Под потолком металась оса. Ей не нравился запах скипидара, она искала путь на волю. Нашла открытое окно, проверила дорогу, вернулась к потолку и, описав красивую дугу, устремилась к милым ей запахам парка.
Экснер огляделся и вздохнул. Да, вещи были расставлены как-то бесстрастно, все на своих местах. Тут не было ни малейшего беспорядка, не было той будничной атмосферы, которая свойственна повседневной жизни. Трудами надпоручика Влчека и его ребят были стерты последние, едва заметные следы живого Болеслава Рамбоусека, следы не самые главные.
Кто-то открыл наружную дверь, потом постучал.
— Войдите, — сказал Экснер.
Блеснула лысина доктора Медека, зашевелились усы, которыми он благоразумно прикрывал слишком полную верхнюю губу.
— Я доктор Медек, — представился он.
— А я, — Экснер встал, — капитан Экснер. — Он шагнул навстречу Медеку и пожал ему руку. Потом указал на изуродованные творения Болеслава Рамбоусека. — Я слышал, вы были его большим поклонником. Что вы на это скажете?
Доктор Медек едва не задохнулся.
— Кто это сделал?
— Мы не знаем.
— Но это же, — он обеими руками поправил очки, — это же кошмар, вандализм!..
— По-моему, не осталось ни одной целой картины.
— Наверное… Я думал…
— Что вы думали?
— Кто-то убил его из ненависти или из-за денег. Но это, по-моему…
— Мы не нашли никаких денег.
— Значит…
— Для нас это — убийство с целью ограбления.
— Простите, товарищ капитан, — доктор Медек вытянул руки, — это не убийство с целью ограбления. Это акт мщения! Акт мщения! Чисто психопатический поступок индивида с расстроенным рассудком!
— Этот индивид с расстроенным рассудком не забыл о деньгах. Кстати, вы хорошо знали пана Рамбоусека — у него водились деньги?
— Да, конечно. И немалые.
— Вы не знаете сколько?
— Не знаю. Но он не умел сидеть сложа руки. И за все ему хорошо платили. За картины, за скульптуры, за резьбу по дереву, за плотницкие и столярные работы для замка и за шитье обуви.
— А что он делал с деньгами?
Доктор Медек покачал головой:
— Все мы не без греха. По-моему, он был… скупец. Я думал об этом, иногда. Возможно, он оттого копил, что очень долго — собственно, за исключением нескольких последних лет — жил крайне скудно…
— Выходит, он был трудолюбив?
— Да, а это много значит. Послушайте, товарищ капитан, я, можно сказать, «создал» его. Я и еще двое-трое коллег, которых я заинтересовал творчеством Рамбоусека. Благодарности я не ждал. И делал все не ради него, не ради слесаря из замка, а ради его самобытного искусства. Взгляните на эти фигуры. Сейчас они в ужасном состоянии. Но обратите внимание, какая фантазия, какое чувство детали и асимметрии в симметрии! Или вон те руки, взгляните, какой легкий полуоборот тела, на который его вдохновил естественный изгиб дерева. Не знаю, просмотрели ли вы его полотна, хотя бы бегло…
— Очень бегло.
— Вы видели краски? Простые люди любят яркие краски, иногда это даже дешевка… Но обратите внимание… — Он пошел было к картинам. Но остановился. — Можно?
— Разумеется.
— Обратите внимание… — Медек брал картины одну за другой, поворачивая их к Экснеру. — Обратите внимание, как тонко он чувствует гармонию мозаики красок, как уместны здесь эти яркие оттенки. У зрителя не возникает ощущения аляповатой мазни. Вот, к примеру, эта картинка, она изображает веселую историю, видите?
— Вижу. Выходит, жаль пана Рамбоусека.
— Да. — Доктор Медек задумчиво вскинул подбородок. — Жаль. Начни он хоть немного раньше, да проживи дольше…
— Как ему вообще пришло в голову заняться живописью? Вы говорите, он начал поздно?
— Мне он рассказывал, что как-то раз у него появились деньги, достаточно денег, чтобы купить холст и краски. А у него был друг, местный художник, пан Матейка.
— Он учил Рамбоусека?
— Насколько я знаю, пан Матейка относился к творчеству Рамбоусека дружески-снисходительно. Считал его безобидным чудаком.
— Пан Матейка хороший художник?
— Конечно, товарищ капитан.
— Похоже, вы не очень любите пана Матейку?
— Да нет. Почему? — удивленно покачал головой доктор Медек, — Вы, наверно, еще не говорили с паном Матейкой. Он весьма интеллигентный и общительный человек. Время от времени заходит ко мне в музей, мы беседуем о картинах, о технике живописи, ищем копии картин. Он выдающийся знаток картинной галереи замка и дал мне много полезных советов и идей.
— Вот как! — заметил Михал Экснер. — Подойдите-ка сюда, взгляните, пан доктор.
Он подвел Медека к незаконченному полотну.
— Вы могли бы определить, когда пан Рамбоусек писал в последний раз?
— Только приблизительно, к сожалению…
— Разумеется, только приблизительно. — Михал Экснер пожал плечами. — В конце концов, это ведь не экспертиза. Просто мне вдруг стало любопытно.
— Если позволите… — Медек подошел к столику с кистями и красками.
— Пожалуйста, берите все, что нужно…
Доктор Медек взял шпатель, тряпочку, скипидар или что-то в этом роде и принялся за дело.
— Вывод будет… крайне приблизительный, товарищ капитан.
— Пускай…
— Синей краске около недели, зеленой тоже, красной, вероятно, несколько меньше. А эти пятна…
— Вот-вот. Собственно, они интересуют меня больше всего.
— Больше двух дней… Но меньше шести…
— А каково ваше мнение в целом, пан доктор?
— О чем, простите?
— Об этом убийстве, — сухо пояснил Экснер. — Об этом убийстве с целью ограбления.
— Мое мнение? Я же не могу развить теорию, не располагая данными. Я ничего об этом не знаю. — Он замолчал, по-прежнему стоя перед картиной с тряпочкой в одной руке и шпателем в другой.
Капитан Экснер прошел к окну, потом к двери и опять назад. И, повернувшись к Медеку спиной, стал смотреть в парк.
— Здесь очень красиво. Чудесно. Я прямо завидую вам, ведь у вас есть возможность ездить сюда каждый год на несколько недель…
— Да. Я сделал тут немало полезного, постепенно, понемногу.
— Сейчас я имею в виду не столько вашу работу, пан доктор…
— Простите? А что же?
— Повторяю, пан доктор, сейчас я имею в виду скорее не работу, а…
— А что же тогда, товарищ капитан?
— Чем вы занимались тут помимо работы?
Доктор Яромир Медек покраснел — то ли от подавленного возмущения, то ли от замешательства. Впрочем, Экснер этого не видел — он продолжал смотреть в окно. Его фраза прозвучала не как вопрос, и он, казалось, не очень и ждал ответа, потому что тотчас продолжил:
— Вы с кем-то здесь общались, разговаривали, ужинали, играли в карты или в шахматы, или…
— Крайне узкий круг людей.
— А вам не приходило в голову, — тихо сказал Экснер и медленно повернулся, — что кто-то из этого узкого круга как раз и…
— …убил Рамбоусека? — так же тихо докончил доктор Медек, и лысина у него заблестела еще сильнее. Он взглянул на свои руки и положил шпатель и тряпочку на столик. Пригладил усы. — Приходило…
— И что же?
— Дело в том, что ни один человек из этого узкого круга не похож на убийцу и грабителя.
— А как вы себе представляете такого убийцу?
Доктор Медек изумленно раскрыл глаза и покачал головой.
— Только ведь я…
— Вероятно, вы хотите сказать, — прервал его Михал Экснер, — что мне виднее?
— Ведь я… специалист…
— …в другой области. Вы специалист по живописи, а я по убийствам с целью ограбления.
Доктор Медек хотел улыбнуться, но улыбки не получилось.
— Вы правы, — сказал Экснер. — Допустим. Ну а что делали в субботу вы, пан доктор?
— Это допрос?
— Предварительный, — заверил его капитан Экснер. И пожал плечами. — Такая уж у меня профессия. Что вы делали в субботу после обеда и вечером?
— Я… — Доктор Медек покраснел. — После полудня я ходил купаться.
— Куда?
— На пруд под мельницей, как и…
— С кем? — перебил Экснер.
— С братом и сестрой Муршовыми. Вы же их знаете…
— А потом?
— Мы пошли ужинать в погребок, а потом поехали в «Лесовну».
— На вашей машине?
— Да.
— А оттуда?
— Я полагал, что…
— Что вы полагали?
— Что вас проинформировали.
— Частично, — согласился Экснер. — Как долго вы там были и куда потом поехали?
— Мы были там примерно до одиннадцати-двенадцати, после я отвез брата и сестру Муршовых в Мезиборжи и вернулся к себе, туда, где я снимаю квартиру.
— В котором часу вы пришли домой, то есть в квартиру, которую снимаете?
— Не помню. Наверное, после двенадцати.
— Вас кто-нибудь видел, когда вы возвращались в Опольну? Видели ли вы кого-нибудь?
— Видел ли кто-нибудь меня, не знаю, — ответил доктор Медек. — Сам я, очевидно, кого-то видел, да не обратил на это внимания.