Постучал.
Постучал еще раз. Стук громко разнесся по двору. Он нажал на ручку — открыто. На окне креповая занавеска, лунный свет бросал на занавеску тень от решетки.
Экснер тихо кашлянул. Ничего.
Нащупал выключатель. Включил свет, ровно на три секунды. Этого хватило, чтобы убедиться — в комнате, где жила студентка Ольга Домкаржова, никого нет.
Экснер в задумчивости потер нос.
Тихо закрыл дверь и направился к дверям на лестницу — попробовать ключ от английского замка, висевший на веревочке вместе с тем, двухфунтовым. Ключ подошел к дверям на лестницу восточного крыла, откуда экскурсанты начинали осмотр замка и где на третьем этаже был запасник.
Он старался не шуметь. Теперь он уже знал, что может натворить в этом ренессансном дворе простой стук в дверь.
В стене под галереей чернела дверь в квартиру Болеслава Рамбоусека. Светлела полоска, опечатывающая дверь.
Он вдруг подумал, что неплохо бы осмотреть замок днем, с какой-нибудь экскурсией.
На втором этаже две двери. Одна вела в лоджию, вторая — застекленная — в коридорчик, откуда экскурсанты входили в жилые помещения.
Он вошел туда, затем открыл следующую дверь направо и оказался в первом зале. Экснер попробовал ногой паркетный пол, не скрипит ли он. На стенах смутно блестели рамы картин, а сами полотна казались черными и слепыми. В южной стене настежь распахнуты двустворчатые двери в анфиладу покоев восточного крыла. Правда, в темноте он почти ничего не видел. Различал только светлые прямоугольники дверей, окна, хрустальные люстры. Третий зал оказался столовой. Вокруг овального стола белели стулья.
Огромные портреты, и на портретах — более светлые пятна лиц.
А дальше он оказался в каком-то лабиринте, очевидно, в служебных помещениях — кухни, гардеробные и ванные комнаты. Ориентировался Экснер прежде всего по темной ковровой дорожке, а также по шнурам, укрепленным на подставках и указывающим маршрут экскурсий. Наконец он добрался до южного крыла. Расстояния между дверьми стали короче, сами помещения меньше и скромнее, люстры были уже не из хрусталя. Очертания некоторых из них лишь угадывались, другие — видимо, из фарфора — сияли белизной. Сюда проникал лунный свет.
Экснер начал хорошо различать предметы.
В этом крыле помещались спальни.
И почти тотчас услышал тихие голоса. Замер. До него донеслись обрывки фраз и отдельные слова: нетрудно было понять, что двое — мужчина и женщина — ведут сугубо частный, интимный разговор.
Она тихо и удовлетворенно засмеялась, звук голоса разнесся по всем покоям.
Экснер шагнул вперед. Достал зажигалку. Дважды щелкнул ею. И сказал громко и спокойно:
— Я не привидение. И не убийца. Я капитан Экснер. Я не собираюсь ни стрелять в вас, ни арестовывать. Но мне стоило большого труда вас найти.
Женщина взвизгнула. Раз. Другой. Третий.
Он зажал уши.
Казалось, вопли разносятся по всему замку и, не ослабевая, проникают в подвалы и возвращаются назад. Звучат во всех помещениях и несутся дальше, под самую крышу, пугая мудрых сов (впрочем, совы, наверно, вылетели поохотиться).
По-прежнему стоя на пороге спальни, откуда раздались крики, он сказал:
— Господи боже, оставайтесь там, где вы есть.
— Наглец! — прошипел мужчина. Он оправился от неожиданности и решил показать, что он — настоящий кавалер.
— Ну-ну, — примирительно сказал Экснер. — Серьезно, я из уголовного розыска. И пожалуйста, спокойно — раз, два, три.
— Спокойно?! — с угрозой спросил мужчина. — Я тебе покажу «спокойно»!
— Виктор, — пискнул девичий голос — Оставь.
Она явно гордилась им.
— У меня есть предложение… — мягко начал Экснер.
— У меня тоже!
— Пан доктор Гаусер, — произнес Экснер, — я нашел вас по чистой случайности. Просто размышлял о романтике. Сказать по правде, я вам завидую. Впрочем, здесь эта идея напрашивается сама собой.
— Идея? — Доктор Гаусер осторожно направился к дверям.
— Да, идея провести ночь в спальне княгини Коллоредо, — мечтательно пояснил Экснер.
— Вы просто хам! — рявкнул доктор Гаусер, возникая на пороге. Капитан невольно отступил.
— Я вижу, — дерзко обронил Экснер, — вы почти культурист и, похоже, все совершенствуете свою спортивную форму, — Он протянул хирургу продолговатую книжечку и щелкнул зажигалкой. — Читайте, пан доктор. Второе лицо здесь, очевидно, Ольга Домкаржова.
Отодвинув подставку со шнуром, он уселся в креслице стиля рококо.
— Можете вернуться к барышне, пан доктор. Я останусь здесь и без вашего разрешения не перешагну порога спальни. Свет нам ни к чему, — добавил он. — Посумерничаем.
Доктор Гаусер погасил зажигалку, издал какой-то шипящий звук — явно обжегся — и возвратил ее Экснеру вместе с удостоверением.
— Благодарю, — сказал капитан Экснер. — Можете вернуться.
— Я останусь тут.
— Меня стеречь нет необходимости, — произнес Экснер спокойно. — Только я, простите, хотел бы знать наверняка: там действительно барышня Домкаржова?
— Да.
— Поздравляю, пан доктор, — такое место и лунный свет…
— Ну, знаете, — перебил его доктор Гаусер. — По-моему, это не ваше дело.
— Не мое, — согласился Экснер. — Просто я не смог удержаться. Мне сейчас, в общем-то, не до шуток. Необходимо поговорить с вами, а я никак не мог вас найти. Правда, время не совсем удобное. Только при моей работе не приходится думать о том, насколько подходит то или иное время. В субботу ночью недалеко отсюда был убит человек. Вы его знали. Говорят, даже уважали и ценили, пан доктор. Во время убийства вы находились в замке или в его окрестностях. Примерно до одиннадцати вы играли в канасту. А потом? Это одно. Далее: вы — едва ли не единственный в городке — защищали Рамбоусека. Вы даже платили ему за картины. В Опольне это уникальный случай. Вот мои вопросы. Дело серьезное, ведь совершено убийство с целью ограбления. Заверяю вас, что о нашей беседе и всех обстоятельствах, с нею связанных, никто не узнает. Ваши личные дела меня не интересуют. Я хочу знать все о смерти пана Рамбоусека. И больше ничего.
Хирург почесал волосатую грудь.
— Ладно, доктор, — сказал он. Экснер удивился, как внимательно Гаусер изучил его служебное удостоверение. — Ваше поведение необычно, но не мне о нем судить. Насчет этики вы не рассуждаете, и тут мы с вами заодно. Можно мне закурить?
— Конечно.
Гаусер отошел куда-то за угол, чиркнул спичкой, осветив на миг бело-голубую постель с белым пологом, подушку и голову светловолосой девушки — ее Экснер видел во дворе замка в летнем костюме и туфлях на каблуках-ходулях.
— Прямо как в сказке о гордячке принцессе, — заметил он.
Гаусер уселся на стул рядом с постелью. Во тьме светился огонек его сигареты.
— Да, — сказал он сухо. — Ну что ж, начинайте, доктор.
— Гм… — Экснер откашлялся. — Я хотел бы попросить вас вспомнить… Значит, в субботу вы были у Калабовых и играли в канасту. Так?
— Так.
— Вы не заметили во время игры что-нибудь необычное, особенное? Прошу вас, не говорите сразу «нет». Подумайте. Оба. Вспомните весь вечер. Вы бывали у них много раз; мне не нужны детали обычные. Только если вдруг случайно… Что-то из ряда вон выходящее.
— Нет, — сказал через минуту Гаусер. — Я ничего такого не помню. Ольга!
— Я тоже… не припоминаю. Все было так же, как всегда. Правда, вот скатерть ты залил вином, и Вера, то есть пани Калабова, сняла, ее, простирнула и вынесла сушить. А утром оказалось, что кто-то ее украл.
— Куда она ее вынесла?
— Вера повесила скатерть на балюстраду. Когда мы уходили, мы ее видели.
— В котором часу вы уходили?
— Около половины одиннадцатого, — ответил Гаусер. — В половине двенадцатого я уже был в больнице. Я как раз дежурил. До одиннадцати меня подменил коллега Ваничек. Он уезжал в отпуск, а его поезд уходил около часу. Ему не хотелось идти спать. Я отвез его на станцию к скорому.
— Давайте немного вернемся назад, — терпеливо сказал Экснер. — Пан доктор пролил вино, пани Калабова выстирала скатерть и повесила сушить. Когда примерно это было?
— Потом мы еще довольно долго играли… В девять? Видимо, в девять.
— Барышня Домкаржова?
— Думаю, в девять. А может, раньше.
— Вы закончили игру, потому что вам надо было уходить. В котором часу? Это вы должны помнить точно.
— В десять двадцать пять.
— До больницы тут десять минут, — заметил Экснер. — А может, и меньше.
— В больницу я пришел около половины двенадцатого.
— Так, — удовлетворенно произнес Экснер. — Вот оно! Вы меня понимаете?
— Понимаю, — сказал хирург. — Вопрос стоит так: что я делал от пол-одиннадцатого до, скажем, полдвенадцатого.
— Совершенно верно.
— Вы, наверное, удивитесь… — Он запнулся, потом тихо рассмеялся. — Хотя вряд ли вас удивишь. Мы шли в больницу.