешение в таких вот перерывах, как этот. Вы молоды и охотно меня слушаете… вы не такая, как все, и это побуждает меня быть с вами откровенным. Мне кажется, вы не от мира сего, вы женщина с прошлым, и вас здесь не было бы… Мы с вами вроде как красавица и чудовище. [Смеется. ] Хотя нет, вернее, красавица и капитал. Как это все-таки странно, что эти двое всегда ищут друг друга. Я смотрю на ваше лицо и забываю обо всем, забываю… о полетах, о… [Он кладет свою тяжелую голову ей на грудь, и она гладит его по лицу. Проходит несколько минут. Кэролайн немного приподнимается и наклоняется над Хоббсом, ее волосы шелковистым покрывалом окутывают их обоих. Кажется, она что-то шепчет ему, целует его в затылок и снова шепчет какие-то слова. ] Вы всегда так поступаете с мужчинами, я хочу сказать, доводите их до гибели?
