Конечно, лестничная площадка у Городецких тоже была чистой и аккуратной, но в сравнение с этой никак не шла, как говорят в народе: небо и земля. И тут, на площадке перед дверями, у самого Константина Николаевича вышла заминка: он растерялся, в какую квартиру вести Наталью прежде всего. В конце концов он подошел к двери, что выглядела построже в сравнении с дверью мастерской-салона -- тоже двустворчатой, сделанной из цельного массива могучего дуба, в середине которой было пропущено толстое восьмимиллиметровое бронированное полотно, выдерживающее очередь из крупнокалиберного пулемета -- такие двери делали в Англии почти семь месяцев. Открыв ее своим ключом, Тоглар радушным жестом пригласил Наталью в дом.
-- Чей это дворец? -- спросила она растерянно и отчего-то испуганно. Кругом ее окружало такое великолепие, что она боялась куда-нибудь не туда наступить или что-то задеть.
Заметив ее смущение, Константин Николаевич весело сказал:
-- Ты вчера что-то говорила о собственном доме, собственной кухне. Вот, предлагают мне такую квартиру, а я без твоего согласия не могу дать ответ. Посмотри, пожалуйста, кухню, может, надо что изменить, добавить?
Раздевшись в просторной прихожей, он провел ее за руку по сверкающему паркету в большую, метров на двадцать пять комнату, которую он назвал кухней. Наталья даже не представляла, что могут быть такие роскошно обставленные кухни -- с прекрасной мебелью, со встроенными холодильником, морозильной камерой, микроволновыми и электрическими печами и духовками, восьмикомфорочной газовой плитой, сияющей хромом и никелем и снабженной всевозможными датчиками и приборами, отчего она походила на космический аппарат. Здесь же были посудомоечная машина и другие агрегаты, предназначения которых она не знала и о которых даже не догадывалась. Обратила Наталья внимание и на то, что на всем оборудовании стоит знак одной фирмы -- Сименс". Константин Николаевич подошел к громадному холодильнику и, распахнув его, сказал:
-- Будет тебе где хранить продукты, -- потом щелкнул переключателем газовой плиты, которая тут же сама, без огня, зажглась, но о таких чудесах, плитах на пьезоэлементах, она уже слышала.
Наталья заметно осмелела и, подойдя к хромированной мойке, включила воду -- полилась холодная и горячая. Константин Николаевич отодвинул один из четырех тяжелых деревянных стульев с высокой спинкой и объ-явил:
-- Вот это место будет моим, не возражаешь?
-- А я займу вот это, чтобы лучше видеть тебя и быть поближе к плите, -- озорно ответила Наталья, включаясь в игру или подстраиваясь под веселое настроение Тоглара.
Затем они осмотрели зал, комнату с камином, которая понравилась ей больше всего. Особенно огромная, похожая на фантастическую птицу люстра из цветного венецианского стекла и схожие по стилю торшеры в углах комнаты, да и все изысканное освещение, выполненное итальянскими дизайнерами, будущая хозяйка дома приняла с нескрываемым восторгом -- это радовало Константина Николаевича, ревниво следившего за ее реакцией. Из каминного зала Наталья никак не хотела уходить -- даже не обставленный до конца мебелью он был уютен. Но Константин Николаевич сказал, что им есть еще что посмотреть в этом доме, и увел ее в сле-дующую комнату, оказавшуюся кабинетом-библиотекой. Она выглядела более завершенной и обставленной, чем остальные, хотя Тоглар обронил, что еще должны привезти сюда массивный двухтумбовый письменный стол, рабочее кресло и комплект кожаной мебели с диваном, креслами и журнальным столиком.
Наталья Зимина, выросшая в рабочей семье в заводском микрорайоне, ни у себя, ни у подружек дома никогда не видела столько книг. Не всякая городская, не говоря уже о сельской, библиотека могла гордиться таким собранием, и речь шла даже не о тщательности подбора и встречающихся раритетах, а просто о их количестве. В библиотеке от соседства с множеством мудрых фолиантов Наталье почему-то сделалось даже неуютно, и, увидев на одной из стен, между уходящими до потолка стеллажами с книгами, еще один вход с аркой, она спросила:
-- А эта дверь куда ведет? Неужели есть еще одна комната? -- Она уже сбилась со счету от холлов, прихожих, гостиных...
-- А мы сейчас посмотрим! -- сказал заговорщицки Константин Николаевич и, взяв ее под руку, увел к потаенной двери, которую не сразу и заметишь, но женщины -- народ всевидящий и любопытный.
Из бесшумно отворившейся двери будущего кабинета они сразу, как по волшебству, попали еще в один холл с камином. Но этот камин был поменьше, попроще, чувствовалось, что зал и камин не рассчитаны на большие посиделки, а словно специально предназначались для одиночества, для часов раздумий.
-- Я так поняла, что мы попали еще в одну квартиру, -- вопросительно глянула она на Константина Николаевича, но тот уже приглашал ее в следующую комнату. -- Ух ты! -- восхищенно ахнула Наталья. Она увидела на одной из стен, почти на всю ее ширину, огромную сюрреалистическую работу Шагеева.
Полотно действительно притягивало внимание -- со вкусом оформленное, прекрасно освещенное произведение смотрелось великолепно! Наверное, примерно так обставляются выставки одной картины. Привычное окно, выходящее во двор, расширили в четыре раза, и вся торцевая стена стала сплошным окном: причудливое переплетение рамы было рассчитано на движение солнца, и оттого мастерская была ярко освещена в течение всего дня. Поэтому комнату никак нельзя было принять за обыденное жилье, и гостья поняла, что попала в студию художника. С трудом оторвав взгляд от полотна знаменитого московского сюрреалиста, Наталья вдруг увидела у сдвинутого к стене мольберта с забытым этюдом картину с обнаженной женщиной и невольно шагнула к ней и тут вблизи разглядела еще два городских пейзажа: один летний, другой зимний. Картины ей понравились, но какое-то внутреннее чутье подсказывало, что висят они в мастерской неспроста, было видно, что даже каждый гвоздь тут продуман, -- и она молча прошла к другим полотнам, возможно они подскажут разгадку тайны. Она и подумать не могла, что все виденные ею старые картины принадлежат художнику, который имеет непосредственное отношение к хозяину дома.
Внимательно вглядываясь в полотна, перебегая взглядом с одного на другое, она почувствовала уверенную руку одного мастера, хотя, честно сказать, особенно глубоко в искусстве никогда не разбиралась, хоть и имела друга-художника. Машинально глянув на год написанной работы -- эта деталь для нее казалась в тот момент важнее, любопытнее, -- автоматически прочитала фамилию автора: "Фешин". И до нее неожиданно дошло, что Константин Николаевич -- тоже Фешин, не часто встречающаяся в России фамилия. Тогда Наталья вернулась к первой картине, там тоже стояло "Н.И. Фешин", и она, повернув удивленное лицо к молча наблюдавшему за ней Тоглару, спросила неожиданно:
-- Неужели твой отец писал эти прекрасные картины?
-- Нет, -- ответил спокойно, обнимая ее за плечи, Тоглар, -- это мой дед, академик Николай Иванович Фешин.
-- А кто был твой отец? -- пользуясь моментом, задала новый вопрос Наталья.
-- Тоже художник. Настоящий художник, кормился кистью. Жаль, рано умер, в сорок лет. Военные ранения дали себя знать.
-- Ты никогда мне об этом не говорил. -- Наталья обиженно дернула плечом, освобождаясь из его объятий.
-- Не было повода. Не сердись. Сегодня другая ситуация, ведь вчера я сделал тебе предложение... Ты еще не забыла?
-- Наверное, тебе вернули жилье, ранее принадлежавшее вашей семье? -спросила Наталья, пытаясь что-то уяснить для себя. Слишком уж все было для нее неожиданно: и дом, и квартиры, и изысканный ремонт, и намечавшаяся обстановка -- Константин Николаевич по ходу осмотра рассказывал вскользь, где, что будет стоять, как выглядеть.
-- Не совсем так, Наташа, -- покачал головой Тог-лар. -- Дома на Кутузовском -- сталинской эпохи, тогда строили капитально, с размахом, на века. А Фешины родом из Казани, там родились и жили мой дед, мой отец, моя бабушка. Сегодня там никого в живых не осталось. Зато в Казани, в Государственном музее Татарстана, есть специальный фешинский зал, мы как-нибудь съездим туда... А я родился и вырос в Западном Казахстане, в далеком местечке Мартук. Там остались могилы отца и матери... Вот и вся моя родословная, -- заключил он невесело. -- Будем начинать все сначала. Вместе с тобой, надеюсь, мы возродим некогда достойный русский род Фешиных. Если ты, конечно, согласна...
-- Я сразу, еще в Ростове, почувствовала, что в твоей жизни есть какая-то тайна, но никогда не думала, что это может быть связано с твоей фамилией, с родословной, -- призналась неожиданно Наталья, прильнув к нему. -- Еще на выставке у Вартазарова, когда все так восхищались твоими рисунками, мог бы признаться, что ты из семьи известных русских художников.
-- Зачем? Тогда мы с тобой были еще мало знакомы, а родословную человека не всякому следует знать, это глубоко личное. Теперь-то другое дело... Не поверишь, мой дед пятьдесят лет был под запретом. Слава Богу, что не уничтожили его работы в запасниках. Только теперь по-настоящему у него начинается жизнь в новой России. К сожалению, до сих пор он известен только узкому кругу специалистов, искусствоведов, да, пожалуй, жителям Казани. Там его знают и любят. До сих пор нет ни одного каталога его работ... Этим мы с тобой займемся в ближайшее время...
