Голос Нофрет был тихим и кротким. Иса презрительно усмехнулась:
– Его желание ничего не значило бы, захоти ты уехать! А почему ты не хочешь? Я тебя не понимаю. Что тебе здесь нужно? Ты привыкла жить в городах… наверное, путешествовала… Почему ты выбрала однообразную жизнь здесь… среди тех – я буду откровенна, – кто тебя не любит, даже ненавидит?
– Значит, ты меня ненавидишь?
– Нет, у меня нет к тебе ненависти. – Иса покачала головой. – Я стара и плохо вижу, но я еще способна различать красоту и радоваться ей. Ты красива, Нофрет, и твой вид приятен моим старым глазам. И из-за твоей красоты я желаю тебе добра. Я предостерегаю тебя. Отправляйся на Север вместе с моим сыном.
– Он желает, чтобы я осталась, – повторила Нофрет.
В покорном тоне девушки явно проступала насмешка.
– Ты преследуешь какую-то цель, оставаясь здесь, – недовольно сказала Иса. – Интересно какую? Очень хорошо – тогда пеняй на себя. Но будь осторожна. Действуй обдуманно. И никому не верь.
Она резко повернулась и вышла. Нофрет не двигалась. Ее губы медленно растянулись, и широкая улыбка сделала ее похожей на кошку.
Глава 6
Первый месяц зимы, 4‑й день
У Ренисенб вошло в привычку почти каждый день подниматься к гробнице. Иногда она заставала там Яхмоса и Хори, иногда – одного Хори, а иногда – никого, но каждый раз Ренисенб испытывала странное чувство умиротворения и покоя, словно она избежала какой-то опасности. Больше всего ей нравилось, когда Хори был один. Его серьезность, а также то, что он воспринимал ее приход как само собой разумеющееся, не задавая никаких вопросов, – все это доставляло ей странное удовольствие. Она сидела в тени у входа в грот, приподняв одно колено и обхватив его руками, и смотрела поверх зеленой ленты полей на сверкающие воды Нила, вблизи бледно-голубые, а дальше расцвеченные самыми разными оттенками, переходящими друг в друга, – желтовато-коричневыми, кремовыми и розовыми.
Впервые Ренисенб пришла сюда несколько месяцев назад, побуждаемая внезапным желанием укрыться от вездесущих женщин. Она жаждала покоя и дружбы – и нашла их здесь. Стремление убежать никуда не делось, но теперь его причиной было не горе и не желание укрыться от домашней суеты. Это было нечто более определенное – пугающее.
В один из дней она призналась Хори:
– Я боюсь…
– Чего ты боишься, Ренисенб? – Он серьезно посмотрел на нее.
Женщина на минуту задумалась. Потом с расстановкой произнесла:
– Помнишь, ты как-то говорил мне о двух разновидностях зла: одно приходит снаружи, а другое – изнутри?
– Да, помню.
– Потом ты объяснил, что имел в виду болезни, которые поражают фрукты и зерно, но я думала об этом… ведь то же самое происходит с людьми.
Хори медленно кивнул:
– Значит, ты увидела… Да, ты права, Ренисенб.
– Это происходит сейчас – прямо здесь, в доме, – с жаром сказала Ренисенб. – Зло пришло… снаружи! И я знаю, кто его принес. Нофрет.
– Ты так думаешь? – спокойно уточнил Хори.
Ренисенб энергично кивнула:
– Да-да, я знаю, о чем говорю! Послушай, Хори, когда я пришла к тебе сюда и сказала, что в доме ничего не изменилось, даже ссоры Сатипи и Кайт, это была правда. Но эти ссоры, Хори, были не настоящими. Я хочу сказать, что Сатипи и Кайт получали от них удовольствие… так быстрее проходило время… и они обе по-настоящему не злились друг на друга! Но теперь все иначе. Теперь они не только говорят друг другу грубые и неприятные слова – они говорят эти слова с намерением причинить боль и радуются, когда им это удается. Это ужасно, Хори, ужасно! Вчера Сатипи так разозлилась, что воткнула длинную золотую булавку в руку Кайт… А два или три дня назад Кайт уронила тяжелую медную кастрюлю с кипящим жиром на ногу Сатипи. И так во всем… Сатипи бранит Яхмоса до поздней ночи – нам хорошо слышно. Яхмос выглядит больным, усталым и запуганным. А Себек уходит в деревню к женщинам; домой он возвращается пьяным, кричит и хвастается своим умом!
– Да, кое о чем мне известно, – медленно произнес Хори. – Но почему ты винишь Нофрет?
– Потому что это ее рук дело! Все всегда начинается с ее слов… на первый взгляд незначительных… но хитрых. Нофрет вроде заостренной палки, которой подгоняют волов. Она умна и знает, что нужно говорить. Иногда мне кажется, что это Хенет подсказывает ей…
– Да, – задумчиво произнес Хори. – Вполне возможно.
Ренисенб передернула плечами:
– Я не люблю Хенет. Ненавижу ее манеру подкрадываться. Она так предана всем нам, но никому ее преданность не нужна. Не понимаю, как могла моя мать привести ее сюда и так сильно ее любить?
– О чем мы знаем только со слов самой Хенет, – сухо заметил Хори.
– Почему Хенет так привечает Нофрет, ходит за ней по пятам, нашептывает, заискивает? О, Хори, я правда боюсь! Я ненавижу Нофрет! Я хочу, чтобы она уехала. Она красивая, жестокая и плохая!
– Какой же ты еще ребенок, Ренисенб, – улыбнулся Хори и шепотом прибавил: – Сюда идет Нофрет.
Ренисенб оглянулась. Вместе с Хори они смотрели, как Нофрет медленно поднимается по тропинке на крутом склоне скалы. Она улыбалась и что-то негромко напевала.
Добравшись до того места, где они сидели, Нофрет огляделась и улыбнулась, не в силах скрыть своего любопытства:
– Вот, значит, где ты каждый день прячешься, Ренисенб…
Ренисенб не ответила. Она сердилась, словно ребенок, чье убежище обнаружили взрослые.
Нофрет снова огляделась.
– Так это и есть знаменитая Гробница?
– Совершенно верно, Нофрет, – ответил Хори.
Она посмотрела на него, и ее губы растянулись в хищную улыбку:
– Не сомневаюсь, что ты извлекаешь из нее выгоду, Хори. Мне говорили, ты искусен в делах.
В ее тоне проступала неприязнь, но Хори никак не отреагировал, продолжая улыбаться своей спокойной, серьезной улыбкой.
– Она выгодна всем нам. Смерть всегда приносит выгоду…
Вздрогнув, Нофрет окинула взглядом столы для приношений, вход в усыпальницу и фальшивую дверь.
– Ненавижу смерть! – с отвращением воскликнула она.
– Напрасно, – тихо возразил Хори. – У нас, в Египте, смерть – главный источник богатства. Смерть оплатила драгоценные камни, которыми ты себя украшаешь, Нофрет. Смерть кормит и одевает тебя.
Она удивленно смотрела на него:
– Что ты имеешь в виду?
– Я имею в виду, что Имхотеп – жрец Ка, хранитель гробницы, и все его земли, весь скот, весь лес, весь лен, весь ячмень – это наследство гробницы.
Он умолк, потом продолжил задумчивым тоном:
– Мы, египтяне, странные люди. Мы любим жизнь, но начинаем очень рано готовиться к смерти. Вот на что тратится богатство Египта – на пирамиды, гробницы, наследство гробниц…
– Перестань говорить о смерти, Хори! – крикнула Нофрет. – Мне это не нравится!
– Потому что ты настоящая египтянка… потому что ты любишь жизнь, потому что… иногда… ты чувствуешь рядом с собой дыхание смерти…
– Замолчи!
Нофрет шагнула к нему, но затем пожала плечами, отвернулась и стала спускаться по тропинке.
Ренисенб удовлетворенно выдохнула.
– Хорошо, что Нофрет ушла, – с детской радостью сказала она. – Ты ее напугал, Хори.
– Да… И тебя тоже, Ренисенб?
– Н‑нет. – Голос молодой женщины звучал не совсем уверенно. – Все так, как ты сказал, только я никогда об этом не задумывалась. Мой отец и вправду жрец Ка.
– Весь Египет одержим смертью, – с неожиданной горечью воскликнул Хори. – И знаешь почему, Ренисенб? Потому что наше тело имеет глаза, а разум – нет. Мы не можем вообразить себе другой жизни – жизни после смерти. Мы представляем ее как продолжение того, что нам уже знакомо. В нас нет истинной веры в богов.
Ренисенб изумленно смотрела на него:
– Как ты можешь такое говорить, Хори? У нас очень много богов – так много, что я даже не могу вспомнить всех. Например, вчера вечером мы рассуждали о том, каких богов предпочитаем. Себеку нравится Сохмет, а Кайт обязательно молится Месхенет. Камени всегда клянется именем Тота, потому что он писец. Сатипи предпочитает Гора, бога с головой сокола, и нашу местную богиню Меритсегер. Яхмос говорит, что нужно молиться Птаху, потому что он создал все на свете. Мне самой больше нравится Исида. А Хенет молится нашему местному богу Амону. Она говорит, среди жрецов распространяются пророчества, что однажды Амон станет главным богом всего Египта, поэтому она приносит ему подношения даже теперь, когда он еще младший бог. И еще у нас есть Ра, бог Солнца, и Осирис, перед которым взвешивают сердца мертвых.
Ренисенб умолкла, чтобы перевести дух. Хори ласково улыбался ей:
– А в чем разница между богом и человеком, Ренисенб?
