Следователь был прав: Макс все понимал лучше некуда. Пропала дорогая вещь, и он, Максим Инархов, первый подозреваемый.
* * *
Ближе к вечеру оперативники разошлись, и Костров остался в кабинете один, если не считать золотой рыбки, которая жила в маленьком, похожем на банку аквариуме, стоявшем рядом с Мишиным столом. На столе перед лейтенантом лежал чистый тетрадный лист. Кострову нужно было работать над версией, по которой предполагалось, что убийство Прохоренко связано с перстнем. Сначала он еще раз перечитал все, что нашел в Интернете о сапфирах. Синие камни манили с экрана и завораживали блеском. Миша и не знал, что бывает столько видов сапфиров. Яхонтовая тема оказалась такой увлекательной, что он не заметил, как стемнело. День подходил к концу. Лист, приготовленный для записи плана действий, оставался девственно-чистым. Мысли никак не желали посещать вихрастую голову. Костров вскипятил чайник, достал не съеденные днем бутерброды, заодно подсыпал корма рыбе. При сытом желудке должно соображаться лучше.
– Судя по размеру камней, перстень Прохоренко уникален, и он должен быть зарегистрирован, – рассуждал вслух лейтенант, – особенно если изготовлен в семнадцатом веке. Тогда что следует сделать? – спросил он у вуалехвостой рыбы, и тут же сам ответил: – Правильно! – он поучительно поднял палец вверх. Рыба при этом замерла. – Направить запрос в архив.
Он сделал пометку.
– Следующий момент. Оксана всем говорила, что перстень перешел ей по наследству. Тогда спрашивается, почему мать это отрицает? – рыба внимательно смотрела на него своими большими глазами. – Отвечаю. Вероятнее всего, Тамара Прохоренко вводит нас в заблуждение. Хотя, может, действительно ничего не знает. Но тогда, получается, что по каким-то причинам врала Оксана, – продолжал он втолковывать питомцу. – Что молчим? Не слышу выводов. А выводы просты, как грабли.
Костров прикончил бутерброд и, запив его остатками чая, взял ручку и сделал вторую запись:
«Тамара Прохоренко знает о перстне. Она врет по причинам:
– хочет выгородить дочь;
– преследует собственную корыстную цель».
Миша задумался. Первый вариант показался ему сомнительным: какой смысл матери покрывать Оксану, если той уже нет в живых? Напротив записи он поставил жирный вопросительный знак.
«Врет Оксана: перстень к ней попал иным путем, нежели через наследство».
– А зачем ей врать, как ты думаешь? – снова обратился он к рыбе. Та ничего не думала, махнула хвостом и уплыла. Не обращая внимания на потерю собеседника, Костров продолжал рассуждать: – Затем, что дело нечисто. К Оксаночке перстень мог попасть сомнительным путем.
Здесь Миша снова задумался: Оксана у него как-то не ассоциировалась с матерой преступницей. Но он на всякий случай оставил в плане этот пункт.
– Либо…. Не было никакого перстня! – осенило его. – А вот так, золотая моя, – мы его видели только на фото в Сети, а там чего только не нарисуешь?
В это время рыба подплыла к борту и уставилась выпуклыми глазами на хозяина.
– Без тебя знаю, что полно свидетелей, видевших у Оксаны перстень! Нашлась тут умная! – фыркнул он. – Ничего, и эту задачку осилим.
После утренней летучки Костров доложил о результатах работы шефу. Атаманов выслушал доклад про сапфиры и остался недоволен.
– Ты где пытался найти информацию о пропавшем перстне? В Интернете? Замечательно! Яндекс знает все, а если чего-то не знает, то этого вовсе не существует. А в архивы теперь обращаться не надо.
– Я послал запрос, но ответа пока нет, – сказал в свое оправдание Миша, хотя запрос он отправить еще не успел. – Я вот что думаю. У Прохоренко перстня не было!
– Ты сегодня не выспался? – вскинул свои белесые брови майор. – Сам же фото показывал. А что со свидетельскими показаниями прикажешь делать? Не болтай ерунды, лучше иди работай.
Коллеги были солидарны с Андреем.
– Вредно копаться в мистике, так и свихнуться можно, – ехидно посочувствовали Кострову.
– Сами посудите: перстень якобы ей достался в наследство, но мать при этом о нем не знает. И где он теперь, перстень этот? У Инархова его не нашли.
– То, что не нашли у Инархова, еще не значит, что он не брал. Или плохо искали, или хорошо спрятал, – вставил свое слово Юрасов, которому Инархов казался вполне подходящим кандидатом на роль убийцы. – Я считаю, что мать не обязательно должна знать о том, что ее дочь получила наследство. Перстень мог ей достаться от отца или от отчима. Например, от того самого человека, который оставил мать Максима Инархова ради Тамары Васильевны. Максим мог знать о перстне. Знать и прийти за ним к Оксане.
– Возможно, Антон прав, – произнес майор. – Отец Инархова умер семнадцать лет назад, то есть если он что-то передал Оксане, то ей тогда было не больше тринадцати лет. Возраст девичьих тайн, в которые непременно посвящаются подруги. Если бы какой девчонке тайком от матери подарили бы какую-нибудь дорогую вещь, вряд ли она смогла об этом молчать. Нужно найти подруг детства Прохоренко. Тамара Васильевна упоминала некую Настю Рябинину. Вот ею и стоит заняться.
В последнее время Айседора танцевала все меньше, но по-прежнему оставалась любима публикой. Она располнела, ее красота неумолимо начала увядать, Дункан чувствовала приближение заката танцевальной карьеры. Она ощутила его внезапно, однажды взглянув в себя в зеркало, но не как обычно, а по-иному. Морщинки, которые раньше списывались на усталость, «случайная» седина, «временные» лишние килограммы – неотвратимые вестники стремительно уходящей молодости. Сцену нужно покидать вовремя, считала Айседора. Она знала, чем займется по окончании карьеры танцовщицы. Она всегда хотела преподавать в собственной школе танцев, чтобы «вести душу ребенка к источнику света». Она открывала школы в Германии, Франции, Америке, и существовали они, как правило, недолго. Всему виной нехватка средств. Она была талантливой танцовщицей и наставницей, но, увы, бездарным администратором. Деньги утекали сквозь изящные пальцы Айседоры, как песок, и она сама часто оказывалась на краю финансовой пропасти. «Где же бродит мой миллионер, который искупает меня в роскоши и станет меценатом для моих учеников?» – устало вздыхала она. Дункан любила жить шикарно, нищета вгоняла ее в уныние. Настроение все чаще было дурным. Приближалась депрессия, от которой ничего не спасало: ни цветы, ни поклонники, которые не переводились даже теперь.
В один из таких тоскливых вечеров, когда Айседора после спектакля сидела в гримерной, на пороге появился мужчина лет тридцати, высокий, с эффектной внешностью. Он протянул пышный букет кремовых роз и упал на колени. Звезда равнодушно взглянула на очередного воздыхателя. «Слишком молод», – оценила она.
Поклонник оказался весьма состоятельным. Мистер Граудорф был виконтом из древнего британского рода. Он дарил дорогие подарки, водил в лучшие рестораны и каждый день присылал букеты – один роскошнее другого. Очаровательные бутоны исключительной свежести и красоты. Густо-розовые лепестки, с легким оранжевым дыханием, переходящие в чистый розовый цвет. Сильный, классический аромат с нотами малины. Таких цветов Айседоре не дарил никто, разве что Лоэнгрин, но он это делал не так часто. К тому же Лоэнгрин не был столь романтичным, как пылкий виконт.
Айседора просыпалась на простынях из красного шелка. Ее коротко стриженные волосы золотило утреннее солнце, на журнальном столике ждал завтрак: вкуснейшие булочки с ароматным кофе. Около подушки лежали бархатные розы.
Виконт был нежен и обходителен. Он целовал Айседоре ладони и трогательно расчесывал ее волосы. Жизнь Дункан преобразилась, стала похожа на сказку. Она не была влюблена в своего поклонника, всего лишь позволяла себя любить, но и это очень приятно. Граудорф казался совершенством.
Роман с англичанином был летним, ярким и легким. Он ураганом ворвался в ее жизнь, закружил в танце страстей и упорхнул с первым дыханием осени, оставив массу приятных впечатлений и ворох подарков, среди которых был восхитительный своей красотой неимоверно дорогой перстень. По словам Граудорфа, он являлся фамильной реликвией, которая передавалась из поколения в поколение с середины семнадцатого века. Несмотря на свой солидный возраст, перстень прекрасно сохранился. Изящное белое золото завораживающе сверкало в солнечных лучах, камни играли небесным синим цветом. Их было восемь: семь небольших сапфиров и один огромный в форме сердца в пять карат кашмирский самородок с шелковистым блеском.
Айседора оценила широкий жест виконта. Пожалуй, это самый дорогой подарок, который она когда-либо получала. Драгоценности, родовое имение, дворянский титул – Граудорф мог дать ей многое, но он, как и все ее мужчины, был ревнивым и зеленел при виде ее поклонников. Айседора не собиралась расставаться со свободой, для этого она была слишком независимой. «Никто не может меня купить!» – повторяла она. Виконт готов был бросить к ее ногам весь мир, лишь бы она принадлежала ему одному. Но и эта плата оказалась недостаточной, чтобы Айседора покорилась.
