В конце квартала на заснеженный тротуар падал свет из витрин бакалейного магазина, аптеки и бара «Львиный хвост». Из «Хвоста» выбрался поздний посетитель и побрел куда-то с неуверенным достоинством, хватаясь рукой за несуществующий поручень. Мимо особняка Коббов продефилировала девица в узких брюках и короткой шубке «под леопарда», заметив Квиллера, она направилась в его сторону. Журналист отрицательно покачал головой. Из своей лавки вышел Бен Николас и угрюмо поплелся в бар, что-то бормоча себе под нос и не обращая внимания на застывшего на крыльце соседа.
Квиллер поднял воротник и быстрым шагом направился к магазинчику. На тротуаре кучей были свалены рождественские елки по четыре девяносто пять за штуку; внутри царил запах маринада, колбасы и выдержанного сыра. Квиллер взял для себя банку растворимого кофе, сдобную булочку и немного чеддера, а для котов – пару бифштексов, консервированный мясной бульон и два клинышка плавленого сыра; неизвестно, правда, что из этого получится: Коко привык к настоящему рокфору, а его здесь не оказалось.
На выходе из магазина прямо перед журналистом неожиданно материализовались глаза, которые не давали ему покоя весь вечер. Бело-голубое фарфоровое лицо было мокро от снега, ресницы запорошены снежинками. Девушка молча смотрела на Квиллера.
– Что ж, как видите, я все еще брожу в этих местах, – сказал он, чтобы прервать неловкое молчание. – Переехал в дом Коббов.
– Правда? Нет, правда?
Лицо мисс Дакворт прояснилось, словно проживание в Хламтауне заслуживало всяческого одобрения. Она откинула капюшон – ее иссиня-черные волосы были собраны в узел, как у балерины.
– Аукцион мне понравился. Пришло много народу, но вас я не видел.
Она с сожалением покачала головой:
– Я собиралась, но не хватило смелости.
– Мисс Дакворт, – решил перейти к делу Квиллер, – я хотел бы в статье отдать должное Энди Гланцу, но знаю о нем слишком мало. Помогите мне. – Было заметно, что предложение ей не по душе. – Я знаю, что вам больно об этом говорить, но Энди, по-моему, заслуживает того.
Она заколебалась:
– Вы ведь не будете называть мое имя, правда?
– Слово чести!
– Хорошо, – тихо произнесла мисс Дакворт, вглядываясь в лицо Квиллера. – Когда?
– Чем скорее, тем лучше.
– Может, зайдете ко мне?
– Если это для вас не слишком поздно.
– У меня бессонница, – устало сказала она.
– Я только занесу домой продукты и сразу же к вам.
Несколько минут спустя Квиллер спешил к «Голубому дракону» в самом приподнятом настроении, которое лишь частично было связано со статьей об Энди Гланце. Скоро журналист уже сидел на жестком бархатном диване в золотисто-голубом зале и наслаждался ароматом сандаловой пасты для дерева. Агрессивного пса привязали на кухне.
Хозяйка объяснила:
– Моим родным этот район кажется опасным, и они настаивают, чтобы я держала на всякий случай Хеплвайта. Правда, иногда он относится к своим обязанностям слишком серьезно.
– Похоже, мнения относительно Хламтауна резко расходятся, – сказал Квиллер. – Неужели это такой уж криминогенный район?
– У нас все спокойно, – ответила мисс Дакворт. – Конечно, я принимаю известные меры предосторожности, как любая женщина, которая живет одна.
Она принесла на серебряном подносе серебряный кофейник, и Квиллер залюбовался ее плавными движениями. В ней было то длинноногое изящество, которое восхищало его в Коко и Юм-Юм. Какую сенсацию она произвела бы на вечеринке в пресс-клубе! На девушке были хорошо сшитые узкие брюки удивительного голубого оттенка и такого же цвета кашемировый свитер, видимо очень дорогой.
– Вы никогда не работали манекенщицей? – поинтересовался он.
– Нет. – Она досадливо улыбнулась, словно ей задавали этот вопрос уже сотню раз. – Но я долго занималась современными танцами в Беннингтоне.
Мисс Дакворт налила ему кофе. Потом, к удивлению Квиллера, взяла хрустальный графин с серебряной наклейкой и плеснула себе в стакан виски.
Он проговорил:
– Сегодня днем я снял комнату и сразу же переехал – с двумя квартирантами, сиамскими котами.
– В самом деле? Вы не очень-то похожи на любителя кошек.
Квиллер с легкой обидой посмотрел на нее:
– Они были сиротами, и я сначала усыновил кота, а потом, пару месяцев спустя, взял кошечку.
– Я бы тоже хотела завести кошку, – призналась мисс Дакворт. – По-моему, они чудесно подходят к древностям. Такие изящные!
– Вы не знаете сиамцев! Когда они начинают беситься, можно подумать, что налетел карибский ураган.
– Теперь, когда у вас есть свой угол, вы должны купить герб Макинтошей. Он будет великолепно смотреться над камином. Если хотите, можете взять домой и посмотреть.
– Он слишком тяжел, чтобы таскать его туда и обратно. Кстати, я очень удивился, когда увидел, как легко вы сегодня утром его подняли.
– Я сильная. В нашем деле нужна сила.
– А в свободное время чем вы занимаетесь? Поднимаете штангу?
Она прыснула:
– Нет, читаю о древностях, посещаю лекции и хожу на выставки в Исторический музей.
– Однако вы сильно увлечены антиквариатом!
Она обворожительно улыбнулась:
– В старинных вещах есть что-то мистическое. Нечто большее, чем реальная стоимость, красота или происхождение. У предмета, которым веками владели и восхищались другие люди, появляется душа, она притягивает вас и тянется к вам. Словно старый друг, понимаете? Жаль, что я не могу это толком объяснить…
– Вы очень хорошо объясняете, мисс Дакворт.
– Мэри, – поправила она.
– Хорошо, Мэри. Но если вы так любите древности, почему вы не хотите поделиться своей любовью с нашими читателями? Почему запрещаете писать о вас?
Она заколебалась. И наконец решилась:
– Я скажу почему. Из-за моей родни. Они не одобряют того, что я делаю: живу на Цвингер-стрит и торгую… старьем!
– Что же им не нравится?
– Отец – банкир, а финансисты все довольно консервативны. К тому же он англичанин. Как видите, сочетание просто убийственное. Папа помогает мне деньгами, но с условием, что я не буду позорить семью. Поэтому-то я должна избегать огласки.
Она снова наполнила чашку Квиллера и налила себе еще виски.
Он поддразнил ее:
– Вы всегда так поступаете: гостям – кофе, а себе – виски?
– Только тогда, когда они совсем не пьют, – широко улыбнулась она.
– А откуда вы знаете, что я не пью?
На мгновение стакан задержался у ее губ.
– Я звонила сегодня отцу, и он посмотрел в картотеке ваши данные. Теперь я знаю, что вы вели криминальную рубрику в газетах Нью-Йорка, Лос-Анджелеса и где-то еще, что вы написали целую книгу о городской преступности и что вы удостоились нескольких журналистских премий. – Она торжествующе скрестила руки на груди.
Квиллер осторожно спросил:
– А еще что вы знаете?
– Что у вас был неудачный брак, вы лечились от алкоголизма, побороли депрессию, что с февраля вы работаете в «Дневном прибое» и с тех пор у вас все в порядке.
Квиллер покраснел. Он привык вмешиваться в жизнь других, но не любил, когда открывали его собственные тайны.
– Польщен вашей заинтересованностью, – мрачно произнес он. – Как зовут вашего отца? В каком он служит банке?
Девушка наслаждалась минутой превосходства. И виски. Она поудобнее расположилась в кресле и скрестила длинные ноги.
– Я могу вам доверять?
– Как могильному камню.
– Персиваль Даксбери. Среднезападный Национальный.
– Даксбери! Так Дакворт – не настоящая фамилия?
– Нет, это псевдоним, взятый для работы.
Надежды Квиллера на сочельник приняли новые очертания: член семейства Даксбери – впечатляющая спутница на вечеринке в пресс-клубе. Но надежды тут же рухнули: член семейства Даксбери ни за что не примет приглашения.
– Даксбери в Хламтауне! – тихо произнес он. – Это достойно первых страниц!
– Вы обещали, – напомнила она, напрягаясь.
– И я сдержу слово, – заверил журналист. – Но объясните, почему вы работаете на Цвингер-стрит? Такой прекрасный магазин должен находиться в престижном районе.
– Я влюбилась, – призналась она, беспомощно разведя руками. – Я влюбилась в эти чудные старые дома. В них есть что-то необыкновенное, какой-то особый дух… Сначала меня привлекли именно они, гордо, из последних сил сопротивляющиеся неумолимому времени, но, прожив здесь пару месяцев, я влюбилась и в здешних людей.
– В антикваров?
– Не совсем. Антиквары преданы своему делу, и даже беззаветно, и я восхищаюсь ими – но в определенных рамках, – нет, я говорю о людях с улицы. Мое сердце тянется к ним: работягам, старикам, иммигрантам, бродягам, особенно к одиноким, – и даже преступникам. Вас это шокирует?
– Нет, удивляет. Приятно удивляет. Мне кажется, я знаю, что вы имеете в виду. Они – исконные, настоящие. С ними и ты становишься настоящим – умеющим сопереживать человеком.
