– Очень плохо, – повторил Ипи.
Он пошел дальше, негромко напевая, и вскоре увидел отца и Хори, склонившихся над свитком со счетами. Лицо Имхотепа, тревожное и озабоченное, просветлело при появлении любимого младшего сына.
– А вот и мой Ипи… Какие новости в нашем хозяйстве?
– Всё в порядке, отец. Уже начали жатву ячменя. Урожай хороший.
– Да, милостью Ра на полях все хорошо. Дома бы так… Но я должен верить в Ашайет – она не откажется помочь нам в беде. Я беспокоюсь за Яхмоса. Не понимаю, что с ним – какая-то необъяснимая слабость.
– Здоровье зависит от силы духа, – уверенно сказал Ипи. – Яхмос никогда ею не обладал. Боялся даже отдавать приказы.
– В последнее время он изменился, – возразил Имхотеп. – В эти месяцы Яхмос показал себя настоящим хозяином. Я был удивлен. Но слабость его членов меня тревожит. Мерсу обещал, что после того, как действие яда закончится, восстановление будет быстрым…
Хори отложил свиток папируса.
– Яд бывает разный, – тихо сказал он.
– Что ты имеешь в виду? – вскинулся Имхотеп.
Голос управляющего был тихим и задумчивым.
– Известно, что некоторые яды действуют не сразу. В этом их коварство. Маленькие порции каждый день попадают в тело и накапливаются в нем. Смерть приходит только после долгих месяцев болезни… Такие яды известны женщинам – они иногда используют их, чтобы избавиться от мужа, но так, чтобы его смерть выглядела естественной.
Имхотеп побледнел:
– Ты предполагаешь… что… именно это происходит с Яхмосом?
– Я лишь говорю, что такое возможно. Теперь его пищу каждый раз пробует раб, но такая предосторожность бесполезна, потому что количество яда в одном блюде невелико и отрава никак не проявляет себя.
– Чушь! – громко воскликнул Ипи. – Полная чушь! Я не верю, что бывают такие яды. Я о них никогда не слышал.
– Ты еще очень молод, Ипи, – сказал ему Хори. – И многого не знаешь.
– Но что нам делать? – всполошился Имхотеп. – Мы уже обратились к Ашайет. Отправили подношения в храм… хотя я никогда особенно не верил в храмы. В такие вещи больше верят женщины. Что еще мы можем предпринять?
– Пусть еду для Яхмоса готовит верный раб, – ответил Хори. – И глаз не спускать с этого раба.
– Но это значит… что здесь, в доме…
– Ерунда! – выкрикнул Ипи. – Полная ерунда.
Брови Хори слегка приподнялись.
– Вот и проверим, – сказал он. – И скоро станет ясно, ерунда это или нет.
Кипя от ярости, Ипи выбежал из комнаты. Хори задумчиво смотрел ему вслед; лицо его было хмурым и озадаченным.
VIИпи мчался так стремительно, что едва не сбил с ног Хенет.
– Прочь с дороги! Вечно ты крадешься и путаешься под ногами.
– Какой ты грубый, Ипи… У меня на руке синяк останется.
– И поделом. Мне надоела ты сама и твое нытье. Чем скорее ты уберешься из этого дома, тем лучше – уж я об этом позабочусь.
Глаза Хенет злобно сверкнули:
– Значит, ты меня выгонишь, да? После той заботы и любви, которыми я окружала всех вас? Я была предана всей семье. Твой отец это хорошо знает.
– Он много об этом слышал – не сомневаюсь! Как и все мы! А по-моему, ты просто злая на язык старуха, сеющая раздоры. Ты помогала Нофрет в ее коварных планах – мне это хорошо известно. Потом она умерла, а ты снова стала лебезить перед нами… Вот посмотришь – в конце концов отец станет слушать меня, а не твои лживые россказни.
– Ты сердишься, Ипи. Что тебя рассердило?
– Неважно.
– Или ты чего-то боишься? Тут творятся странные вещи…
– Тебе меня не испугать, старая кошка.
Юноша выскочил во двор.
Хенет медленно вошла в дом. Ее внимание привлекли стоны, доносившиеся из комнаты Яхмоса. Он встал с ложа и пытался ходить. Однако ноги, похоже, отказывались его держать, и он не упал только благодаря поддержке Хенет, поспешившей ему на помощь.
– Ну, ну, Яхмос… ложись.
– Какая ты сильная, Хенет… Глядя на тебя, и не подумаешь. – Он снова лег, устроив голову на деревянном подголовнике. – Спасибо тебе. Но что со мною? Такое чувство, будто все мои мышцы превратились в кисель…
– Дело в том, что наш дом проклят. Это дело рук злого демона, той, которая пришла к нам с Севера. Оттуда приходит одно зло.
– Я умираю, – прошептал Яхмос; в голосе его слышалось отчаяние. – Да, я умираю…
– Кое-кто умрет раньше тебя, – мрачно предсказала Хенет.
– Что? Что ты имеешь в виду? – Приподнявшись на локте, он удивленно уставился на нее.
– Я знаю, что говорю. – Хенет закивала. – Следующим умрешь не ты. Погоди – сам увидишь.
VII– Почему ты меня избегаешь, Ренисенб?
Камени преградил дорогу Ренисенб. Она вспыхнула и не нашла, что ответить. Да, она намеренно свернула в сторону, увидев приближающегося Камени.
– Почему, Ренисенб? Скажи, почему?
Но у нее не было ответа – она лишь растерянно покачала головой.
Потом Ренисенб подняла взгляд на стоявшего перед нею молодого человека. Она боялась, что его лицо тоже стало другим. И ее удивила радость, которую она почувствовала, увидев, что лицо Камени нисколько не изменилось, хотя глаза его смотрели серьезно, а на губах не было улыбки.
Женщина опустила взгляд. В присутствии Камени она всегда смущалась. Его близость волновала ее. Сердце забилось быстрее.
– Я знаю, почему ты меня избегаешь, Ренисенб.
– Я… тебя не избегаю. Просто не заметила.
– Неправда. – Теперь он улыбался, Ренисенб слышала это по голосу.
– Ренисенб, прекрасная Ренисенб…
Почувствовав, как его теплая сильная рука обняла ее, Ренисенб тут же высвободилась.
– Не трогай меня! Я не люблю, когда ко мне прикасаются!
– Почему ты противишься мне, Ренисенб? Ты прекрасно знаешь, что происходит между нами. Ты молода, сильна и красива. Всю жизнь оплакивать мужа – это против природы. Я заберу тебя из этого дома. Он полон смертей и злых чар. Ты уедешь со мною и будешь в безопасности.
– А если я не хочу этого? – с вызовом спросила Ренисенб.
Камени рассмеялся, обнажив крепкие белые зубы.
– Но ты хочешь уехать со мною, просто не желаешь в этом признаваться! Жизнь хороша, Ренисенб, когда брат и сестра вместе. Я буду любить тебя и сделаю тебя счастливой, а ты станешь «превосходной пашней для своего господина». Я больше не стану молить Птаха: «Любимую дай мне сегодня ночью!», а пойду к Имхотепу и скажу: «Дай мне мою сестру Ренисенб». Но мне кажется, что здесь тебе грозит опасность, и поэтому я тебя увезу. Я хороший писец и могу наняться к кому-нибудь из знатных людей Фив, если захочу… Хотя мне нравится здешняя деревенская жизнь – пашни, скот, песни крестьян и маленькие лодки на Реке… Я бы хотел поплыть с тобой по Реке, Ренисенб. Мы возьмем с нами Тети. Она красивый, здоровый ребенок, и я буду любить ее, стану ей хорошим отцом. Ну, что скажешь, Ренисенб?
Женщина молчала, чувствуя, как сильно бьется ее сердце и разливается по всему телу сладкая истома. Но вместе с покорностью и желанием в ее душе рождалось и нечто совсем другое – неприязнь.
«Он касается моей руки, и я таю… – подумала она. – Это из-за его силы… его широких плеч… его смеющихся губ… Но я не знаю его мыслей, не знаю, что у него в душе и на сердце. Я не чувствую покоя и нежности… Чего я хочу? Не знаю… Но не этого… Не этого…»
Она услышала свой голос, который ей самой показался слабым и неуверенным:
– Мне не нужен другой муж… Я хочу быть одна… Сама…
– Нет, Ренисенб, ты ошибаешься. Ты не хочешь жить одна. Об этом говорит твоя рука, дрожащая в моей… Видишь?
Ренисенб с усилием выдернула руку.
– Я тебя не люблю, Камени. Наверное, я тебя ненавижу.
Он улыбнулся:
– Меня не пугает твоя ненависть, Ренисенб. Она очень похожа на любовь. Мы еще поговорим об этом.
Он ушел, двигаясь с быстротой и грациозностью молодой газели.
Ренисенб поплелась к Кайт и детям, игравшим у воды. Кайт заговорила с ней, но молодая женщина отвечала невпопад. Однако Кайт, похоже, этого не заметила – или, как всегда, была полностью поглощена детьми, а на остальное не обращала внимания.
Внезапно, нарушив молчание, Ренисенб спросила:
– Как ты думаешь, Кайт, стоит мне снова выходить замуж?
– Наверное, это будет хорошо, – спокойно, без особого интереса ответила Кайт. – Ты молодая и сильная, Ренисенб, и у тебя может быть еще много детей.
– Разве в этом заключается вся жизнь женщины? Следить за домом, рожать детей, проводить с ними весь день у пруда под сикоморами…
– Для женщины нет ничего важнее. И ты должна это знать. Не уподобляйся рабыне… У женщин в Египте есть власть… наследство передается через них детям. Женщины – жизненная сила Египта.
Ренисенб задумчиво посмотрела на Тети, которая сосредоточенно плела гирлянду из цветов для своей куклы. Девочка слегка хмурилась, полностью поглощенная работой. Она бывала так похожа на Хея, когда выпячивала нижнюю губу и чуть склоняла голову набок, что сердце Ренисенб буквально разрывалось от боли и любви. А иногда женщина крепко прижимала дочь к себе, словно девочка все еще была частью ее тела, ее плотью и кровью. «Она моя, только моя», – мысленно повторяла Ренисенб.
